Образ жизни - Яков Тублин

Ода застенчивости

Застенчивость — хорошая черта.Хорошая.Я это утверждаю.Она себе похвал не ожидает,Она не смыслит в славеНи черта.Когда вокруг грохочет и звенит,Застенчивость стоит себе в сторонкеС глазами терпеливого ребёнка,Познавшего уже закон Земли.

Застенчивым живётся тяжело,Застенчивость имеет тоже голос,Как невысокий стебель —Тучный колос,И как дрова —Высокое тепло.

…Застенчивости твёрдая ладонь!Когда ударит колокол пожара,Пока витии рассуждают яро —Застенчивый бросается в огонь.

Стихи об опасности

«Купаться в Гауе опасно — водовороты…»

(Объявление)

Купаться в Гауе[15] опасно,И всё же в Гауе купаются,И всё же в Гауе купаются —За жизнь свою не опасаются.В палатке от реки спасаться?Речного ветра опасаться?Но, если утром небо ясно,Опасно или неопасно?В конце концов, опасно ехать,Летать, ходить пешком в лecy;Задумчивость опасней смеха;Опасно в руки брать косу.Опасно, если в лодке двое,Опасно шею бритвой брить,Опасно быть самим собою,Опасно правду говорить.И женщину любить опасно,Опасно на траве лежать,Опасно выражаться ясно,Колоть дрова, детей рожать.Опасно важной дверью хлопнуть.В конце концов, опасно жить.Но лучше в Гауе утопнуть,Чем тихо крылышки сложить.

* * *

Дочери мои, как два крыла,На мои вопросы — два ответа.Что могла мне жизнь, то и дала.Песнь моя ещё не вся пропета.

Дочери мои — мои крыла,Светлая забота и надежда.Тень от счастья на судьбу легла,И деревья в золотой одежде.

Так печально осенью в саду,Но и вместе — ясно в эту пору.Скоро я, наверное, уйдуВ ту мою единственную гору.

Вот уже дорога пролеглаЧерез пашню и через покосы…Дочери мои — мои крыла,Два ответа на мои вопросы.

Осень

Навалился тугой пробирающий ветер,Навалился — аж слёзы из глаз.И не только последние листья, но ветвиРастеряли берёза и вяз.

Словно не было дней, теплотой озарённых,Свиста и щебетания птиц,Крон зелёных, и взглядов влюблённых,И счастливых деревьев и лиц.

Словно не было шёпота тихого: «Милый…»И ответа: «Родная моя…»Потеряла как будто бы добрую силу —В злую силу вступает земля,В пору жизни холодной своей и суровой.

И на этом нелёгком путиНичего, ничего, кроме тёплого слова,Не способно сберечь и спасти.

* * *

Я усвоил, что судьба — не праздник,Что она — и парус, и весло,Я усвоил: в тыщу раз опасней,Если без конца тебе везло.

Понимаю, что теперь не к спех,Выпивать и свет, и тьму до днаЧто в полосках солнечного спектраЕсть и невесёлые тона.

Я спешу, я тороплю событья —Выиграть хоть несколько минут!Но любовь, и горе, и открытьеВсё равно меня не обойдут.

Потому что в жизни невозвратнойЕсть начало и исход пути.Потому что с кем-то и когда-тоЭто всё должно произойти.

* * *

Со всех сторон,Со всех сторонМой дом снегами окаймлён.Но я через снега прорвусь,Но я у ног твоих склонюсь.И брошу я к ногам твоимСвоих сомнений горький дым,Своих печалей и невзгод;И весь нескладный прошлый год.И вспыхнут свет, любовь и тишь —И ты за всё меня простишь.За то, что даже и любя,Но всё же мучал я тебя.За слёзы прошлые, за боль,За то, что грубым был с тобой.А те крушения в путиЗабудь, родная, и прости.Пусть только светлой будет грусть,Когда я сквозь снега прорвусь.…Ну а пока со всех сторонМой дом снегами окаймлён.

«Цыганочка» на снегу

Санаторий. Чистый снег.Лыжи,крики,саночки.Вышел старый человекИ сплясал «Цыганочку».У него нога болит,Ноет сердце с вечера.А улыбка говорит:«Эх, терять нам нечего!Растерял я всё, что мог,А осталось крошево.Путь мой, видно, недалёк,Да всё же жизнь хорошая.Выйду я, прищурю глаз(Это вам не саночки!) —Ну-ка, кто ещё из васВдарит так „Цыганочку“?»

Только с веток белый снегКрупно осыпается.Пляшет старый человек,Пляшет… задыхается.«Эх, чавелла!» — он кричит.Чуб седой колышется.А потом молчит,Молчит,покуда не отдышится.

* * *

Безнравственно молчать о смерти,Как будто вовсе нет её.Я был там дважды:Вы поверьтеВ то ощущение моё.Метель свистела оголтело,Зима смертельная мела,Когда с душой прощалось тело,Когда душа ещё жила.А утром талый снег струился,Шумел по водостоку дождь.А я тревожным сном забылся,И мне тогда приснилась дочь.Как воздух сладок, утро ясно!Цветы алели из корзин.И снова жизнь была прекрасна,И снова вкусно пах бензинТам, за окном.Шоссе гудело,Метель вдоль улиц не мела.И ликовала, как могла,Душа,И оживало тело…

* * *

И вот отчётливо я слышу,И вот я вижу наяву,Как дрозд поёт,Как пашня дышит,И дым уходит в синеву.Костёр горит,Костёр осенний.Охладевают небеса.И слышно, как во всей вселеннойПроизрастают чудесаПрироды вечной и могучей,Природы милой и родной;И дождь из благодатной тучиНисходит на палящий зной.А дождь прошёл, остыли крыши.Скосили вовремя траву,Убрали хлеб.И пашня дышит,И дым уходит в синеву.

* * *

Среди мыслей и дел,И мгновенных идейДень взошёл,и созрел,и сломался,Мне сегодня везётНа хороших людей:Ни один паразит не попался.Солнце всходит,Уходят ненастье и тень;Запоздалая брезжит удача.Если б в жизни везло,Как везёт в этот день,Всё, наверное, было б иначе.

Поэмы

Помни войну

Поэма

«Помни войну»

С. О. Макаров

За последние 5 тысяч лет было около 6 тысяч войн. Всего 300 мирных дней выпало человечеству за этот период. В войнах погибло около 5 млрд. человек (примерно столько сегодня жителей нашей планеты). Средства, затраченные на войны, можно представить себе в виде золотой ленты шириной 124 км, высотой 10 м, длиной 41 тыс. км

По материалам японской печати 1987 года.1. Пролог Войны

Когда ещё пещерный человекСелился по брегам прозрачных рек,И первые налаживались луки —Была уже в зародыше виднаГрядущая зловещая война;К ней приспосабливались головы и руки.

Когда впервой поднялся род на род,И кто-то первый двинулся вперёд,Оставив за спиной свою пещеру,Тупым вооружившись топором,В чужой пещере учинил погром —Они открыл вражды и горя эру.

Когда? Тому назад сто тысяч летПещерник, по-походному одет,А может, налегке — с копьём и камнем, —Издав Войны безумно дикий рёв,Он разметал соседа жалкий кровЗахватнически грязными руками.

Не мамонт был и не бизон пред ним —Такой же человек и побратим,Но он не узнавал в нём побратима.Тогда дикарь предположить не могВ какой та драка выльется итог,В какой жестокий счёт, необратимый.

2. Беда у городских ворот

Неузнаваемый герой,И трус неузнаваемыйВстают в один и тот же стройНа городской окраине.

Встают у городских ворот,Где вражий дух зловонится.Плечом к плечу идут вперёд,Плечом к плечу хоронятся.

Кто первый вымолвит «Пора!»,На супостата двинется,Кто первый прокричит «Ура!»И на врага накинется;Кто будет первый здесь убитИз тех, в огне которые,Народом будет не забыт,И не забыт Историей.

Но тех, что вышли из огня,Железом не испорченные,И уцелели — не винят,А воздают им почести.

А тот убит, да не забытРодными, другом, городом;А тот забыт, хоть не убит,И не представлен к ордену.

Но вот настал и твой черёд —И ты встаёшь, не думая.И в полный рост идёшь вперёд —Беда у городских ворот!

3. Бахча под Сталинградом

В августе сорок второго годаВыпала хорошая погода,Вызрели арбузы на бахче.Над Красноармейском — воздух чёрный,А на Волге — нефтяные волны,Самолёт в прожекторном луче.

Мы живём в дому большом, холодномВместе с мамой, на пайке голодном.Во дворе — заброшенный амбар.И порою кажется, что к ночиПрокричит последний в жизни кочет,И последний догорит пожар.

Но однажды очень тёплым утромВ нашем быте, по-сиротски утлом,Будто луч надежды засиял:Прошуршали у калитки шины,Тормознула старая машина,И шофёр меня в кабину взял.

Сын его — товарищ мой и сверстник(С ним осколки собирали вместе,Лишь налёт закончится едва) —Восседал в кабине очень важно.Как сынок отца-шофёра каждый,Знал «автомобильные» слова.

Едем мы втроём в машине крытойПо дороге, бомбами разбитой,Едем на ближайшую бахчу.А вокруг стоит такое лето,Зеленью обугленной одето!Кажется: не еду, а лечу.

Ах, бахча-баштан, какое диво!Как дышалось счастливо-счастливо —Красный сок так сладок и лучист!— Лопай, пацанва, рубай от пуза,Не робей — не лопнешь от арбуза.Только бы не прилетел фашист.

Но фашист — как будто, гад, подслушал —Прилетел, подлец, по наши души:Небо почернело от крестов.Он летел к заводу и посёлку,Сыпал бомбы на бахчу без толку —И арбузы проливали кровь.

Грунта окровавленные грудыВдруг возникли рядом. И отсюда,Нам казалось, что не убежишь.Мы скатились в лог, в кустарник колкий;И над нами взвизгнули осколки,В этот раз мою не тронув жизнь.

Да, мою не тронули, а рядомСыпанули так железным градом,Пулемётным градом небеса.И товарищ мой застыл навеки,Не успев закрыть в горячке веки.Сок стекал, как красная роса.

Он лежал, как будто улыбаясь,И надкушенный кусок сжимаяВ тоненькой, как веточка, руке.Неподвижные глаза смотрелиВверх, где страшные кресты чернели,Лихо выходили из пике.

Но фашисту показалось мало,Что на одного нас меньше стало.Он опять смертельно заходил,И опять строчил из пулемёта —По брезенту снова, по капоту,По бахче растерзанной лупил.

Над товарищем моим убитым,К голове припав щекой небритой,Будто бы окаменел отец.Глухо плакал он, большой и сильный.Небо снова становилось синим:Улетели, гады, наконец.

Я очнулся, горько разрыдался;Мне казалось — я один осталсяВ этом грубом мире на Земле,Где бушует смертоносно пламя.Но ждала меня в посёлке мама,И стоял посёлок, как во мгле.

Утром в воскресенье это было:Пепелищем улица дымила.Около пожарной каланчиМилиционер лежал убитый.Весь Красноармейск, как гроб открытыйБыл, когда вернулись мы с бахчи.

…Столько лет. Но ясно и теперь яВижу эту первую потерю —Детство выжгло вспышкой огневой.Не убитый взрывом, не сгоревший,Уцелевший чудом, повзрослевший,Прошептал я маме: «Я живой».

Я живой, но это — только случай.Я живой — убит дружок мой лучший;Он напротив в доме раньше жил.Впереди друзей немало будет,Но скажите, кто вернёт мне, люди,Этого, с которым я дружил.

Сталинград горел, горела Волга,И сирены выли долго-долго,И над переправою, черны,Тупо самолёты выли снова.С мамою остались мы без крова,И без хлеба посреди Войны.

Но бахчи кровавая картина,Но отец над мёртвым телом сына,Но безумно плачущая мать…Этот чёрный, этот ад кромешныйНа Земле, такой святой и грешной,И сегодня трудно вспоминать.

Уцелел я. Подрастают дети,Но всё снится, снится на рассвете,И не прекращается Война.В памяти моей тот день и ныне.Кровь того худого пацана,Кровь Бахчи вовеки не остынет.

4. Горький сахар

В ту пору каждый был с бедой знаком.А на восток всё шли и шли составы.И вышла мать моя за кипятком,И от состава нашего отстала.

Расстрелянные рвались облака;Война трясла меня в вагоне жёстком,А я ревел, потом молчал, покаМеня не сняли с полки за Свердловском.

Я помню: сахаром кормил тогдаМеня солдат. Он левою рукою…Да, левою кормил меня солдат,А правая осталась под Москвою.

Солдат смотрел — и слёзы по щеке:«А у меня убили, гады, Кольку!Рубай, сынок!»И я, зажав в руке,Рубал тот сахар пополам с махоркой.

Тот сахар был на самой на Войне.Где ты, солдат?Судьба твоя какая?Не знаю.Только и до этих днейТвой горький сахар на губах не тает.

5. Послевоенный год

Ещё скуден стол, дырявый карман —Только воздухом душа и жива.На обед была трава-мурава,А на ужин был макухи кусман.

Да ещё пришли на каждый порог(Не упросишь — не скостят, не простят)Тот налог, да снова этот налог.На кого налог? На вдовьих ребят?

И на курицу, что в прошлом годуПринесла одно яйцо по весне.На несчастье налог, на беду,Что достались людям в чёрной Войне.

Отрыдает и затихнет беда,Зарубцуются сражений следыИ трава зазеленеет, когдаОтшумят потоки вешней воды.

Но навек не унесёт та водаПоловодьями бушующих рекВсех невзгод, что напахала беда,Болей всех, что перенёс Человек.

На пригорке земляника взошла,И щавель зазеленел у стены,И вскормила крапива полсела.Да и кое-кто вернулся с Войны.

Не хватает у станка работяг,И на жатве не видать косарей.Горе горькое сиротских ватаг —Ребятишек без отцов-матерей.

В неизбывной бедноте деревень,В запустенье истлевающих избВызревает, возрождается день —Вот и соками плоды налились.

Вот и колос на ветру зазвенел,И со взятком возвратилась пчела.Кто-то весело и горько запел,Кто-то выкрикнул: «Была не была!»

6. Ладога. Следы Войны

После Войны прошло лишь десять лет,А Ладога ещё являла следВойны — её кровавого лица,Не уничтоженного до конца.

У кромки леса отдыхает пляж…И здесь, неподалёку — тральщик наш,Похожий на хозяйственный утюг.Он пашет воду, словно землю плуг.Он гладит воду — впрямь, как утюжок,Записывая скромно свой итог:«Ещё один для плаванья районОт старых мин освобождён».

А пляж живёт, жуёт, поёт, гудит:Ребёнок малый, старый эрудитНечастому лучу светила рад.И высыпал фанерный комбинат —Их весь такой весёлый коллектив, —Что завтра им запишется в актив:«Мы, дескать, можем в будни попахать,Но и умеем дружно отдыхать.»

…А наш утюг — наш тральщик, стало быть,Не должен даже и на миг забытьПлавучих мин, затерянных в войне,И тех, что дремлют там, на самом дне;Контактных мин и неконтактных мин —И над водой, и в глубине глубин.Чугунный шар, свинцовые рога…

О пляж! Нам тоже жизнь дорога.Но мы себе утюжим утюжком,И нам сейчас такой словарь знаком:«Восьмёрка»[16], якорь, трал, резак, минреп[17] —Сегодня это наш насущный хлеб.

7. Если бы не Война

Если бы не прошлая ВойнаБыло бы нас не двое, а пять.Был бы тогда брат у меняСтатью — в отца, а лицом — в мать.Была б тогда сестра у меняЛицом — в отца и со статью маминой,Если б не проклятая Война,На которой целое поколение сгорело в пламени,Целое поколение строителей и скрипачей,Целое поколение неродившихся слов,Неувиденных снов,Невзошедших цветов,Целое поколение ваятелей и врачей.Если б не проклятая Война,Какая красивая была бы семья.Была бы мама моя — не вдова, а жена,Если бы не прошлая Война.Было бы нас пять, а не двое,Была б совсем другая страна.И всё сейчас, наверное, было б другое,Если бы не Война.

1987–1988 гг.

Леитраот[18], Россия!