Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология - Штефан Боллингер

Sprache spricht, / Das lassen wir dem Henkerzar / Auf Tod und Leben nicht. / Denn was auch war und werden mag, / Das eine gilt noch jeden Tag: / Wir wollen auf deutscher Erden / Nicht Zarenknechte werden!»[98] [«В Рейхстаге речь была кратка / Не жалкое „Господи, помоги!” / То были смелые слова / Красных „Сто одиннадцати”: / „Страну, в которой родились, / В которой слышен наш язык, / Мучителю-царю / Вовек не отдадим. / День изо дня мы повторим, / Что здесь наша земля, / И стать мы вовсе не хотим / Холопами царя”». [«Красные „Сто одиннадцать”» – социал-демократическая фракция в рейхстаге, которая в августе 1914 года, несмотря на внутренние разногласия, проголосовала за военные облигации – Прим. перев.]. Фактически одобрение «военных облигаций» в августе 1914 года стало для левого движения точкой невозврата. Не выступив против собственного правительства и империалистической войны как таковой, социал-демократы, какими бы благими намерениями они ни руководствовались, утратили свою невинность, ничем не отличившись от господствующих элит или решительно высказывавшихся в пользу войны представителей интеллигенции. «Представители немецкой науки и культуры» отстаивали своё право выступить «против лжи и клеветы, какими наши враги пытаются осквернить незапятнанное дело Германии в той тяжёлой борьбе за существование, которая ей навязана». Этот голос должен был стать «провозвестником истины», в том числе и в отношении борьбы на Востоке. «Неправда, что наш метод ведения войны попирает законы международного права. Нам чужда недисциплинированная жестокость. Зато на востоке земля обагряется кровью женщин и детей, избиваемых русскими ордами, а на западе разрывные пули рвут грудь нашим воинам. Меньше всего прав изображать из себя защитников европейской цивилизации имеют те, кто вступает в союз с русскими и сербами и являют миру постыдное зрелище, натравливая на белую расу монголов и негров»[99].

В 1914 и в 1917–1918 годах Германия, как и большинство её социал-демократов, согрешила перед Россией и революцией. Империалистическая военная политика одержала верх и затянула в свою колею, стараясь оправдать кровавое злодеяние, совершённое в отношении другой страны, а одновременно с тем подвести базу – по меньшей мере, в глазах СДПГ – под раскол рабочего движения. Этот раскол по своему масштабу, жестокости, идеологическому ожесточению вышел далеко за пределы межгосударственного конфликта, его влияние было огромно и сохраняется по сей день. При этом удивительно, как такие, казалось бы, радикальные политические и идеологические антиподы вдруг обрели общих врагов и создали разрушительные союзы.

Однако история столетия, начиная с 1914 года, показывает также, что ни идеологические конструкты, сопровождаемые безапеляционными пропагандистскими лозунгами, ни, тем более, политические практики не носят характера улицы с односторонним движением, на которой развернуться и сменить направление невозможно. Конфронтация между немцами и русскими/советскими людьми не носила характера прямого пути, основные вехи которого – такие как развязывание войны в 1914 году, мирный договор и антиреволюционная борьба 1917–1918 годов, Рапалльский договор 1922 года, пакт Молотова – Риббентропа 1939 года, капитуляция в 1945 году, разделение Германии и создание на её территории двух государств в 1949 году, «Нота Сталина» в 1952 году, строительство стены в 1961-м, Новая восточная политика и Московский договор в 1970 году, и так вплоть до объединения Германии в 1990 году и политического «ледникового периода» – возможно, являются прологом к новой войне уже в наше время.

Социал-демократическая политика (Германии) с её антирусскими, антикоммунистическими и антисоветскими установками была противоречива. Но немецкие социал-демократы и сами испытали на себе влияние столь же жестокой политики, которую по отношению к ним вело советское государство, ГДР и её партии. В связи с этим следует обратить внимание ещё на одно обстоятельство, которое, с учётом существующих ныне конфликтов, способно вызвать «цепную реакцию». Речь идёт об эмоциональном родстве, открытости, которую, несмотря на всё предубеждение против коммунистов, испытывают по отношению к русской душе, русскому государству, великой российской державе правые консервативные и националистически настроенные политики, идеологи и даже целые партии. Чтобы лучше понять этот аспект, необходимо обратиться к ранней истории этих отношений – периоду Брест-Литовска. В ходе переговоров о мире немецкий вице-адмирал Альберт Хопман ездил по украинским и южно-российским областям, и в одном из писем, направленном в морской генеральный штаб и предназначавшемся, очевидно, кайзеру, изложил свою оценку ситуации, свидетельствующую о том, как сложно было выбрать направление немецкой политики того времени. Записи Хопмана указывают на существование феномена, заставляющего его принципиально отвергать антироссийскую и антисоветскую политику, но не дающего ответа на вопрос, какую тактику в этом случае лучше избрать. «Часто можно прочесть и услышать точку зрения, что мы должны сначала расчленить Россию, а потом завладеть ею. Я был того же мнения, когда прибыл сюда, но постепенно моё мнение менялось. Россию, то есть русскую нацию, которая веками скреплялась благодаря общему языку, церкви, культуре, ещё долго не удастся расчленить. Для этого она слишком прочно спаяна внутри и, не удивляйтесь, внутренне слишком сильна. Это не умирающая старушка, а крепкая молодая женщина, которая в данный момент переживает длительную болезнь и пока совершенно обессилена, но она восстановится. Этой нации нужен врач, который будет руководить её выздоровлением и последующим развитием. И таким «врачом» можем стать мы или англосаксы. Если мы хотим взять эту роль на себя, то мы спокойно можем «отстегнуть» от неё инородцев по её западной границе – финнов, латышей, эстонцев, литовцев и поляков. Это сложно, но возможно, если мы будем действовать ловко. Но расколоть собственно русскую нацию мы не сможем»[100]. Идеальным решением, по мнению Хопмана, был бы разгром революции в Москве и Петрограде, восстановление монархии. Тогда Германия смогла бы вновь вернуться к политике Бисмарка и попытаться направить действия российских властей в удобное для себя русло. «Такой богатый и огромный народ, как русские, после оздоровления может снова стать экспансивным. Но мы направим его в прежнее русло, на юго-восток, против английского империализма в Южной Азии»[101].

Это убеждение в значительной мере предопределило действия национально-консервативных, даже профашистских кругов Германии по отношению к правящим кругам России – непопулярным, но почитаемым за силу и националистические настроения. Оно же повлияло и на периодические заигрывания правых с коммунистами, которые так и остались эпизодами, поскольку в конечном счёте обе стороны очень быстро поняли, что общим интересам, носящим временный характер, противостоит взаимное отторжение и агрессия по отношению к другой стороне, олицетворяющей иные, враждебные взгляды.

В то же время наблюдения Хопмана свидетельствуют ещё об одном феномене русской политики, сегодня вновь вызывающем горячие обсуждения и связанном, не в последнюю очередь, с интернационалистической стратегией большевиков. Давление, которое Запад оказывает