Anamnesis vitae. (История жизни). - Александр Светин

Пятьдесят кубиков…

Сто…

Двести…

Триста…

На пятистах миллилитрах поршень уперся в заднюю стенку шприца.

— Зажать! — скомандовал я.

Клавдия Петровна с готовностью пережала зажимом трубку. Я отсоединил шприц, вернул поршень в исходное положение и подсоединил вновь. Фельдшерица освободила трубку.

Еще двести…

Триста…

Триста пятьдесят…

Поршень двигался заметно туже. Я взглянул в лицо малыша: синева явно уменьшилась, да и дышит теперь намного спокойнее.

Четыреста двадцать.

Все. Поршень остановился. Воздух в шприц больше не поступал. Хочется верить, что и легкое расправилось.

— Зажать!

Опять зажим на трубке. Фельдшерица без моих команд приладила к свободному концу трубки палец от резиновой перчатки со вставленной в него спичкой. И засунула получившийся клапан во флакон с фурацилином. Простая, но чертовски эффективная конструкция! Имени Бюлау.

Мишка открыл глаза. Дыхание его стало совсем спокойным, гадкая синева ушла. Из трубки, погруженной в желтый раствор, время от времени вырывались пузырьки воздуха. Дренаж работал.

— Как дела, молодой человек? — улыбаясь, спросил я пацана.

Вместо ответа он показал мне большой палец. И тоже улыбнулся.

— Клавдия Петровна, пригласите мать!

Зара влетела в комнату и с разбега грохнулась на колени у постели сына, уронив голову ему на живот. Роскошные черные волосы блестящим одеялом укрыли всего Мишку.

— Мам, ты чего? — все еще улыбаясь, поинтересовался он.

Зара встрепенулась. Она подняла голову и недоверчиво всмотрелась в лицо сына:

— Мишенька? Золотой мой, тебе лучше?!

— Ага! — гордо ответил он.

Цыганка вспорхнула с пола и повисла на моей шее. Что-то бессвязное шепча по-своему, будто в бреду.

— Все уже хорошо, Зара. Самое страшное позади. Сейчас мы вызовем «скорую» из района, и Мишку отвезут в больницу. Отлежится недельки две — и будет как новенький! — поглаживая по спине бормочущую женщину, приговаривал я.

Потом, в ожидании «перевозки» из района, мы все сидели на кухне у Зары и пили безумно вкусный чай, заваренный на каких-то травах. Вернее, все, кроме Мишки. Парень, намаявшись, мирно спал в своей постели под аккомпанемент тихого бульканья пузырьков во флаконе.

Поглядев на часы, я покачал головой: мы уже почти два часа пробыли в этом доме. А в больнице — куча народу приема ждет!

— Клавдия Петровна, боюсь, вам придется вернуться в больницу. Иначе Мария Глебовна там костьми ляжет! Так что собирайтесь. Кеша вас отвезет и за мной вернется, — прервал я почти семейную идиллию.

Фельдшерица с водителем с сожалением оторвались от своих чашек и засобирались.

— Только чемоданчик оставьте на всякий случай! — попросил я, очень надеясь на то, что такого случая не будет.

Зара проводила их до машины и вернулась. Уселась напротив, подперла подбородок руками и принялась сверлить меня огромными черными глазами. Чтобы скрыть неловкость, я уткнулся носом в чашку.

— Вы вчера только приехали, Пал Палыч, верно? — поинтересовалась вдруг цыганка.

Я кивнул:

— Вчера.

— А ведь вас уже присушил кто-то тут, в Кобельках! — торжественно констатировала она.

Я поперхнулся чаем. Прокашлявшись, поинтересовался:

— Это как так «присушил»? И кто же?

Зара улыбнулась.

— Женщина ваше сердце заняла. Да прочно-то как! — прищурясь, она посмотрела мне в грудь, будто и в самом деле разглядев «занятое сердце» сквозь одежду и тело. — А вот кто — не скажу. Знаю только, что не наша она. Не здешняя. Красивая, наверное?

— Очень! — машинально подтвердил я. И покраснел, сообразив, что попался.

Цыганка рассмеялась и взялась чайник.

— Еще чаю, Пал Палыч? Да вы не смущайтесь, это же хорошо, когда любишь. Главное это. Многих любят, многие думают, что любят… А вот так, чтобы по-настоящему, из души — немногим дано. Счастливый вы, доктор!

— Наверное… Только я и сам пока еще не понял, люблю ли… — ни с того, ни с сего разоткровенничался я с Зарой.

— Поймете. Обязательно поймете. А когда поймете — не испугайтесь. Многие пугаются той силы, которой полна настоящая любовь… и бегут от нее. Чтобы никогда больше ее не встретить. Вы — не убегайте! — строго сдвинув брови, приказала цыганка.

— Не испугаюсь. И не убегу! — абсолютно серьезно пообещал я.

Зара вдруг протянула через стол руки и взяла меня за щеки.

Я замер. Ладони цыганки были невероятно горячими. С минуту она пристально вглядывалась в мои глаза. А я не мог оторвать взгляда от двух глубоких черных омутов, вбирающих, засасывающих в себя свет.

— Верю! — она наконец отпустила меня и улыбнулась. — Так что, чаю вам еще налить?

— А давайте! — махнул я рукой.

Наваждение исчезло.

Еще с полчаса мы болтали о всяких пустяках. Время от времени выходя в спальню проведать спящего Мишку. А потом вдруг Зара коснулась темы, которая никак не могла оставить меня равнодушным. После всех нынешних событий.

— Вы в неудачное время приехали в Кобельки, доктор. Нехорошо здесь стало.

Я вздрогнул. Точно такими же словами, помнится, охарактеризовал положение дел в округе и участковый.

— Что вы имеете в виду, Зара?

— У нас тут женщины гибнут. Да не просто женщины, а беременные. Слышали, наверное? За два дня — три покойницы.

«И чуть не случилась четвертая!» — мысленно уточнил я, вспомнив чудесное спасение жены Антона Иваныча.

А вслух подтвердил:

— Слышал, конечно. И, к сожалению, двух из них даже видел. Беда.

— Это убийства? — цыганка сверлила меня испытующим взглядом.

— Не знаю, я же не криминалист, — пожал я плечами. — Насколько мне известно, никаких следов чьего-то злого умысла на местах происшествий обнаружено не было.

Зара в задумчивости покачала головой:

— Пал Палыч, вы верите в поверья? В легенды, приметы всякие, предсказания?

От неожиданного вопроса я опять чуть не поперхнулся.

— Зара, я врач. Мне не положено верить во всякую мистику. Уж извините, если я вас этим задел.

— Да нет, вовсе не задели, — она невесело усмехнулась. — Мистика, говорите? Ну, переубеждать вас я не стану: вы пока слишком молоды, понимание многого к вам еще придет…

Теперь усмехнулся я. Зара была не старше меня.

Она заметила усмешку.

— Мы жили в разных мирах, доктор. Да, мы ровесники. Но я — старше. Намного старше. Поверьте, так бывает!

Я поверил. Странно, за сегодня Зара была уже второй женщиной, которой верилось во всем и безоговорочно.

— Так вот, я не буду вас переубеждать, Пал Палыч. Расскажу только одно старое цыганское поверье, которое жило в моем таборе. Я ведь в таборе выросла, знаете?

— Знаю, — кивнул я.

— Страшное поверье. И очень, очень древнее, — Зара прикрыла глаза, откинулась на спинку стула и замолчала на минуту.

Потом протяжно заговорила тихим, неузнаваемым голосом.

— Нет в мире ничего более прекрасного, чем женщина, носящая под сердцем дитя. И нет в мире никого более уязвимого, чем она. Ибо красота ее и неродившегося ребенка желанна не только для того, кто любит их, но и для того, кто алчет бессмертия. И придет тот в недобрый час, и отберет две жизни: матери и плода ее. И вольет он душу нерожденного в свою, будто светлый ручей в черную топь. И пойдет дальше по миру, собирая нерожденные, ясные души, пока не наберется таких трижды по три. И тогда обретет собравший их исцеление от всех недугов, бессмертие тела и исполнение единственного желания своего…

Зара замолчала. По моей спине пробежал холодок.

— Если я правильно все понял, убийца девяти беременных женщин должен исцелиться от всех болезней, обрести бессмертие, да еще и одно его желание исполнится?!

Цыганка открыла глаза и потрясла головой, будто стряхивая с себя остатки сна.

— Согласно поверью, именно так. При условии, что сам он в момент убийства будет находиться рядом с жертвой. Чтобы душа неродившегося ребенка переселилась в него.

— Бред! — подытожил я.

Зара пожала плечами:

— Я серьезно отношусь к нашим поверьям, Пал Палыч. Предки не могли просто так, ни с того ни с сего, придумать такое… Кто знает: может, и в самом деле бред? А вдруг — мотив?

За окном послышался звук подъехавшей машины и скрип тормозов. Я встрепенулся и вскочил.

— Это, наверное, «скорая» из района. Вот и славно! Сейчас отправим вас с Мишкой в больницу, там его подлечат и будет опять по заборам скакать!

Зара с улыбкой поднялась из-за стола:

— Ну нет, на забор он теперь долго не полезет. Уж я об этом позабочусь!

Вдвоем мы вышли на крыльцо. Перед домом и впрямь стояла «скорая помощь».

9 сентября, 00.30,

Кобельки, участковая больница