Райские новости - Дэвид Лодж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где Джек? — спросила Урсула.
— Боюсь, что с папой произошел несчастный случай.
Бернард был поражен остротой собственного разочарования, когда сделал это признание. Он осознал, что всю последнюю неделю лелеял некую сентиментальную фантазию, в которой величаво возглавлял трогательное воссоединение брата и сестры — слезы, улыбки и скрипичная музыка. В этом инциденте пострадал не только таз отца, но и его, Бернарда, тщеславие.
— О боже, — проговорила Урсула, когда он кратко отчитался о событиях дня. — Это ужасно. Джек будет винить в этом меня.
— Он будет винить меня, — возразил Бернард. — Я сам себя виню.
— Ты не виноват.
— Мне нужно было как следует за ним следить.
— Джек всегда испытывал священный ужас перед переходом улиц. Доводил маму до исступления, когда мы были детьми. Ты уверен, что страховка покроет все расходы?
— Да вроде бы. Включая дорогу домой... похоже, что мы пробудем здесь больше двух недель.
— О, кстати, вспомнила — ты получил деньги в банке?
— Да. — Он похлопал по распухшему бумажнику в нагрудном кармане рубашки.
— Боже мой, Бернард, ты что, разгуливаешь с двумя с половиной тысячами долларов наличными?
— Я приехал сюда прямо из банка.
— Тебя могут ограбить. В наши дни в Вайкики полно преступников. Бога ради, переведи все это в дорожные чеки или спрячь дома. В буфете на кухне для этих целей стоит коричневая банка из-под печенья.
— Хорошо. Но как ты, Урсула? Как ты себя чувствуешь?
— Да я ничего. Вообще-то не слишком хорошо, если быть откровенной.
— Тебя мучают боли?
— Не очень. Я принимаю таблетки.
— Миссис Джонс говорит, что ты мало ешь.
— Мне не нравится ее стряпня. Она с Фиджи или с Филиппин, откуда-то из тех мест, у них другая кухня.
— Ты должна есть.
— У меня нет аппетита. И запоры мучают с тех пор, как я здесь. Мне кажется, это из-за болеутоляющего. И такая жара, будь она неладна. — Урсула обмахнулась краем простыни. — До этого района Гонолулу пассаты, как видно, не добираются.
Бернард оглядел маленькую голую комнату. Жалюзи на окне были сломаны и висели косо, загораживая вид на задний двор, который, судя по всему, был завален отслужившей свой век домашней бытовой техникой — холодильники и стиральные машины ржавели и зарастали травой. На стене, там, где в комнату просочилась, высохнув затем, дождевая вода, осталось пятно. Деревянный пол был покрыт пылью.
— В больнице не могли подыскать для тебя чего- нибудь получше?
— Это было самое дешевое место. Моя страховка рассчитана только на госпитализацию, но не на последующий уход. Я не богата, Бернард.
— Но разве твой муж, твой бывший муж...
— Алименты не выплачиваются вечно, ты же знаешь. В любом случае Рик умер. Он умер несколько лет назад.
— Я не знал.
— Никто в семье об этом не знал, потому что я не сообщила. Я в основном живу на социальное пособие, а это нелегко. Дело в том, что стоимость жизни в Гонолулу самая высокая в Штатах. Почти все нужно завозить. Это называют налогом на рай.
— Но у тебя же есть сбережения?
— Мало. Не столько, сколько нужно бы. В семидесятых я неудачно вкладывала деньги, много потеряла. Теперь у меня остались только акции компаний с высокими дивидендами, но в восемьдесят седьмом они резко упали в цене. — Она поморщилась, словно от приступа боли, и немного повернулась, меняя положение.
— Тебя навещает здесь твой специалист? — спросил Бернард.
— Договоренность такая, что в случае необходимости миссис Джонс звонит ему в больницу. Но это не поощряется.
— Он был здесь хоть раз?
- Нет.
— Я с ним свяжусь. Миссис Кнопфльмахер дала мне его телефон.
— Значит, ты познакомился с Софи? — с гримаской спросила Урсула.
— Она как будто очень милая.
— Любопытная, как черт. Ничего ей не рассказывай, иначе обо всем тут же станет известно всему дому Она очень помогла нам с папой, когда мы приехали. Встретила нас в аэропорту.
— Бедный Джек! — простонала Урсула. — Как это несправедливо. Вы с Джеком прилагаете столько усилий, летите через полмира, чтобы повидать бедную больную старуху, и сразу же один из вас попадает под машину. Почему Господь допускает такие вещи?
Бернард промолчал.
Урсула скосила на него ярко-голубой глаз.
— Ты все еще веришь в Бога, да, Бернард?
— Не совсем.
— О... Мне жаль это слышать. — Урсула закрыла глаза, и выражение лица се сделалось унылым.
— Ты же знала, что я покинул церковь, разве нет?
— Я знала, что ты ушел из священников. Но не думала, что ты вообще отказался от веры. — Она открыла глаза. — Кажется, была какая-то женщина, на которой ты хотел жениться?
Бернард кивнул.
— Но ничего не вышло?
— Да.
— И видимо, тебе не позволили после этого вернуться назад, да? В смысле, стать священником.
— Я не хотел возвращаться, Урсула. Уже многие годы я не верил по-настоящему. Просто делал вид... я был слишком робок, чтобы что-то предпринять. Дафна лишь послужила... катализатором.
— Что это такое? Похоже на что-то жуткое, что с тобой делают в больнице, когда ты не можешь мочиться.
— Это, я думаю, катетер, — улыбнувшись, сказал Бернард. — Катализатор — химический термин. Это...
— Не объясняй, Бернард. Я вполне могу умереть, не зная, что такое катализатор. Нам нужно поговорить о более важных материях. Я надеялась, что ты сможешь ответить мне на некоторые вопросы, касающиеся веры. Есть вещи, в которые мне все еще трудно верить.
— Боюсь, ты обратилась не по адресу, Урсула. Боюсь, что разочарую тебя окончательно.
— Нет-нет, это огромная поддержка, что ты рядом.
— Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?
Урсула вздохнула.
— Да, нужно решить столько вопросов. Например, отказываться ли от квартиры?
— Возможно, это было бы разумно, — сказал Бернард. — Раз уж...
— Раз уж я все равно туда не вернусь? — закончила за него Урсула. — Но что мне делать со всеми моими вещами? Сдать на хранение? Слишком дорого. Продать? Я даже думать не хочу, как Софи Кнопфльмахер выбирает себе что-то из моих вещей. И куда я денусь? Я же не могу оставаться здесь до бесконечности.
— Может, подыскать приличный интернат?
— Ты хоть представляешь, сколько это стоит?
— Нет, но могу узнать.
— Цены там астрономические.
— Послушай, Урсула, — сказал Бернард, — давай будем практичны. Помимо твоей пенсии у тебя есть некоторое количество акций, которые можно продать. Давай выясним, какую сумму это составляет.
— Ты имеешь в виду, если я продам свои акции? И буду жить на капитал? О нет, этого я не хочу, — вздрогнула Урсула, резко мотнув головой. — Что будет, если деньги кончатся, прежде чем я умру?
— На этот случай мы постараемся подстраховаться, — ответил Бернард.
— Я скажу тебе, что случится. Меня отправят в государственный интернат. Я раз навещала кого-то в подобном заведении. Далеко за городом. Люди из низших слоев. Некоторые из них ненормальные. А пахло там так, словно кто-то из них страдал недержанием. Все сидели в огромной комнате, вдоль стен. — Она содрогнулась. — Да я просто умру в таком месте.
Слово «умру» насмешкой повисло во влажном воздухе.
— Урсула, давай посмотрим на это с другой точки зрения, — предложил Бернард. — Какой смысл не тратить свои сбережения? Почему бы не прожить остаток жизни с наибольшим комфортом?
— Я не хочу умереть нищей. Я хочу хоть что-нибудь кому-нибудь оставить. Тебе, например.
— Не смеши меня. Мне не нужны твои деньги.
— Из разговора с тобой по телефону на прошлой неделе у меня сложилось иное впечатление.
— Они мне не нужны, и я их не хочу, — заверил ее Бернард и добавил, приврав: — Как, впрочем, и остальные.
— Если я не сделаю завещания, меня забудут, я исчезну без следа. Детей у меня нет. Я ничего в своей жизни не добилась. Что напишут на моей могиле? «Она неплохо играла в бридж». «В 69 лет она все еще проплывала полмили». «Ее шоколадная сливочная помадка очень славилась в округе». Примерно так. — Урсула с трудом вытащила бумажную салфетку из коробки, стоявшей на столике у кровати, и вытерла глаза.
— Я тебя не забуду, — мягко произнес Бернард. — Я никогда не забуду, как ты навещала нас дома, в Лондоне, когда я был мальчиком, на тебе еще было красное с белым платье.
— Да, и я помню это платье! Оно было белое в красный горошек, правильно? Вот удивительно, что ты помнишь. — Охваченная воспоминаниями Урсула довольно улыбнулась.
Бернард посмотрел на часы.
— Я, пожалуй, пойду. Мне еще нужно заехать в больницу, узнать, как там папа. Я приеду завтра. — Он поцеловал се в костлявую щеку и вышел.
Миссис Джонс подстерегала его в темном коридоре.
— С вашей тетушкой все хорошо?