Anamnesis vitae. (История жизни). - Александр Светин

Первым молчание нарушил фельдшер. Он тихо завыл в шляпу, уселся на корме и принялся лихорадочно стаскивать с ног обувь.

— Антон, ты чего?! — лейтенант опустился перед ним на корточки.

— Она здесь! Она здесь где-то! Раз шляпа тут, то и Оксанка — тоже! Найти надо, спасти… Может, не поздно еще! — выкрикивал Иваныч, разувшись и стаскивая халат.

— Поздно! Поздно, Антон! — участковый схватил его за плечи и встряхнул. — Ты уже ничем не поможешь. Я вызову водолазов, найдем потом ее. А сейчас — успокойся. Ты ничего уже не сделаешь, а вода холодная…

Не дослушав лейтенанта, фельдшер с силой оттолкнул его и прыгнул за борт. Как был, в одежде. Снять он успел только халат.

— Антон! — участковый перегнулся через борт.

Но тот уже скрылся под водой. В воздухе на миг мелькнули босые пятки. Лейтенант с маху уселся на скамью и вопросительно посмотрел на меня.

— Его сейчас не остановишь. Аффект, — пояснил я. — Будем ждать, пока не наныряется. И следить, чтобы не утонул.

— Палыч, ты понимаешь, что происходит? — тоскливо спросил Семен.

— Не понимаю. Ничего я не понимаю! — я уселся рядом и обхватил голову руками.

— Вот и я — ничего! — скорбно констатировал лейтенант.

Молча мы смотрели за борт, где нырял, выныривал и вновь нырял Антон Иваныч.

Семен вдруг встрепенулся и вопросительно уставился на меня:

— Слышал?

— Что?

— Тихо! — прикрикнул он на меня и прислушался. — Вот, опять!

Теперь услышал и я.

— Вроде, кричит кто-то?

— Похоже на то! — согласился лейтенант.

Ветер опять донес до нас тот же звук. Крик, нет сомнений!

— На острове, что ли? — участковый вскочил и принялся всматриваться в далекий островок, прикрывая ладонью глаза от солнца.

Присмотрелся и я. В нескольких сотнях метров от нас, по берегу острова металась человеческая фигурка!

— Антон! — лейтенант нагнулся над бортом и схватил несчастного фельдшера за шиворот как раз в тот момент, когда тот приготовился к очередному нырку.

— Ну чего? — губы у Иваныча заметно посинели.

— Антон, на острове есть кто-то! Поплыли, посмотрим: вдруг Оксана выплыла?

— Где? — Иваныч в воде заозирался.

— Вылезай. Это с другого борта. Отсюда не увидишь.

Фельдшер подтянулся и перевалился через борт. Пошатываясь, встал.

— Ну, где?!

Я показал. Иваныч больно вцепился мне в плечо и захрипел:

— Поплыли! Семен, заводи, поплыли скорей!

Катер рванул к острову. Не отпуская моего плеча, фельдшер вглядывался в приближающийся остров, подавшись вперед всем телом:

— Семен, ты быстрее можешь?!

Лейтенант покачал головой:

— На пределе. Потерпи, через пару минут причалим!

Но уже через минуту стало видно, что фигурка на берегу — женская. В одном белье.

— Оксанка! — с улыбкой протянул Иваныч.

И осел на скамью.

Глава 6

8 сентября, 15.30,

Кобельки, участковая больница

— Докладывайте! — я плюхнулся на стул и обвел взглядом выстроившийся в кабинете персонал.

Вперед выступила Мария Глебовна.

— За время вашего отсутствия, доктор, особых происшествий не было! — бодро отрапортовала она.

Как-то уж слишком бодро…

— А не особых? — подозрительно уточнил я.

— Ну… — замялась было акушерка, но я пресек колебания:

— Давайте без «ну»! Что стряслось?

— У Зотова, который с тромбоэмболией, приступ был.

— Что за приступ? Одышка?

— Нет, непонятное что-то. Потерял сознание, побледнел, затрясся. Да, еще очень мокрый был весь, прямо в крупных таких каплях! Похоже на эпилепсию, но не совсем, — акушерка выглядела немного растерянной.

Я тоже озадачился. Что еще за новости?!

— Сейчас-то он в сознании? Сколько времени продолжался приступ? Пульс, давление какие были? Сахар в крови определили? — засыпал я вопросами Марию Глебовну.

— Да, он в сознание минут через десять пришел. Пульс был под двести, давление — нормальное. Кровь на сахар взяли уже после приступа — немного снижен. Три ровно.

— Чем купировали приступ? — я не унимался.

— Да ничем. Сам в себя пришел, мы только следили, чтобы язык не прикусил да не задохнулся. Он трясся-трясся, а потом раз — и все закончилось. Как-то сразу в себя пришел: лежит довольный такой, улыбается! — закончила доклад акушерка.

— Улыбается? — машинально переспросил я.

— Ага! — хором подтвердили Мария Глебовна с Клавдией Петровной.

— Сейчас как себя чувствует?

— Вполне удовлетворительно.

— Вот и славно, — я вздохнул с облегчением. — Что еще?

— Еще да… — начала было акушерка, но ее локтем в бок ткнула Клавдия Петровна.

— Да ничего больше, Пал Палыч! Тут у нас с Машкой маленькие женские секреты. Верно, Марья?

Та, потирая бок и морщась, закивала головой:

— Верно, верно! А больше — ничего.

— Ну, если это ваши, как вы говорите, женские тайны, то я в них лезть не буду! — великодушно заявил я. — На прием народу много пришло?

— Да, сегодня наплыв: человек двадцать первичных и еще с десяток на повторный осмотр. Плюс шесть перевязок! — обрадовала меня фельдшерица.

Свет в моих глазах померк. Опять до полуночи!

— Значит, так. Клавдия Петровна, вас я прошу заняться перевязками. Можете привлечь к процессу Марию Глебовну. Насколько я помню, там ничего сложного не предвидится. А я пойду на прием. Антона Иваныча, в силу определенных уважительных причин, сегодня не будет. Поэтому работаем за себя и за того парня. Как в песне поется! — с фальшивой бодростью закончил я и отправился в амбулаторию.

В коридоре я наткнулся на Алю. Она взглянула на меня своими невероятными глазищами и тихо спросила:

— Их кто-то убивает, верно?

— Верно, — механически подтвердил я и запоздало спохватился. — Кого это «их»?

— Женщин. Беременных. Как сегодня, — терпеливо объяснила девушка.

Я схватил ее за плечи:

— Откуда вы знаете?! Кто вам рассказал?!

Аля покачала головой.

— Павел, мне никто ничего не рассказывал. Даю вам слово. Я просто знаю — и все. Вернее, сегодня только узнала, когда увидела ту женщину… в окне.

Спохватившись, я неохотно отпустил девушку.

— Аля, вы не должны никому, слышите, ни-ко-му рассказывать об этом, — быстро оглядевшись, я затащил ее в пустую процедурную, подпер спиной дверь изнутри и тихо, почти шепотом, продолжил: — Всех этих женщин действительно убили. Лейтенант, с которым вы сегодня беседовали, проводит расследование. А я ему помогаю. Он сам просил меня об этом, хотя я так и не понял, какая от меня может быть польза в этом деле…

— Может. И будет! — на полном серьезе пообещала Аля.

Я запнулся, потеряв нить разговора.

— Уверены? Впрочем, не о том сейчас речь. Беда в том, что, кроме нас с лейтенантом, да еще одного-двух человек, посвященных в эту историю, никто не верит в то, что это — убийства. Милицейское начальство Семена уверено, что все эти несчастные случаи — несчастные случаи и есть. Потому что следов преступления и преступника во всех пяти случаях обнаружить не удалось.

— Шести, — поправила меня девушка.

— Почему шести? Лейтенант утверждает, что было пять смертей, — оторопело возразил я.

— Он просто ничего не знает о шестой. Вернее, о первой, — грустно сказала Аля и резко отвернулась.

Я успел заметить, как в ее глазах блеснули слезы.

— Аленька, что с вами? — я опять, на этот раз осторожно, взял ее за плечи и развернул к себе.

Девушка и в самом деле плакала. Тихо, без всхлипываний и рыданий. Просто крупные слезы вытекали из ее глаз и прозрачными ручейками сбегали вниз по щекам.

— Я не знаю, что со мной! В том-то и дело, что не знаю, — она уткнулась лицом в мое плечо. — Не знаю, откуда мне все это известно, не понимаю, как эти убийства связаны со мной! А они ведь как-то связаны, я это чувствую. Я даже не знаю, кто я!

Последние слова Аля почти выкрикнула. Я покрепче прижал ее к себе. Никаких подходящих слов в голову не приходило. В нее вообще ничего не приходило. После всех нынешних событий мозг, видимо, включил защитное торможение.

Минут пять мы так и простояли. Наконец девушка оторвалась от моего плеча, подняла влажные зеленые глаза и тихо, очень тихо сказала:

— То, что их убивает, очень странное. Я не понимаю.

— «То»?! Вы хотите сказать, что убийца — не человек?! — изумился я.

За сегодня это уже второе предположение о нечеловеческой природе убийцы. Первое, помнится, высказал лейтенант. Правда, я так и не понял, насколько серьезно он это говорил. И вот теперь — Аля. По непонятным причинам словам этой девочки я верил. Всем, даже самым невероятным. Наверное, в силу невероятности ее самой…

— Человек… и — не человек. Я не могу понять, не могу почувствовать. Сейчас пока — не могу. Может быть, позже… — Аля выглядела растерянной.