Роузлинд (Хмельная мечта) - Роберта Джеллис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вы тоже подумали, что леди Элинор нуждается в защите? – бесцветным голосом спросил Саймон.
Сэр Джон неловко откашлялся. Сэр Андрэ пожал плечами и поспешно продолжил:
– Мой господин, всем известно, что Вы – истинный рыцарь. Однако мы прекрасно знаем, мой господин: даже у святого при общении с леди Элинор может возникнуть желание убить ее – сам был на грани этого… Я подумал, если она зайдет слишком далеко, мне по праву старого слуги придется успокоить ее. Я знаю, как с ней обращаться, и уже привык к ее вспышкам.
Чувствуя прерывистое дыхание своей прекрасной мучительницы, Саймон мрачно ухмыльнулся:
– Привыкли? Тогда убедите ее дать разумный ответ на разумный вопрос.
О, как несладко придется тому болвану, который из лучших побуждений позвал вассалов, как только Элинор доберется до него! А сейчас она не могла приказать уйти сэру Андрэ и сэру Джону. Если они подчинятся, это будет открытым оскорблением сэру Саймону лично. Его власть королевского опекуна будет поставлена под сомнение. Если же они останутся, будет поколеблен собственный авторитет Элинор. К тому же в присутствии своих вассалов она не сможет ответить на вопрос сэра Саймона и будет выглядеть злой и упрямой дурой.
Она вспомнила поучения бабушки: для мужчин самое главное – гордость и честь, а женщине не надлежит дразнить их. Элинор дотронулась до Саймона.
– Прошу Вас не позорить меня перед моими вассалами, – мягко попросила она.– Прикажите им уйти, и я отвечу на все Ваши вопросы…
Это была ловушка. Опекун почувствовал себя таким же свободным в своих словах и поступках, как туго спеленатый младенец. Его глаза встретились взглядом с сэром Андрэ:
– Клянусь честью, даже если меня спровоцируют, ничто не угрожает Вашей госпоже!
С благодарным поклоном рыцари удалились.
Как только они остались наедине, Саймон спросил:
– Ну, как, Вы сдержите свое обещание?
Он ждал новых уловок, но ответ Элинор был искренним:
– Я хотела разозлить Вас, чтобы Вы не очень размышляли о моем признании.
Саймон от удивления вновь потерял дар речи. Оказывается, Элинор не боится показать себя в невыгодном свете, умеет быть верной своему слову!
– И Вам это прекрасно удалось, – признал он. Его губы скривились.– А в чем Вы, собственно, признались?
Элинор понимала, что опекун вспомнит, как только глянет на расчетные книги. Да ей и не хотелось лгать:
– Я же призналась Вам, что внесла исправления в мои расчетные книги.
Сердце Саймона обдало холодом.
– Но почему? – ужаснулся он. Элинор виновато потупилась:
– Мой господин, я не знала, что именно Вас назначат моим опекуном…
– Что? А какая связь между моим назначением и Вашими расчетными книгами?
– То, что я слышала о Вас, – прошептала Элинор, – дает мне уверенность: Вы не ограбите сироту, а ведь согласитесь, не все такие, как Вы… Поэтому я пыталась создать видимость, что большая часть доходов из моих поместий тратилась на всякую всячину – дорогие ткани, восточные пряности, безделушки, словом, на все то, что можно съесть и изорвать. Клянусь, у меня и в мыслях не было преуменьшать долю короля – я только стремилась сохранить свое, чтобы не опустели закрома замка, не обеднел стол… Конечно, это было нечестно с моей стороны, но я и мечтать не могла, что со мной поступят честно, назначив моим опекуном именно Вас.
Суровое сердце Саймона дрогнуло при этом откровенном признании. Он понимал, что каждый спасается, как может. И Элинор поступила разумно, хотя и не совсем достойно…
Возвращаясь к цифрам, которые он изучал, Саймон убедился в том, что Элинор говорила правду. Он почувствовал облегчение. Она не лгала ему. Все события дня вновь нахлынули на рыцаря. Саймон невольно улыбнулся, вспомнив туповатых старост, смущение и испуг брата Филиппа, соломенных кукол и кормилиц Элинор, наслаждаясь смущением маленькой колдуньи, украдкой наблюдавшей за изменениями его лица.
– Вы – сумасбродка! – Саймон постарался быть суровым.– Пора бы Вам перестать кушать пироги с корицей!
– А если я пообещаю никогда их больше не кушать, мой господин, – я заслужу прощение?
– Корица – одна из самых дорогих пряностей, – серьезно ответил Саймон.– У нее вкус… Впрочем, неважно, какой у нее вкус, раз уж Вы решились не покупать ее больше. Вы меня слышите?
– Да, мой господин, – пролепетала Элинор, просияв. – Слушаю и повинуюсь: больше не возьму в рот ни крошки пирога с корицей!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Человек грешен, но грехи бывают разными. Есть грехи, которые, как ржа, точат душу. На своем веку Саймон немало повидал людей, чьи души были изъедены грешными помыслами. Но никогда не думал благочестивый рыцарь, что может быть грех, порождающий душевную близость, грех, осознание которого заставляет замирать и трепетать сердце!
Разумом он понимал: нельзя прощать Элинор. Но ведь никто ничего не потерял, никому, не стало хуже! Даже душа ее не будет мучиться в аду из-за этой лжи – покаяние приносит искупление. Конечно, Саймона смущало, что теоретически Элинор поступила неправильно. Но теория – вещь безжизненная и далекая, а Элинор – рядом, живая и близкая.
То, что было содеяно и молчаливо прощено, сблизило грозного опекуна с юной подопечной. Смех нередко срывался с их уст, а Элинор все чаще обращалась к нему «Саймон», а не «мой господин».
Нельзя сказать, что их отношения складывались гладко. И Элинор, и Саймон, привыкли поступать по-своему, поэтому мир и согласие прерывались ссорами по любому пустяку: например, как лучше выпотрошить зайца. Это заканчивалось, к великой потехе челяди, двумя чистыми и гладкими заячьими тушками, преподносимыми поварам их госпожой и сеньором рыцарем, причем оба бывали изрядно перепачканы кровью и содержимым заячьих желудков. Однажды заспорили о том, как лучше всего ловить гарпуном рыбу, что едва не закончилось плачевно: оба чуть не утонули. Саймон поскользнулся, его потащило подводным течением. Элинор бросилась спасать рыцаря, сама очутилась в водовороте и чуть не погибла…
Этот случай привел к самой крупной стычке. Саймон едва не потерял рассудок от пережитого ужаса – нет, не из-за опасности для собственной жизни, а из-за опасности, грозившей жизни Элинор.
Негодовала и Элинор: если она женщина, то, значит, может спокойно наблюдать, как королевского опекуна течение без всякого почтения волочит по камням?
Были только две вещи, по которым не разгорались страсти. Когда Саймон, стоя на крепостной стене и глядя на море, отдавал приказания передвинуть пушки или по-другому расставить стражу, Элинор только одобрительно кивала головой, даже не взглянув на сэра Андрэ, чтобы найти поддержку. Во всем, что касалось военных дел, она безоговорочно доверяла способностям Саймона.