Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века - И. Потапчук

Я могу теперь перейти к обстоятельствам дела. Но прежде чем сделать это, скажу несколько слов о той системе, в которой были расследованы обстоятельства настоящего дела на судебном следствии, и о том, насколько эта система может быть сохранена при обсуждении предложенных на разрешение ваше вопросов. Задача судебного следствия состояла в том, чтобы представить ясную картину того, что делалось в Кронштадтском банке со времени вступления в состав его правления в конце 1874 года новых лиц. Вы, без сомнения, помните, что по свидетельству нескольких лиц, стоявших тогда близко к банку, дела его находились в таком положении, что если бы ликвидировать их, то потеря была бы только на обзаведение; было, впрочем, указано на то, что директор банка Дружинин в 1874 году несколько произвольно распорядился одной суммой, но ведь отец его заплатил ее, так что банк никаких потерь тогда не понес. Мы перешли затем к рассмотрению состояния банка 3 февраля 1879 года, когда он был закрыт и в кассе его оказалось всего 502 рубля наличными деньгами и несколько выигрышных билетов, а в пассиве многомиллионный долг. Дальнейший ход судебного следствия был посвящен исследованию в хронологическом порядке остальных операций банка, которые в общей их сложности привели его от состояния, если не блестящего, то сносного, к полному крушению. Рассмотрев вначале личные счеты членов правления банка, указывавшие на сделанные ими и разрешенные ими друг другу позаимствования из кассы банка, мы постепенно переходили от одной операции, в которой принимал участие Кронштадтский банк, к другой и подробно исследовали постройку Боровичской железной дороги, военное комиссионерство, путиловские ссуды и сухарные подряды. Источниками для ведения этих предприятий служили сначала основной капитал банка, потом ссуды из Государственного банка, далее вкладные билеты, а когда и этот последний источник, свойства которого мы в своем месте рассмотрим, оказался сомнительным, явились вклады на хранение, растрата коих составила предмет особого обвинения. В конце судебного следствия мы рассмотрели порядок ведения счетоводства и отчетности и выслушали свидетелей, показывавших о нравственных свойствах подсудимых, их состоятельности и т. п. Вот в каком порядке собран был материал, на основании которого вам предстало разрешить предложенные вам вопросы; вы лишены возможности обсудить этот материал по группам, по каждой операции особо, ибо вы призваны произнести приговор не о результатах операций, а о виновности подсудимых в известных преступлениях, фактические признаки которых определены в вопросах; таким образом, вам нужно распределить этот материал по обвинениям и обсудить, что из него относится к тому или другому вопросу. Постараюсь облегчить вашу задачу постепенно указывая, при объяснении вопросов, какие данные имеют отношения к каждому из них. Вопросы поставлены вам в том порядке, в каком обвинительные пункты изложены в обвинительном акте; первые четыре имеют предметом своим обвинение членов правления и директора банка в растрате основного капитала. Прежде чем говорить вам об относящихся к этому обвинению обстоятельствах дела, о которых я вообще буду вам говорить лишь настолько, насколько это представится необходимым для восстановления того, что неверно изложено было сторонами, объясню вам, что такое растрата и какие существенные ее признаки. Вам нужно установить служебное положение лиц, которые обвиняются в этом преступлении, и то, что они в качестве доверенных лиц Кронштадтского банка призваны были оберегать принадлежащие банку ценности; затем, что в нарушение этих обязанностей они израсходовали, растратили эти ценности на свои потребности, на свои предприятия. Третий, наконец, признак служебной растраты состоит в определении того, возвращена или нет растраченная сумма и когда — до или после обнаружения ее. Здесь возникал вопрос: возможна ли растрата основного капитала при тех обстоятельствах, при которых привлечены за нее подсудимые, не представляет ли из себя основной капитал такой фонд, который постоянно должен находиться в обороте и растрата которого, таким образом, может быть определена лишь когда предприятие, поглотившее его, приведено к концу; пока предприятие не окончено, говорили вам, нельзя сказать, что капитал растрачен, так как результаты неоконченной операции еще не видны. Оценивая это заявление, вы сопоставите его с той статьею прочтенного вам Устава Кронштадтского коммерческого банка, которая предписывает ликвидировать дело банка, коль скоро потеря его превышает четверть основного капитала, и на основании этих законов вы решите, в какой степени уважительно указание на невозможность растраты основного капитала. Нам, впрочем, придется возвратиться к этому источнику оборотов банка при рассмотрении следующих вопросов, имеющих своим предметом обвинение в злонамеренном разрешении ссуд. Преступление это предусмотрено статьей 1155 Уложения о наказаниях, содержание которой следующее: «Чиновники и должностные лица государственных кредитных установлений, общественных и частных банков за неправильные злонамеренные действия в производстве ссуд с ущербом для того установления, в котором они служат...» и т. д.

Рассмотрим законные признаки этого преступления. Здесь опять служебное положение членов правления банка, в силу которого они обязаны оберегать интересы банка — признак для вас не новый; следующий состоит в неправильных преднамеренных действиях по производству ссуд. Как вы его определите, если вы не знакомы близко с финансовыми оборотами, на чем остановитесь вы, чтоб решить, что такая-то ссуда правильна или такая-то неправильна? Мне кажется, что всего осторожнее было бы стать вам на почву Устава Кронштадтского банка и с этой точки зрения обсудить, при каких условиях вообще ссуды могли быть разрешаемы. Прежде всего, Устав требует, чтобы правлением банка была определена кредитоспособность кредитующегося лица, и вам на судебном следствии были читаны и предъявлены многие журналы правления, из которых вы могли заключить, насколько это требование было выполняемо. Затем, Уставом запрещена выдача ссуд под залог векселя и без векселей, и вы также имели пред собою богатый материал для того, чтобы решить, в какой мере соблюдаемо было это запрещение. Третий признак — ущерб для того кредитного установления, в котором эти лица служили. Признак этот, я полагаю, бесспорен, если, конечно, устранить возможность ущерба случайного. Экспертиза представила вам свои выводы относительно результатов тех операций, на которые выдаваемы были ссуды: исследуемые нами операции военного комиссионерства, путиловской, постройки Боровичской железной дороги окончились долгами банка приблизительно в триста, полтораста и двести тысяч. Но быть может, было время, когда эти предприятия подавали основательную надежду на то, что они принесут банку выгоды? Не может ли ответом на это послужить то, что общество Боровичской железной дороги объявлено несостоятельным должником на 3 миллиона 880 тысяч рублей? Относительно военного комиссионерства вы слышали, что когда оно задолжало банку 40 тысяч, а выгоды, ожидавшиеся от этого предприятия, стали сомнительными, предполагалось покончить с ним, но большинство с Синебрюховым во главе решило продолжать его, пока долг не возрос до 300 тысяч. Подумайте, не выразилось ли в этом случае спекулятивное направление банка, которое, в связи с нарушением Устава, не может не составить в ваших глазах тот необходимый признак преступления, который в прочитанной мною статье назван «злонамеренными и неправильными действиями в разрешении ссуд». В вопросе 5-м и следующих за ним одинаковых четырех, имеющих предметом своим именно это обвинение, упоминается о личных позаимствованиях, которые производились членами правления из ссуд банка и разрешались ими друг другу. Я снова должен сослаться на экспертизу, подробно изложившую пред вами, каких размеров достигли личные долги членов правления; эксперты признали, что вексельный портфель Кронштадтского коммерческого банка представлялся особенно несостоятельным, потому что он был исключительно наполнен векселями членов правления, и указали, сколько каждый из них был должен банку.

Но я до сих пор еще не объяснил вам значения экспертизы, несмотря на то, что уже несколько раз останавливал на ней ваше внимание. Значение ее в делах, подобных настоящему, большое. Как, в самом деле, без нее могли бы мы разобраться в этой массе книг, счетов и документов? Экспертами в настоящем процессе являются лица, сведущие в области наук и практики финансовой и политико-экономической, а также в бухгалтерии. Мы слышали их выводы и должны отдать им справедливость в том, что выводы эти отличались точностью и определенностью — этими несомненными признаками истинного знания. Но достаточно ли таких внешних признаков для того, чтобы по достоинству оценить экспертизу? Какое нужно мерило, чтобы определить ее достоверность? В экспертизе следует отделить фактическую сторону от тех выводов, которые вам предлагаются и которые составляют приложение известных научных данных к обстоятельствам дела, обнаруженным на суде; обстоятельства дела устанавливаются исключительно вами и вы единственные судьи, определяющие их достоверность. Таким образом, прежде всего надо решить, действительно ли те факты, из которых эксперты черпают свои заключения, представляются доказанными и соответствуют ли их выводы тем обстоятельствам, при которых они делаются. При оценке самих выводов полезно, конечно, обсудить, имеют ли они характер бесспорных и несомненных положений научных, или же составляют только более или менее удачные предположения. Условием, можно сказать, внешним, которым определяется достоверность экспертизы, служит также и то, согласны ли эксперты в своих заключениях. Объяснения мои о значении экспертизы не должны, однако, стеснять свободное суждение ваше о ней, так как вы оцениваете ее одинаково с другими доказательствами исключительно по убеждению вашей совести; объяснения мои вообще не более как советы, которые вы вольны принять или отвергнуть. По составленным вам вопросам, касающимся обвинений в растрате и злонамеренном разрешении ссуд, мне остается еще дать одно объяснение, относящееся, говоря юридическим языком, к объекту преступления; здесь было указано на то, что оба эти преступления имели предметом своим основной капитал, из которого разрешены были ссуды и который независимо от того был растрачен; таким образом, два преступления направлены к одной и той же цели — к похищению и истощению ссудами одного и того же основного капитала. Это как бы кто сказал нам, что у кого-нибудь похищена вещь и один говорил бы, что ее украли, а другой — отняли, ограбили. Нет ли тут недоразумения? Вам надо обсудить, действительно ли растрата и неправильное разрешение ссуд имели своим предметом один и тот же капитал, поглощенный этими двумя способами в одно и то же время, и не пошел ли весь этот капитал на ссуды; тогда, конечно, нет места растрате; если же, наоборот, вы признаете, что основной капитал был растрачен, а обвинение не указало вам на то, чтоб позаимствования и ссуды разрешались из другого фонда, то, очевидно, что это последнее обвинение должно пасть, ибо не логично было бы признавать при таких условиях оба обвинения доказанными. По этим двум обвинениям привлечены к ответственности лица, входящие в состав правления: Шеньян, Синебрюхов, Лангваген, Сутугин — по обвинению в злонамеренных ссудах — и барон Фитингоф. Степень участия этих лиц, по выводам прокурорского надзора, представляется совершенно одинаковой. Такое положение подсудимых по отношению к первым трем ими и не оспаривается: они не отвергают того, что принимали деятельное участие в операциях банка, и давали по этому предмету подробные объяснения, повторять которых нет надобности. Но иное, по их словам, было положение Сутугина и Фитингофа; Сутугин не занимал такого видного положения, как они: он был исполнителем, был тем, куда его ставили, не вмешиваясь в распорядительную часть и не принимая участия в обсуждении того, насколько правильны и выгодны те предприятия, в которые вступал банк; если затем на счете Сутугина числился личный его долг банку, то объясняется это тем, что он брал взаймы на операции, в которых участвовал, а не для своих выгод.