Таня Гроттер и молот Перуна - Дмитрий Емец

Дмитрий Емец

Таня Гроттер и молот Перуна

Абсолютно новые заклинания

Угреостистис мортале – заклинание против угрей Жора Жикин.

Пяткус куропаткус – заговорить дневник от любопытных глаз.

Падус водопадус, ручейкус журчалис – заклинание воды.

Атосус-портосус – фехтовальное заклинание Гробыня Склепова.

Шмыглис-фрыглис – катапультирующее заклинание малютка Клоппик.

Сгиниум визио мео – заклинание принудительной телепортации Поклеп Поклепыч.

Леонус цезарис – заклинание прыгающей кровати Таня Гроттер.

Дихлофосус забодаллус – «мушиное» заклинание.

Лайперус снайперус – заклинание снайпера малютка Клоппик.

Ныльдвойус – заклинание срочного вызова Ягге.

Коронале мортале отбрыкус – заклинание смерти Бриджит Магвузер.

Спецслужбус прослушкус – прослушивающее заклинание Шурасик.

Глава 1

Pipa the Terrible

6:50. За окном тоскливая зимняя темно-синь.

6:51. Шпингалет отщелкивается сам собой. Дверь лоджии распахивается. Стекла в рамах дребезжат нечто нескончаемо виртуозное в духе Листа.

6:52. Пипе Дурневой становится холодно. Ее не в меру упитанная нога, с пяткой помидорного цвета, втягивается под одеяло.

6:53–6:57. По комнате кто-то крадучись ходит, спотыкаясь о золотых тигров и не золотых, зато добросовестно выпотрошенных ятаганом плюшевых медведей. По стене прыгает ломкая тень, сжимающая в руке нечто зловещее, похожее на копье македонских непобедимых фаланг…

6:57. Пипа Дурнева начинает испытывать смутное беспокойство, но ленится открывать глаза и лишь глубже зарывается в подушку.

7:00. Пипу, точно трубный глас, настигает назойливый писк электронного будильника. Пипа свешивает ноги с кровати, озирается, видит темную фигуру, всматривается, а еще спустя мгновение жуткий крик раскалывает парадную тишину правительственного дома.

7:01. Вспыхивает свет – бросаясь к двери, Пипа полуосознанно цепляет рукой выключатель. Неопределенность ночи уступает хмурой определенности утра.

Из коридора Пипа вновь оглянулась, и ее нечеловеческий вопль перешел в удивленный и даже восторженный взвизг.

На краю дивана, попиравшего дубовый паркет кривоватыми, но благонадежными черными ножками, сидел Гурий Пуппер. Он выглядел подавленным. На носу у него красовались подклеенные скотчем очки – номер первый из уникальной пупперовской коллекции поломанных очков. Длинная метла стояла в углу, подтекая тающим снегом.

Приседая от любопытства, Пипа вернулась в комнату и поспешно юркнула под одеяло. Она не хотела, чтобы у Пуппера была возможность созерцать ее пижаму. Это была агитационно-предвыборная фланелевая пижама, украшенная портретом ее папочки и лозунгом: «Загрызу за гуманность!» – на спине.

Но Гурию было не до пижамы. Он страдал. Нижняя челюсть у него прыгала. Взгляд дико блуждал по стене, спотыкаясь о пестрый рисунок обоев.

– Это конец! Она меня бросила! – тоскливо сказал Гурий.

Кося лиловым глазом, Пипа сочувственно выглянула из-под одеяла.

– Это навсегда, я знаю! Моя тетя, которая снится магвокатам, была права: нам не быть вместе! – еще надрывнее произнес Пуппер.

Холодная капля туманного происхождения скользнула вдоль благородного английского носа, запуталась в носогубной складке и упала Пипе на ногу.

Пипа сглотнула. Она с утра неважно владела голосом.

– Бедный! Кто бросил-то? – спросила она хрипло.

– Татьяна… Твоя sister. Она перевернуться к свой старый бойфренд! – воскликнул Пуппер, от огорчения теряя все русские падежи и склонения.

– А кто у нее бойфренд? – жадно спросила Пипа, неравнодушная к такого рода подробностям.

– О, я его почти не знаю! У него кошмарная русская фамилия! Вайлялькин! Джон Вайлялькин! – с омерзением выговорил Гурий и уронил голову на руки.

«Ишь ты, новый какой-то! Видать, того щекастого с пылесосом она тоже продинамила! Вот бы не подумала, что Гроттерша окажется подобной стервой! Она всегда была такая занюханная!» – подумав, заключила Пипа.

В устах Пипы, как и в устах ее мамочки, слово «стерва» звучало почти как похвала. Это было несомненное признание достоинств.

– Вайлялькин – есть увалень. Он не стоит один палец Таня… Он околдовал ее магией вуду и теперь разобьет ей жизнь. Он будет пить vodka, а ее заставит целовать слюнявый старикашка, чтобы получать за это дырки от бублика, – убежденно заявил Пуппер.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Пипа.

– Мне рассказала об этом тетя Настурция! Она изучала психологию. Ее диссертация называлась «Мир как большая помойка». Она читала мне ее перед сном, когда я был чайлд, – убито сказал Пуппер.

Он то затухал, впадая в бездну уныния, то, как проснувшийся вулкан, начинал извергать укоры и проклятия. Неглупая Пипа сообразила, что Гурий может теперь пребывать в таком настроении до бесконечности.

«Интересно, а ко мне он чего прилетел? На Гроттершу жаловаться? Что ж, от слез в жилетку до новой любви один шаг!» – цинично решила про себя Пипа, маскируя зевок под очаровательнейшую из улыбок.

Пуппер ничего не заметил. Улыбка улетела в молоко.

– Вайлялькин просто деревенщина! Он не следит за свой внешний вид! От его кошмарный желтый тряпка пахнуть гарпиями! Как Таня могла выбрать его по добрый воля и с трезвый голова! – сказал Гурий.

– Прям в самую точку!.. Умничка, Гурий! Но, строго между нами, у Таньки никогда не было вкуса. Я ей, например, никогда не нравилась, – промурлыкала Пипа.

Пуппер задумчиво потер пальцем свой шрамик в форме копирайта и вновь затух. Довольная Пипа осознала, что попала в цель, подтвердив скрытые опасения Гурия. Теперь стоило только выждать время, когда яд ее слов начнет действовать на положительные мозги англичанина.

Забившись поглубже под одеяло, дочка дяди Германа достала из-под подушки зацелованный портрет Гэ Пэ и стала придирчиво сравнивать его с оригиналом. Пока она сравнивала, оригинал вздыхал и, страдая, грыз ногти. На подбородке и щеках у Гурия пробивалась колючая, явно не раз уже тронутая бритвой щетина, которую журналисты упорно именовали юношеским пушком. М-да, как ни крути, мальчик подрос – неудивительно, что его все время тянуло жениться.

Спустя минуту Пипа окончательно утвердилась во мнении, что актер, играющий Гэ Пэ в кино, безусловно, симпатичнее. Однако этот Пуппер выгодно отличался от того Гэ Пэ уже тем, что был настоящим. В том, киношном, магии было не больше, чем в банке из-под обувного крема.

«С клиентом все ясно! Будем брать тепленьким!» – заключила Пипа и небрежно сунула фото под подушку. Фотография утратила свою ценность. Дурнева-младшая нацелилась на оригинал.

– Гурий, – заворковала она, – давай поговорим серьезно! Зачем тебе Гроттерша? Она черствая, как подошва!.. Тебе нужен кто-то, кто понимает твой сложный внутренний мир: метлы, драконбол, комиксы, конфетки с запахом тухлых сливок! И потом, тебе уже семнадцать! Где этой тупой тибидохской хамке удовлетворить твои интеллектуальные запросы? Да она даже дезодорантом пользоваться не умеет! Я не рассказывала тебе, как она брызнула дезодорантом на волосы, перепутав его с лаком?

Пипа замолкла и зыркнула на Пуппера, проверяя, потрясла ли его эта подробность.

Но едва ли Гурий даже слышал ее. Его сознание совершало свой собственный забег. Внезапно он вскочил. В глазах у него запылал демонический огонь, свидетельствующий то ли о наличии в роду темных магов, то ли о богатой фосфором рыбной диете.

– Я понял! Я вызову его на дуэль! Пуф-пуф из кольца, и нет Джон Вайлялькин! – крикнул он страшным голосом.

Это чудо, что тетя Нинель и дядя Герман не проснулись ни теперь, ни прежде, когда вопила Пипа. Должно быть, это была заслуга ватных затычек дяди Германа и наушников тети Нинели.

С этими наушниками была отдельная история. Не так давно мадам Дурнева купила звуковой гипнокурс «Похудей вместе с музыкой». Всю ночь в наушниках у нее переливался инструментал, на фоне которого убеждающий мужской голос страстно нашептывал с частотой четыреста слов в минуту: «Какая у тебя чудесная фигура, дорогая! Я ненавиж-жу мучное… Я ненавиж-жу жиры и углеводы! Меня тошнит от котлет!» По утрам загипнотизированная тетя Нинель сильно задумывалась, прежде чем вонзить вилку в первую за день индейку. Ее била нервная дрожь. Как-то ей почудилось, что курица в бульоне укоризненно шевельнула ножкой, будто пыталась сказать: «За что? Куда мы все катимся?» Тетя Нинель даже стала поститься с обеда до полдника, чего прежде с ней никогда не случалось.

– Берегись, Джон Вайлялькин, колдун-вуду! Я буду испепелять тебя в пух и прах!!! Мое кольцо не ведать промаха! – снова крикнул Пуппер.