Междуречье - Гарри Тертлдав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фасильяр, богиню деторождения Алашкурри, принято было изображать беременной. На взгляд Шарура статуя богини выглядела очень основательной, но крайне неуклюжей работой; возможно, чувствовалась рука того же каменотеса, который создавал образ Тарсия в Туванасе. Богиня Ниншубур, ведавшая новыми идеями в Кудурру, здесь и не ночевала. Судя по виду Фасильяр, боги Алашкурри терпеть не могли новых идей.
Рамсайс распростерся на полу перед изваянием Фасильяр. Шарур отвесил очень низкий поклон. Он уважал богов гор Алашкурру (точнее, он уважал силу богов гор Алашкурру), но ведь это не его боги.
Богиня рекла:
— Кого ты привел ко мне, Рамсайс, сын Радаса? И зачем ты его привел? — Шаруру показалось, или последний вопрос действительно таил в себе зловещий подтекст?
— Владычица таинств рождения, подательница воинов, великая богиня этого города, великая богиня этой земли, перед тобой Шарур, сын Эрешгуна, чужеземец, человек из далекой страны между реками, из города Гибил. — Правитель говорил, не поднимая головы. Видно, он и впрямь считал себя гораздо более послушным воле богов, чем Хуззияс из Туванаса.
Шарур пожалел, что ванак упомянул Гибил. Фасильяр, конечно, и так знала, откуда он пришел, но напоминание родного города не сулило Шаруру никакой пользы. Он снова поклонился.
— Приветствую тебя, великая богиня этого города. Приветствую тебя, великая богиня этой земли.
Каменные глаза Фасильяр начали поворачиваться в орбитах, пока не уставились на Шарура.
— Ты тот самый чужеземец, который разговаривал с моим двоюродным братом Тарсием в городе Туванас?
— Да, великая богиня этого города, великая богиня этой земли, — признал Шарур.
— Мой двоюродный брат Тарсий ясно дал тебе понять, что нам не нужно то, что пришло из Гибила, — пророкотала Фасильяр. — Тарсий, мой двоюродный брат, ясно дал тебе понять, что мы не хотим, чтобы люди Алашкурру торговали с людьми Гибила. Тарсий, мой двоюродный брат, объяснил тебе это, так почему же ты до сих не покинул нашу землю? Почему не вернулся в Гибил? Зачем ты пошел дальше в горы, чтобы смущать другой город, тревожить жителей Залпуваса?
— Великая богиня этого города, великая богиня этой земли… — произнося традиционную формулу обращения, Шарур просто тянул время, чтобы собраться с мыслями. — Тарсий, ваш двоюродный брат, великий бог того города, великий бог той земли, сообщил мне, что он отвергает сделки с людьми Гибила. — Он облизал губы. — Но он не сказал мне, что имел в виду все города этой земли, не сказал, что все боги этой земли отвергают торговлю с людьми моего города.
Каменные глаза Фасильяр сверкнули. Соски ее набухших каменных грудей проступили сквозь роскошные шерстяные одеяния, поднесенные ей жителями Залпуваса.
— Ты знал, Шарур, сын Эрешгуна, что сказал тебе мой двоюродный брат Тарсий. Ты знал, что он имел в виду, человек из Гибила. Но ты предпочел неправильно понять его, исказив слова Тарсия, моего двоюродного брата, ты понял их так, как было выгодно тебе. Именно поэтому все боги Алашкурру ненавидят тебя.
Все еще лежа на животе, Рамсайс застонал. Но все-таки его страх отличался от страха Хуззияса. Ванак Туванаса испугался за себя, за то, что Шарур навлек на него неприятности. Ванак Залпуваса был напуган тем, что у Шарура возникли проблемы с богами Алашкурри. Хуззияс хотел высвободиться из-под власти богов, но не мог. Рамсайс радовался тому, что его пока оставят слугой богов.
Ненависть богов испугала и Шарура, потому что она означала конец его надеждам вернуться в Гибил с ослами, гружеными медью и рудой. Не будет красивых вещей для лугала Кимаша, нечего ему будет возложить на алтарь Энгибила. Бог рассердится, и достанется всем жителям Гибила.
Но главное, не будет выкупа за Нингаль. Ей придется и дальше сидеть в доме отца, кузнеца Димгалабзу. Скорее всего, кузнец предложит ее кому-нибудь другому, не такому недотепе, который пообещал выкуп, да так и не сумел его добыть. Эрешгун не обрадуется. Он хотел породниться с Димгалабзу. А уж Шаруру точно радоваться не придется, на планы отца ему плевать, но он хотел Нингаль.
— Великая богиня этого города, великая богиня этой земли, — пересохшими губами промолвил Шарур, — я умилостивлю вас и других богов этого города, других богов этой земли любым покаянием, которое вы потребуете от меня, кроме моей жизни или жизни моих соотечественников. Я всего лишь хочу обменять свои товары на товары вашей земли и вернуться в свой город, вернуться с миром к моему богу.
— Нет, — отрезала Фасильяр, и Рамсайс снова застонал от резкости отказа. Однако богиня продолжала: — Покаяние невозможно без искренности. Ты, человек Гибила, приносил жертвы и говорил слова раскаяния, а сам смеялся внутри себя. Для богов этого города, для богов этой земли принять твое подношение равносильно поеданию отравленных фруктов. Не нужно нам твое покаяние.
Шарур закусил губу. Фасильяр поняла, что у него на уме: он собирался просто обменять свое приношение на разрешение вести торговлю, а вовсе не из раскаяния за что бы то ни было. Ему сейчас противостояла сила, которой нечего возразить. Склонив голову, он спросил:
— И что же мне делать, великая богиня этого города, великая богиня этой земли?
— У тебя есть только одно дело. — Голос Фасильяр звучал неумолимо. — Оставь эту землю. И никогда больше не возвращайся в Залпувас.
— Великая богиня этого города, великая богиня этой земли, я повинуюсь. — Шарур снова склонил голову. Однако он уже сообразил, как использовать сказанное богиней для своих нужд.
Когда караван углубился в горы Алашкурру, Хархару спросил:
— Ты уверен, что знаешь, каким путем поведешь караван, сын главного торговца, ведь богиня велела тебе покинуть эту землю?
— Конечно, я подчиняюсь Фасильяр. — Улыбка у Шарура получилась кривоватой. — Мы же уходим из земель Залпуваса, не так ли? Просто, когда мы покинем эти горы, мы не станем возвращаться через Залпувас, мы пойдем другим путем.
Мушезиб, шагавший рядом, рассмеялся.
— Вот так и я слушался маму после того, как стал слишком большим, чтобы отец мог меня прибить. — Начальник стражи посмотрел на Шарура. — По-моему, ты слишком хитроумен, сын главного торговца, чтобы эти боги могли тебя победить.
— Ни в коем случае, — ответил Шарур. — Если боги — любые боги — вздумают побить человека, они его побьют. Правда, я
