Anamnesis vitae. (История жизни). - Александр Светин

— Человек… и — не человек. Я не могу понять, не могу почувствовать. Сейчас пока — не могу. Может быть, позже… — Аля выглядела растерянной.

В коридоре началась какая-то суета. В разных направлениях затопали ноги, слышались приглушенные голоса. Наконец все фоновые шумы легко перекрыл визг Клавдии Петровны:

— Пал Палыч! Доктор! У вас вызов!

Я виновато посмотрел на Алю. Она улыбнулась:

— Идите, доктор! Кому-то без вас плохо.

Неожиданно для самого себя, я поднес к губам ее руку и поцеловал.

И выскочил за дверь.

8 сентября, 16.15, Кобельки

Странно, но по улочкам Кобельков Кешка вел машину очень осторожно. Вспоминая его недавнее лихачество, я недоверчиво косился в сторону водителя. Боясь, что он вот-вот привычно вдавит педаль газа в пол, и «уазик» вновь горным козлом пойдет скакать по окрестностям.

Но ничего подобного не происходило. Машина спокойно, даже как-то торжественно, двигалась к цели.

Наконец я не вытерпел:

— Кеша, ты побыстрее немного можешь? Там ребенку плохо!

Иннокентий с достоинством взглянул на меня и пояснил:

— Палыч, это я за городом гоняю, а в городе — ни-ни! Тут же люди кругом!

Я согласно кивнул, окидывая взором пустые улицы. И верно, люди кругом!

Из окошка, ведущего в салон, высунулась Клавдия Петровна:

— Минут через пять будем на месте. Зара на отшибе живет, под дамбой.

— Кто? — переспросил я.

— Зара. Мать мальчика, к которому мы едем.

— Странное имя какое!

— Цыганка она, — пояснила фельдшерица. — Помните, я вам рассказывала про цыганского барона? Ну который кровать подарил?

— Помню, конечно.

— Та вот, у нас тут неподалеку, в степи прямо, тогда табор стоял. Зара в нем жила. А когда табор снялся и ушел, она тут, в Кобельках осталась. Беременная. Уж не знаю, почему она так решила, но осталась. Родила вскоре мальчишку, на работу в совхоз устроилась. Словом, прижилась как-то.

— А барон?

— А что барон? — удивилась Клавдия Петровна. — Барон тут ни при чем. Он просто тем табором командовал.

«Уазик» подпрыгнул на колдобине и, свернув к берегу озера, покатил вдоль него. Дорога резко пошла под уклон. С удивлением я обнаружил, что машина спускается ниже уровня воды. Причем намного.

— Сейчас дамба будет, — заметив мое удивление, пояснил Кеша. — Озеро-то искусственное. Лет тридцать назад речку запрудили, вот и получилось наше Белое.

Впереди и впрямь показалась дамба. У ее основания, вырываясь из-под немного приподнятых створов, бурлила вода. А от этого бурления начиналась небольшая речушка. Скорее даже ручей.

Подкатив к самой реке, наша машина свернула вправо и по узенькой грунтовой дороге запрыгала вдоль русла.

— Не страшно тут жить-то? А ну как плотину прорвет? Смоет же все к лешему! — поинтересовался я, обнаружив с десяток изб, прижавшихся вплотную к речушке.

Кешка пожал плечами:

— А кто их знает? Может, и страшно. Только все равно здесь строятся: речка под боком, озеро рядом, земля — сплошной чернозем. Здесь на огородах знаешь какие чудеса вырастают! Впору в книгу рекордов заносить. А наверху не земля — глина одна пополам с песком.

Проехав мимо «нижних» Кобельков, мы направились к небольшому одноэтажному домику, стоящему особняком. Тоже — на самом берегу.

— Ну вот, приехали. Тут Зарка и живет! — лихо затормозив у калитки, сообщил мне Кешка.

Вдвоем с фельдшерицей мы выгрузились из машины и направились к дому. Дверь на крыльце распахнулась, и нам навстречу устремилась растрепанная молодая женщина в яркой цветастой юбке и неожиданной футболке с олимпийским мишкой. Подбежав к нам, она вместо приветствия схватила меня за руку и молча потащила за собой.

— Добрый день, Зара! — я решил взять инициативу в свои руки. — Рассказывайте, что стряслось?

— Сыну плохо. Совсем плохо! — выдохнула цыганка. В ее голосе явственно слышалось отчаяние.

— С чего все началось? — взбегая по ступеням крыльца, я продолжал опрос.

— Он во дворе играл. Залез на забор, — она кивнула на невысокий заборчик, огораживающий участок. — Не удержался, упал. Боком ударился о камень.

— Каким боком?

— Правым. Сначала-то ничего: похныкал, конечно, да и побежал опять играть. А потом я обед приготовила, выхожу — а он лежит на земле… лицо синее, дышит тяжело, стонет. Я Мишку в дом занесла и сразу же за вами послала.

В моей голове начался интенсивный мыслительный процесс. Бессвязные воспоминания из области травматологии со щелканьем сменяли друг друга, но ничего подходящего случаю не находилось. Пока.

— Вот, доктор. Это — Мишка! — в комнате Зара указала на лежащего в постели малыша лет пяти.

Мишка слегка приоткрыл глаза, грустно, по-взрослому совсем, взглянул на меня и опять опустил веки. Дышал он тяжело и часто. Очень часто. Его лицо и в самом деле было синим.

— Помогите мне его раздеть! — попросил я цыганку.

Зара попыталась стянуть майку через голову, но малыш громко закричал от боли. Оттолкнув мать, к Мишке подскочила Клавдия Петровна и несколькими точными движениями разрезала майку ножницами. Оголилась худенькая детская грудь с торчащими ребрами.

Я присел на краешек постели и принялся внимательно осматривать правый бок бедняги. Ага, вот и огромный синяк от удара!

Очень осторожно я нажал на центр синяка. Под пальцами противно заскрипело, а малыш взвизгнул от боли.

— Все, Мишка, все! Ну, извини. Мне нужно было кое-что проверить! — успокаивающе бормотал я, лихорадочно пытаясь вспомнить, что полагается делать в таких случаях.

А случай оказался не из простых. Судя по всему, ударившись о камень, Мишка сломал ребро. Или ребра. Они своими острыми обломками повредили легкое. И теперь из разорванной легочной ткани в грудную полость малыша поступает воздух, поджимая поврежденное легкое и не давая тому возможности дышать.

Напряженный пневмоторакс, вот как это называется. Сейчас Мишка дышит только одним легким. Потому и синий, потому и одышка такая.

И что мне прикажете делать? Лечить парня нужно срочно: плохеет на глазах. Требуется вмешательство грудного хирурга, а где его взять-то в Кобельках?

— Доктор, ему хуже! — закричала Зара, дергая меня за рукав.

Осторожно освободившись от ее рук, я полез в дежурный чемоданчик, перебирая его содержимое и пытаясь собрать все нужное для неотложной манипуляции.

«Перевести напряженный пневмоторакс в открытый», — будто мантру повторял я про себя фразу из учебника по хирургии.

А это значит, что мне придется поставить в грудную полость Мишки специальный дренаж, чтобы отсасывать поступающий в нее воздух.

Нужное в чемоданчике упорно не находилось. Вернее, находилось, но не все. Большой шприц Жанэ отыскался моментально, да и немудрено: огромный прибор занимал собой добрую четверть саквояжа. Перчатка и одноразовая капельница тоже не стали проблемой. Но вот где раздобыть специальный стилет для пункции с уже надетым на него катетером?

Краем глаза я посматривал на Мишку. Тот посинел ее больше и начал закатывать глаза.

— Клавдия Петровна, кислород ему дайте, живо! А потом возьмите флакон с физраствором и разведите в нем фурацилин. Будем дренаж ставить. По Бюлау! — невесть зачем уточнил я авторское название манипуляции. Вряд ли, конечно, фельдшерица его слышала.

Ошибся. Клавдия Петровна быстренько приспособила к лицу малыша маску кислородного ингалятора, развела фурацилин и принялась споро отрезать ножницами пальцы от резиновой перчатки. Для дренажа. Старик Бюлау в Кобельках явно был популярен!

Оставив бесплодные попытки отыскать стилет, я решил импровизировать дедовскими методами. Вооружился банальным скальпелем и склонился над Мишкой. Тот уже был без сознания. Ну что ж, по крайней мере, можно обойтись без анестезии. Нет худа без добра!

Нащупав пальцами нужное межреберье, я вонзил в него скальпель…

— Ай, доктор, вы что?! — заверещала Зара и принялась хватать меня за руки.

От неожиданности я едва не протолкнул лезвие глубже, чем следовало.

— Отойди, Зарка, доктор знает, что делает! Мишка твой ребром легкое проткнул, надо лишний воздух вывести. Иначе — помрет! — весьма доходчиво разъяснила ситуацию Клавдия Петровна и быстренько выпихнула плачущую цыганку из комнаты.

— Спасибо! — с облегчением выдохнул я и продолжил работу.

— Не за что! — ответила фельдшерица и протянула мне отрезанную от капельницы прозрачную трубку. — Это ставить будете?

— Ага! — уже не удивляясь, подтвердил я. И ввинтил трубку в только что проделанную дырку в Мишкиной груди.

А Клавдия Петровна уже подсоединяла к другому концу шприц Жанэ с фурацилином. Я принял его из ее рук и осторожно потянул за поршень. По трубке в шприц пробежало немного крови. А потом — пошел воздух. Поршень шел с небольшим усилием.