Офицер словарного запаса - Катя Климова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня лунное затмение. И по плану всех должно размотать преизрядно. Сижу жду. Слегка зажмурилась даже на один глаз. Но что-то пока катастрофа не пришла. Хотя знакомый психолог сказал, что резкое обострение приключилось у многих его непростых клиентов.
Задание в учебнике 5 класса: используя собственное воображение и настоящее продолженное время, скажи — кто, где, когда и что собирается делать? До чего все-таки милые люди, эти составители учебников. Я вот уже 50 страниц пишу. Честно использую свое воображение и все никак не могу дать полный законченный ответ.
Настоящее продолженное. Ты все длишь и длишь свое настоящее. Пока ты что-то создаешь — ты пульсируешь и дышишь. Как только перестаешь — это превращается в прошедшее совершенное. Завершенное. Ты еще помнишь об этом, но оно уже прошло. Пока ты продолжаешь — оно настоящее. Т. е. истинное. Т. е. подлинное. Подлинная реальность. А реальность без декораций/Устрашает, так как нага — сказала Ольга Арефьева, и нельзя не согласиться с ней.
Кровать чтобы спать. Стол чтобы писать. И не надо смешивать. Две ипостаси. Так странно переплетенные. Не ставьте ноут у кровати. Не пишите книгу в постели. Когда вы в постели, не думайте о книге. Когда вы пишете, не думайте о снах. Но разве можно разделить две части? Янус двуликий, если отрезать одно — второе погибнет. Тело без души и душа без тела. Бестелесность и бездушность равно опасны.
Заговариваюсь. Это заговор. А шла писать о другом.
О том, как невозможны женщины без мужчин. О том, как на любых женских сборищах самые интересные разговоры — ради которых собственно и собираются — не о детях-работе-домохозяйстве — а конечно же о мужиках. Подозреваю, что у мужчин тоже не о рыбалке животрепещет.
Когда то я потратила — провела — приобрела — год в доме фольклора. Это был именно дом — по-домашнему и семейному там было тепло. Пришла и напросилась в ансамбль. Там было человек 6 наверно. Я стала седьмой. Я всегда так делаю, когда мне куда-то очень нужно попасть или что-то получить — я прихожу и прошу и мне дают. Каким-то образом понимают, что мне действительно это нужно. Не помню, чтобы мне отказывали. Может просто отказы не укладываются в моей голове и потому не откладываются? Так вот, мне было 16 или 17. Я пришла и сказала — я слышала ваш единственный диск (тогда еще кассету, 98 год) и мне так хорошо от этих песен, что я хочу петь с вами. И мне позволили. Там были женщины и девушки разного возраста. От 16 до 35. Некоторые из них участвовали в фольклорных экспедициях, собирали материал по деревням нашей и соседних областей. Другие, как и я, просто пели. Разучивали эти песни, по партиям и голосам и снова потом складывали это в нечто единое и стройное. Это так и называлось — «Складыня». Говорят, довольно обычна была ситуация в экспедициях по деревням, когда сходятся бабушки, женщины, которые умеют и любят петь, знают много песен, но почему-то все никак не могут собраться с мыслями, нет нужного вдохновения, воодушевления, настроения. Начинают куплет и бросают. И тут наконец подтягивается какой-нибудь мужичок, дедок, который и петь то толком особо не умеет, но зайдет скажет какую-нибудь шутку-прибаутку и сразу как-то оживают и оживляются все участницы, и только успевай записывай и пленку меняй. И льется, и льется из них. Долгое, протяжное, веселое, горестное, заунывное, всякое. Женско-мужская магия, взаимозависимость и нераздельность.
Я ходила в Дом фольклора около года. Меня учили петь. Бесконечно им благодарна и за это тоже. Но потом меня вдруг охватило ощущение, что все это надуманно до крайности. Что мы все ряженые. Это попытки оживить нечто уже давно отжившее, ушедшее и утраченное. Где та народная культура, в которую мы тут бесконечно и тщательно рядимся, подбирая аксессуары? Мы воспроизводим обряды, разучиваем тексты и повторяем жесты — но изнутри я лично не ощущаю это как живое. Возможно, я просто не смогла проникнуться этим сложным многослойным культурным укладом. Но играть я дальше не могла. Хотя мне по-прежнему безумно нравились песни. Но прикидываться и носить чужое и чужеродное было невыносимо. А мне как раз только пошили сценический костюм по моим меркам, я кажется даже не выступила в нем ни разу. Боюсь, мне плюнули в след от досады.
Помню, как жгли чучело масленицы на льду городского пруда. Как он не таял? И ведь там была тьма народу. И это был уже март. И почему-то никого это не страшило. Вот забавно было бы нам тогда всем уйти под лед. Мучительное было бы состояние. Зато как остро хотелось бы жить в тот момент и сразу после него.
Был случай не так давно, два с лишним года назад, когда я присоединилась к той самой компании, которая ходит на майские в походы. И мы недооценили обильное таяние, и дожди, и высокую воду, и собственную неопытность. Из 7 байдарочных экипажей 6 перевернулись в первые же 15 минут сплава. Долго друг друга спасали и вылавливали. Собирали потом снаряжение по всему течению. Кроме нас было еще множество народу таких же безумных. Как мы узнали потом из новостей, двое таки погибли по итогам этих невеселых праздников. И вот в те минуты, когда тебя несет река и ты совершенно ни можешь управлять ничем, и байдарка стремительно наполняется ледяной водой и наконец тебе удается остановиться и выбраться на берег, и потом нужно долго, по колено, а то и по пояс в снегу пробираться до своего лагеря и там долго и мучительно отогреваться — вот как никогда живым себя чувствуешь. И никто даже не чихнул что характерно. Все чудесным образом оттаяли, отогрелись, две порции макарон разделили на 10-рых и не умерли с голоду, и как же было вкусно. Потом в течение трех дней истории всехнего спасения становились все более красочными и выразительными. Постепенно рассказы приобретали эпическую полноту. И уже через два года звучали в своей прекрасной многоголосной классической версии.
20 ноября.
И море черное витийствуя шумит. А вот что оно там за ночь навитийствовало у изголовья, то и пишется вдруг с утра само собой. Просто всплывает — снова это море — в сознании и
