Таня Гроттер и молот Перуна - Дмитрий Емец

– Хорошо, барышня, можешь не ложиться на носилки и идти рядом со своим Ванькой, – терпеливо сказала она. – Но имей в виду, в магпункте тебе все равно придется его оставить. Я разберусь с его рукой и займусь твоими ушибами и ожогом. Только не говори, что их нет. В этом случае я решу, что ты ударилась головой, и буду настаивать на обязательной госпитализации…

Так они и шли до самого Тибидохса. Ягге с Соловьем, безразличные ко всему джинны и Таня, которая шла рядом с носилками, держа Ваньку за руку. За ними на некотором отдалении длинной процессией тянулись младшекурсники и сборная Тибидохса.

Неожиданно кто-то дотронулся до обожженного локтя Тани. Едва не взвыв от боли, она повернулась. Рядом, с восторгом глядя на нее и даже приподнявшись на цыпочки, чтобы лучше видеть, замерла девочка с белой косичкой. Та самая, что лезла с вопросами к Гуне.

– Я Маша Феклищева, – тонким голоском сказала она. – Я очень хочу быть похожей на вас! Весь наш курс восхищается вами!

Таня мельком посмотрела на нее и кивнула. Ей все вдруг стало безразлично. Все, кроме одного. Она шла рядом с Ванькой и бережно держала его за руку.

Увязая в сугробах, джинны трясли носилки. Ванька стискивал зубы, чтобы не закричать от боли.

– Мы не расстанемся, никогда… Теперь уже никогда… Все, что было, все прошло, все закончилось… – шептала Таня, точно баюкая его.

Гробыня, хмурая и недовольная, шла рядом с Гломовым. Настроение у нее было хуже некуда.

– Какая жалость, Гроттер ничего себе не сломала… Видел, как эта трусливая дура улепетывала от драконов?.. Чего молчишь, Глом, онемел? Так видел или не видел? – заявила она.

Неожиданно Гуня остановился, тяжело повернулся к Гробыне и, взяв ее за локти, приподнял. Носки Склеповой оторвались от земли.

– Слушай! Если ты еще раз назовешь Гроттер трусливой, я засуну тебя в твой пылесос! Ясно тебе? – прохрипел Гломов.

Склепова, не ожидавшая от Гуни подобного бунта, растерялась и не нашлась, что ответить. Лишь когда Гломов поставил ее и ушел, Гробыня оправилась настолько, что сказала вслух:

– Ну, Глом… Я тебе это еще припомню! Ишь ты, жалостливый какой, сюси-пуси! Предал меня, гад ползучий!

Склепова уже почти дошла до Тибидохса, но спохватилась, что ее пылесос остался на поле. Пришлось возвращаться. К тому времени драконбольное поле опустело. Ушли даже джинны, загнавшие всех драконов в ангары. Гробыня оказалась одна на огромной белой равнине.

– Я так мучаюсь, так переживаю, а он… И главное, из-за чего! Из-за несчастной Гроттерши! Гуннио Гломини чертов! Ну ничего, доживем до экзаменов! Засядешь ты у меня на четвертом курсе лет на тридцать… А там уж даже у Сарданапала терпение закончится, – бурчала Склепова.

Снег падал крупными хлопьями, спеша замести все следы. Внезапно, как будто по чьей-то злой воле, весь снег на поле пришел в движение и завертелся, точно в миксере. Большая темная тень, словно сотканная из пурги, упала на Гробыню сзади. Склепова перестала бормотать и изумленно застыла. Ледяные змейки ужаса пробежали по ее телу. Она знала, что нужно обернуться, но не решалась.

– Эй, кто еще там? Я спрашиваю, кто? А-а-а-аа!

Гробыня обернулась, и ее пронзительный, истошный, нечеловеческий визг разнесся по полю, заглохнув в метели…

Глава 7

Беатриса Премудрая

Не очень поздно, не очень рано, а эдак часика в два ночи самый добрый (и, возможно, потому бывший) депутат Герман Никитич Дурнев возвращался домой из ресторана «Славянский базар». С ним рядом семенил хорошо подвыпивший Халявий, принудительно одетый в модный, недавно только от портного пиджак. Через каждые несколько шагов Халявию становилось грустно. Он опускался на четвереньки, оттягивал от шеи красный галстук и, всхлипывая, выл.

– Проклятый официант, он меня отравил! Он что-то подмешал в вино! А ты, Гоша, гад! Гад! У-у-у!

– Я не Гоша! Я Герман! – возражал директор фирмы «Носки сэконд-хэнд». Он держался преувеличенно прямо и, закрывая машину, долго путался в двух кнопочках сигнализации.

– Хоть и Гриша, а все равно гад! Ну почему ты не дал мне познакомиться с той… ик… манекенщицей? – возмутился Халявий, спотыкаясь на ровном месте.

– Ты едва ей до пояса доставал! – резонно сказал Дурнев.

Родственничек бабы Рюхи гневно подпрыгнул.

– Но доставал же, доставал! А-а-а, тебе и возразить нечего!.. А все потому, что ты завистник! Твоя жена… ик… крокомот… то есть… бегедил… опять не то… крокобегемотодил… О-о, в самый раз!

Дядя Герман побагровел.

– Не смей так говорить! Нинель была балериной! – вспылил он.

– В самом деле? Это она тебе сказала? А я был великаном! – захихикал Халявий.

Взбешенный Дурнев хотел схватить его за галстук, но не успел. Оборотень вдруг закатил глазки и, упав носом в лужу, вдохновенно забулькал. Перевернув Халявия, дядя Герман убедился, что тот крепко спит.

– Думаешь, я тебя понесу! И не жди! – сказал Дурнев и… взвалил его на спину. Оставшуюся часть пути оборотень проделал на плечах у вельможного председателя В.А.М.П.И.Р.

Внизу, у лифта, дядя Герман встретил генерала Котлеткина, спешившего на чашку чая к секретарше. Недавно он отправил Айседорку в Амстердам и теперь наслаждался свободой. Генерал остановился потрясти Дурневу руку, одновременно ловко спрятав под мышку толстую папку, которую держал в руках. «О переводе солдат на одноразовое вегетарианское питание» – мелькнуло на корешке. Генерал Котлеткин был настоящий трудоголик. Даже ночами он не переставал думать, как ему еще облагодетельствовать армию.

– Как твое ничего? – спросил Котлеткин у Дурнева.

– Да вот носильщиком устроился. Пьяниц по домам развожу, – хмыкнул дядя Герман.

Котлеткин равнодушно покосился на Халявия. Для него оборотень был чем-то вроде забавной обезьянки, которая еще и умела разговаривать.

– Да, кстати, я хотел тебе кое-что предложить… Смотаешься наблюдателем на Ближний Восток? – спросил он.

– Да иди ты на фиг! Знаю я твоих «наблюдателей». Что я, мальчик, что ли, уран в чемодане таскать? – отвечал Дурнев.

Котлеткин захохотал. Дурнев за то его и любил, что с генералом можно было не церемониться. Он был прост, как кувалда, и гуманен, как штык-нож.

Поднимаясь в лифте, дядя Герман придерживал ворочающегося Халявия за ноги и грустно думал, что, возможно, оборотень прав. Его Нинель уже далеко не балерина, да и характер у нее не становится с годами лучше. Тут живешь-живешь, вкалываешь, как шахтер, зашибаешь бабло, а она…

Ощутив внезапный прилив раздражения, дядя Герман пнул кабинку лифта, едва не уронив Халявия. Тот, впрочем, благополучно продолжал дрыхнуть.

Лифт остановился. В смутном настроении дядя Герман шагнул на площадку, нашаривая в кармане ключи, и вдруг увидел на пороге небольшой старомодный сундучок, обитый полосами железа. В сундуке явно что-то происходило. То ли кто-то ворочался, то ли что-то тикало. В общем, наблюдалась подозрительная активность.

«Ага, бомба! – почти обрадовался своей догадливости Дурнев. – Или ребенок Гроттерши от этого шустрого англичанина! В общем, одно из двух, и еще неизвестно, что хуже. С бомбой, во всяком случае, не будешь мучиться».

Решив осторожно открыть сундук, Дурнев присел на корточки и, набрав в грудь воздуха, повернул ключ. Забытый Халявий соскользнул у него с плеча и, стукнувшись носом об пол, проснулся.

– В меня что, стреляли? – ошалело спросил он.

– Угу, – подтвердил дядя Герман.

– Кошмар! Тогда я убит! – сказал Халявий и, покачиваясь, сел на полу.

Дурнев осторожно приподнял крышку, проверяя, не привязана ли к нему леска, ведущая к чеке боевой гранаты. Неожиданно из сундука послышался подозрительный звук – не то чавканье, не то кваканье. Перепуганный депутат прихлопнул себе крышкой пальцы и, тряся рукой, принялся дуть на них.

Халявий, ничего не знавший о боевых гранатах и покушениях на бизнес-элиту, проявил куда больше мужества. Он хладнокровно распахнул крышку и сунул в сундук голову. Дядя Герман осторожно заглянул ему через плечо.

Внутри сундука лежала атласная подушка. На подушке сидела небольшая зеленоватая лягушка, держащая во рту заржавленную стрелу.

– Царевна-лягушка! Мама моя родная! – ахнул Халявий.

Проигнорировав оборотня, лягушка посмотрела на дядю Германа глазами, выпученными, точно от базедовой болезни.

– Здравствуй, мой суженый, здравствуй, мой ряженый! – певуче сказала она. – Я Беатриса Премудрая, двоюродная сестра Василисы Премудрой!..

– До-добрый ве-ве-вечер! – заикаясь поздоровался депутат.

– У меня в жизни трагедия! Меня сглазил Бессмертник Кощеев… Этот наглый ревнивец не перенес моего отказа и превратил меня в мерзкую скользкую лягушку! Я гадала на картах Таро, и карты сказали, что единственный способ снять сглаз и вновь превратиться в красавицу – выйти замуж за Повелителя вампиров. Герман, а Герман, это ведь ты? Возьмешь меня замуж?