Этика пыли - Джон Рёскин

Изабелла. Но скажите, пожалуйста, неужели Нейт так и не обронила ни слова?

Профессор. Она сказала спокойно: «Все это, может быть, и прекрасно, друг мой, но все это вздор».

Изабелла. Боже мой, какой ужас, ну а потом?

Профессор. Тут я сам слегка вспылил и подумал, что святая Варвара окончательно выйдет из себя, но я ошибся. Она сначала сжала губы, потом глубоко вздохнула, испустила жалобный стон, опустилась на землю и скрыла лицо свое в коленях Нейт. Царица была сильно тронута и улыбнулась.

Изабелла. О, как я рада!

Профессор. Когда же Нейт коснулась ее лба цветком белого лотоса, то святая Варвара рыдая сказала: «О, если бы ты могла видеть, как это прекрасно и как заставляет людей чувствовать все доброе и отрадное; если бы ты только слышала пение детей в храмах Богоматери!» Нейт улыбнулась, грустно улыбнулась, и сказала: «Как можешь ты знать, дорогая моя, о том, что я видела и что слышала? Ты думаешь, что все эти ваши своды и башни были построены без моего участия? В вашей Санта-Марии дель Фьоре, возведенной Джотто, нет ни одной колонны, воздвигнутой без помощи древка моего копья. Но все эти стрельчатые башни и украшения их, воспламеняющие твое сердечко, – одно только тщеславие. Ты увидишь – и скоро, – до чего все это дойдет, и никого это не огорчит сильнее меня. Тогда уже никто не будет верить вашим прекрасным символам и образам. С людьми должно говорить просто, дорогая моя, если желаешь руководить ими миролюбиво и долго». Но святая Варвара возразила: она действительно думает, что «каждому нравится ее работа» и что «людям самых разных городов так же дороги шпили ее соборов, как и их привилегии и рынки». Затем она попросила Нейт пойти и воздвигнуть вместе с ней что-нибудь, хоть стену башни. «Ты увидишь, – добавила она, – будет ли народ так же доволен твоим зданием, как моим». Но Нейт отвечала: «Я не стану спорить с тобой, дорогая моя. Я не соперничаю с теми, кто любит меня. Тем же, кто ненавидит меня, невыгодно бороться со мною, что хорошо известно Арахне. И запомни, дитя, что соперничество никогда не создает ничего прекрасного, а гордость – ничего благородного».

Тут святая Варвара низко склонила голову и сказала, что она очень опечалена тем, что была так безумна. Простояв в задумчивости еще с минуту, она поцеловала Нейт, и тут взор ее снова загорелся, и она сказала, что пойдет сейчас же и построит часовню с пятью окнами; четыре из них будут посвящены четырем главным добродетелям, а пятое, самое большое, посередине – скромности. Нейт чуть было не расхохоталась. Во всяком случае, с лица ее исчезла на минуту всякая суровость, и она сказала: «Хорошо, друг мой, строй, но не делай своих окон такими цветными, как ты их делаешь обычно, иначе никто не в состоянии будет прочитать того, что будет написано за ними. Когда же часовня будет готова, то пусть не архиепископ, а бедный сельский священник освятит ее». Святая Варвара вздрогнула, и мне показалось, что она хотела повернуться и что-то сказать, но передумала и ушла. Нейт снова склонилась над своим станком, на котором ткала полотно странных темных тонов. Впрочем, они могли показаться мне странными только после блестящего одеяния святой Варвары. Я, со своей стороны, старался разглядеть узоры на ткани Нейт, но они путались у меня, как это обычно бывает во сне. Затем сон мой резко изменился, и я очутился в толпе маленьких готических и египетских духов, ссорившихся между собой. Ссорились, впрочем, только готические духи, египетские же сидели в жестких фартуках, сложив на коленях руки, и в изумлении смотрели на происходящее широко раскрытыми глазами. Через несколько минут я начал понимать, в чем дело. По-видимому, некоторые из задорных строителей – бесенят, вмешивающихся постоянно во все даже лучшие готические работы, прислушались к разговору святой Варвары и Нейт и сделали вывод, что у Нейт нет рабочих, которые могли бы состязаться с ними в строительном искусстве. Такой вывод говорит о том, что это были глупые бесенята, очень мало работающие и только мешающие великим готическим строителям всяческими проделками. В последнее время они, как летучие мыши, жили под карнизами Страсбургского и Кельнского соборов, ничего не делая, а только строя гримасы народу. Однако они воображали, что знают решительно все о возведении башен, и, услышав разговор Нейт, передали его остальным. Тогда все остальные слетели вниз и защебетали по-немецки, как галки, чтобы показать строителям Нейт, что они умеют делать. Некоторых из старых рабочих Нейт они нашли где-то близ Саиса сидящими под солнцем, со сложенными на коленях руками, и принялись изо всех сил бранить их.

Рабочие Нейт сначала не обратили на них внимания, но через несколько минут, когда, по-видимому, им надоела эта болтовня, один или двое из них медленно поднялись, взяли мерные шесты и сказали, что если строители святой Варвары желают построить с ними башню вместо пирамид, то они покажут, как нужно класть камни. Тут маленькие готические духи несколько раз перекувырнулись от радости и исподтишка поспешили показать друг другу язык. И я слышал, как египтяне сказали: «Это, должно быть, особого рода лягушки, едва ли стоящие чего-нибудь как строители». Тем не менее старые работники взяли свои шесты и отмерили себе квадратное пространство песка. Но лишь только германские духи увидели это, как тотчас же заявили, что им самим нужен именно этот участок земли для постройки. Тогда египетские работники сказали, что отойдут дальше, и германцы ответили: «Jawohl». Но лишь только египтяне отмерили другой участок, как маленькие германцы потребовали и его тоже. Люди Нейт расхохотались и сказали: германцы могут брать сколько им угодно, что не помешает им строить пирамиду, не отступая от плана. Тогда маленькие германцы взяли три участка земли и принялись воздвигать три шпиля, один большой и два маленьких. Египтяне, видя, что они хорошо начали, заложили круглый фундамент из больших четырехугольных камней и стали строить так усердно, что казалось, будто их здание затмило все три маленькие германские шпиля. Увидев это, готические духи стали строить свои шпили наклонно, подобно Пизанской башне, чтобы они могли выдаваться с боков пирамиды. Рабочих Нейт удивило это. Они нашли постройку искусной, но неправильной и, не говоря ни слова, продолжили работу. Маленьких готических духов страшно рассердила невозможность испортить форму пирамиды, и они уселись по краям ее и стали гримасничать, но и это не помогло. Тогда они побежали к углам пирамиды, облокотились на них и, нагнувшись вперед как можно больше, принялись гримасничать пуще прежнего, но и это не помогло. Затем они стали смотреть на небо, широко раскрыв рты и жадно глотая, причем говорили, что им слишком жарко работать и что они призывают дождь, но и это ни к чему не привело. Египетские духи продолжали терпеливо класть камень за камнем. Но когда готические духи взглянули и увидали, как высоки уже были их постройки, они воскликнули «Ach, Himmel!»[24] и попадали вниз.

Затем в один миг они сравняли крыльями небольшое пространство земли и начали стремительно строить прямую башню. Египтяне приостановились, дивясь на них: готические духи, войдя в азарт, работали и правда удивительно. Они разрезали кирпич на тонкие пластинки, ставили одну пластинку на верхушку другой, так что незаметны были спайки. Они переплетали их, как при плетении корзин, и на местах скрепления делали выпуклости с изображением безобразных человеческих лиц или странных животных, грызущихся между собой. Они подвигались все выше и выше и для удобства рабочих, носивших кирпичи, сделали по углам спиральные лестницы (я уже говорил, что это были слабые бесенята, которые не могли летать с камнями на спине). Для того же, чтобы можно было ходить вокруг здания, они устраивали каменные кружевные галереи и таким образом поднимались все выше. Работа становилась все тоньше и тоньше, так что египтяне недоумевали, строят ли они башню или колонну, и я слышал, как они говорили друг другу: «Это почти так же красиво, как ствол лотоса, и если бы не безобразные лица, то вышел бы прекрасный храм. Только им следовало бы воздвигать его на таких же толстых колоннах, как все их здание!» Однако через минуту, как раз когда готические духи довели работу почти до уровня пирамиды – недоставало лишь трех или четырех рядов, – египтяне крикнули им, чтобы они обратили внимание на то, что из-под одного угла башни сыплется песок. Но было уже поздно, потому что в следующую же минуту вся башня накренилась. Духи вспорхнули с нее, как стая птиц, только кричали они совсем не по-птичьи, и башня рухнула, как подрубленный тополь, вершина же ее, попав на один из боков пирамиды, с треском отломилась. Тут я проснулся.

Мэри. Как же вам не стыдно видеть такие сны после всего того, что вы нам рассказывали о готической архитектуре!

Профессор. Если бы вы поняли что-нибудь из того, что я говорил вам о ней, вы бы узнали, что ни одна архитектура не была так страшно искажена, не была так справедливо заброшена вследствие того, что довела свое безумие до крайности. При этом даже в дни своего процветания она подвергалась подобного рода катастрофам. Я слишком часто с грустью останавливался перед обломками сводов в Бове, чтобы это никак не повлияло на меня. Без сомнения, вы заметили также, что эти духи были из «блестящей» школы или, во всяком случае, из германской, сходной с ней по сумасбродству.