Звезды расскажут, комиссар Палму! - Мика Валтари

— Пострадавший опознан,---по всей форме доложил я. — В его квартире произведен осмотр, обнаружены следы чужой обуви. Прочесан Обсерваторский парк. Обнаружены предметы, принадлежавшие жертве. Проведена облава в Пассаже. Полагаю, что идем по верному следу. Мы действуем энергично, господин министр!

— Кстати, об этой облаве, — ласково проворковал министр. Я ни в коем случае не хочу вмешиваться в ваши служебные дела, но я бы хотел надеяться, что вы умело примените свою способность критически оценивать ситуацию. Мне только что звонил правительственный советник Сейткоски по поводу того, что его сын задержан полицией. Семиклассник. И среди задержанных есть еще два-три ученика из его школы. Надеюсь, вы меня понимаете, судья!

— Так точно, — отчеканил я еще суше. — Но у нас есть три отпечатка с угнанной машины. Хочу подчеркнуть, что если у меня будут веские основания…

— Ну разумеется, разумеется, — поспешно сказал министр. — Не стоит обижаться. Я только хотел сказать, что будет хорошо, если вы сочтете возможным отпустить мальчика сегодня к обеду.

Нет, министр не хотел обидеть меня. По крайней мере пока. Но еще меньше он хотел обидеть правительственного советника.

Я положил трубку и вытер лоб.

— Пошло-поехало, начали языками трепать, — сказал я. — Все кому не лень. Наши тузы. Правительственный советник. Пожаловался министру… А ты! — накинулся я на Палму. — На что ты меня вечно подбиваешь!

И тут я, к счастью, вспомнил о телескопе. Я же действовал на законных основаниях!

Я немедленно позвонил комиссару, проводившему облаву. И он добродушным тоном поведал, что страсти улеглись, что газета переходит из рук в руки и при этом царит гробовое молчание.

— Вызывайте парней. По одному. Сам я сейчас не могу, — сказал я, но, подумав, поправился: — Нет, сначала девушек. Будем учтивыми. Смотрите им в глаза, задавайте вопросы. У вас наметанный глаз. Не сомневаюсь, что вы отличите тех, кто врет или скрывает что-нибудь.

— И девиц тоже? — ужаснулся комиссар. — Да у них сам черт ничего не разберет! А у парней всегда что-нибудь такое на совести…

— На вашу ответственность, — безжалостно надавил я. — Беглый допрос. Чем короче, тем лучше. Что они знают о телескопе? Не видели ли чего-нибудь подозрительного, шатаясь там, вокруг Пассажа? Не видели ли у кого-нибудь пластыря на лице? Потом имя, адрес, чем занимаются родители и все такое прочее. И пусть катятся. Значит, по одному, всех по очереди. Да, еще! — спохватился я. — Если по поводу кого-то возникнут серьезные подозрения, снимите отпечатки пальцев и сравните с теми, что нашли в разбитой машине. В нашей картотеке их, насколько я понял, нет. Пригласите себе в помощь дактилоскописта, если придется проводить сравнительный анализ. И еще: там среди задержанных есть один малый, по фамилии Сейткоски, и парочка школьников. Вообще-то было бы хорошо, если бы вы вызвали их первыми. То есть не из пристрастного отношения — ни в коем случае, просто их родители очень беспокоятся. Их можно понять.

— Да, — отозвался комиссар, но тон его мне совсем не понравился.

Я закончил, и Палму принялся рассуждать вслух:

— Предположим, что парень, укравший телескоп, притащил его во двор Пассажа, чтобы похвастаться перед приятелями.

— Украл откуда? — спросил я.

— Но ты же видел вмятины в песке возле Памятника! Это следы от штатива, — терпеливо объяснил мне Палму, словно ребенку. — Старый Нордберг наблюдал за звездами… Ну же: астрология, гороскопы.

— Ты считаешь… — У меня мороз пробежал по коже.

— Я ничего не считаю, пока у меня нет надежных свидетельств и фактов, — отрезал Палму. — У меня не такое богатое воображение, как у тебя. К счастью. Но я готов предположить, что парень, выскочивший из машины после аварии, мог в панике помчаться вверх по холму, а там — там польститься на этот телескоп.

— Но ведь это невероятно: чтобы мальчишка был таким отъявленным негодяем, таким потерявшим человеческий облик злодеем! Чтобы он, только что убив человека, отправился похваляться своим трофеем! — недоверчиво воскликнул я.

— Конечно, — решительно сказал Палму. — В том-то и вся странность этого случая. Но представим ситуацию дальше: парень прочитал газету — ну, из любопытства, чтобы узнать, нет ли там чего-нибудь о его ночной аварии, и вдруг — вдруг все осознал. Что он натворил…

— Испугался и решил спрятаться, — продолжил я. — Бросить свой трофей и забиться в какую-нибудь ближайшую нору.

Зазвонил телефон.

— Говорит констебль из полиции порядка, — отрекомендовался грубоватый голос. — Было приказано сообщать обо всем подозрительном. Так вот, я дежурю на вокзале, и ко мне обратилась служительница из общественного туалета, сказала, что в мужском отделении закрылся какой-то парень. Сделал что-то такое с замком, и дверь нельзя открыть. Служительница думала сначала, что он просто незаметно улизнул, но потом услышала, что он там плачет, в туалете.

— Плачет в туалете, — повторил я, и Палму быстро вскинул голову.

— Я пошел взглянуть, — продолжал полицейский, — подергал дверь, но парень не открыл. Затаился там, как мышь. Даже ноги поднял на сиденье, чтобы его в щель под дверью не было видно. Ну, мне и пришлось высадить ту дверь. Парень длинный, тощий, морда вся зареванная, хотя в кожаной куртке и всем таком…

— Где он сейчас? — полюбопытствовал я, глядя в напряженное лицо Палму.

Полицейский замялся.

— Тут я маху дал. Мне показалось, что он вроде ничего… Подумал, не стоит зря суровость проявлять. В общем, на мосту он у меня вырвался и побежал к платформе, где поезд как раз подходил. И… и, в общем, попытался прыгнуть под поезд. Его кто-то успел перехватить, ну и я сразу подбежал. Но он дрался и отбивался, ревел даже. А потом я его увел. Я бы его за уши отодрал, если бы сам так не струхнул. Ну вот, теперь он у меня здесь, на вокзале, в предварилке сидит. Я сразу вам позвонил, как было приказано.

— Правильно поступили, — похвалил я.

Странное чувство торжества охватило меня. На Палму я мог и не смотреть.

— Его имя Вилле Валконен, семнадцать лет, учащийся? — спросил я самым естественным тоном, стараясь выдержать нейтральную интонацию, хотя искушение было велико.

В телефоне послышалось удивленное пыхтенье.

— Как вы догадались?! — изумленно воскликнул констебль, и в голосе его послышалось уважение. — Это… это здорово! Надо рассказать нашим. Я и не догадывался, что вы у нас ясновидящий!

Я прервал его болтовню.

— Вызовите ближайший патруль и отправьте с ними парня, пусть доставят прямо ко мне, — приказал я. — Без сирен. И без наручников. Но — чтобы не убежал! Предупредите патрульных, что они за него отвечают.

— Ясно, — отозвался тот. — Сделаем в лучшем виде. И — на всякий случай — моя фамилия Лайтинен, старший констебль. Надеюсь, не забудете.

— Лайтинен, — повторил я. — Запомни, Палму! — Я положил трубку. — Парень плакал в туалете и пытался прыгнуть под поезд. Дело начинает проясняться!

— Я же тебе говорил: ты о Вилле ничего не знаешь! — назидательно проговорил Палму (конечно, ему было завидно, что я поймал Вилле). — Когда твоя девушка на третьем месяце, а тебе только семнадцать, и ты еще учишься… А тут еще эта витрина, которую ты нечаянно разбил и за которую теперь должен платить, и машина, по-видимому тобой угнанная и разбитая, и еще ты стащил у старика телескоп, а его труп обнаружили утром в кустах — наверно, и тебе захотелось бы от всего этого кинуться под поезд!

— Может быть, — кивнул я. — Но сейчас мне хочется посмотреть на ботинки Вилле.

В дверь постучали. Курьер принес из лаборатории вещи Фредрика Нордберга и заключение. Из любопытства я сначала вытащил бумажник. Потертый бумажник самого жалкого вида из коричневой кожи. Денег не было, зато в нем лежал тонкий пластиковый футлярчик, аккуратно положенный на место после снятия отпечатков пальцев.

Палму заинтересовался, подошел поближе и, вытянув шею, поглядел мне через плечо.

— Ага, вот она! — сказал он. — Сокровище филателиста Кеттунена.

Действительно, это была та самая марка. Редкость из редкостей — финский типографский брак. Выпущенная в честь прилета графа Цеппелина в Хельсинки.

— Странно, — удивился я, — если деньги вытащили, то почему оставили марку? Она же очень ценная.

— Трудно продать! — сообразил Палму.

К моему великому неудовольствию, он опять выбил трубку о каблук, высыпав золу на пол. Меня огорчало, разумеется, не это, а то, что пагубная привычка рано или поздно отразится на его здоровье!

— Впрочем, — продолжал он, не обращая внимания на мой укоризненный взгляд, — вряд ли убийца долго раздумывал на эту тему. Просто выкинул все в ближайшую урну.

Он самовольно начал сортировать предметы на моем столе — открытую пачку сигарет, пять окурков, носовой платок и прочее, и прочее. Я же поспешил ознакомиться с заключением. Отпечатки пальцев, по-видимому, владельца. Какое-то неодобрение, укор читались между строк, и я вспомнил, что Кокки так и не успел сдать отпечатки пальцев жертвы в картотеку. Но — я даже подпрыгнул — на пластиковом футляре обнаружены: след большого пальца на одной стороне и указательного и среднего пальцев на другой. Следы отчетливые, свежие, легкочитаемые и не принадлежащие владельцу! Что и засвидетельствовано на прилагаемом снимке.