Шерлок Холмс в Америке - Ларри Миллетт

– Мой дорогой Уотсон, как вам наш маленький спектакль? Что думаете?

На самом деле я ничего не мог думать, поскольку пришел в волнение от такого быстрого и неожиданного возвращения Холмса в трезвое состояние.

– Я… рад видеть, что вы… хорошо себя чувствуете, – запинаясь, промямлил я. – Но, ради всего святого, как вы смогли столько выпить и все еще… – Я подыскивал подходящее слово, которое тут же подсказал мне Рафферти, разразившись смехом:

– Стоять? Это вы пытаетесь сказать, доктор?

– Ну да.

Холмс, которого происходящее, видимо, забавляло не меньше, хлопнул меня по спине со словами:

– Это розыгрыш, старина, всего лишь любезность со стороны нашего дорогого друга мистера Рафферти.

Шэд, который согнулся пополам и сотрясался от такого сильного смеха, что я боялся, как бы он не нажил себе грыжу, наконец распрямился и в качестве объяснения извлек здоровенную бутылку из недр своего просторного плаща:

– Теперь вы понимаете, почему я не стал раздеваться в стенах этого замечательного заведения, хотя внутри и было жарко, как в аду. Это та самая бутылка аквавита – на мой вкус, отвратительного и безвкусного пойла, – которую бармен принес мистеру Холмсу. А теперь посмотрите, доктор, и скажите, что вы видите.

Мы стояли рядом с уличным фонарем, и в его мягком свете я отчетливо видел, что бутылка полнехонька.

– Вы подменили бутылки! – догадался я. – Но?..

– …как я это сделал? – перебил Рафферти, подхватывая мою мысль. – Это было довольно просто. Понимаете, среди многих способностей, которые я приобрел, двигаясь по извилистой дороге жизни, присутствует и ловкость рук. Я научился подобным фокусам в Виргинии у карточного шулера по имени Эдгар Вальдез. У него были такие проворные пальцы, что он мог бы запросто украсть исподнее у детектива в штатском и тот ничего и не заметил бы, это факт! Беднягу Эдгара в итоге застрелили, как это часто бывает с шулерами, но он научил меня паре трюков, до того как его отвезли в деревянном ящике на кладбище в Бут-Хилл[16]. Ну что? Складывается картинка, доктор?

Я восстановил в памяти события в «Маджестик» и вспомнил, как Рафферти изучал бутылку аквавита, а потом обернул ее полой пальто, чтобы вынуть пробку. Конечно! Тогда-то он и подменил бутылку на такую же, которую пронес в кармане! Рафферти тут же подтвердил, что все так и было.

– Это вообще не представляло сложности. После того как мы с мистером Холмсом утром спланировали наше небольшое представление, я днем забежал в «Маджестик», осмотрелся и побеседовал с мистером Эриксоном. Пока мы с этим джентльменом обменивались мнениями о плюсах работы барменом, я узнал, какую марку аквавита подают в его заведении страждущим клиентам. А потом без проблем приобрел точно такую же в другом питейном заведении.

– После чего вылили содержимое и заменили его подкрашенной водичкой, – закончил я.

– Не совсем, – возразил Холмс. – Для пущей правдоподобности мистер Рафферти настоял на том, что нужно добавить в воду достаточное количество аквавита, чтобы чувствовался запах. Однако могу заверить, Уотсон, что, даже будучи разбавленным в девяносто пяти процентах воды, аквавит малоприятная штука. Но так нужно было для дела, поскольку мы с мистером Рафферти пришли к выводу, что Магнус Ларссон достаточно умный человек и вряд ли откроет свои секреты, пока у него не развяжется язык. Вот так у мистера Рафферти появилась идея провести соревнование по пьянству. Должен сказать, гениальная идея!

– Ну, не знаю насчет гениальности, но вроде все получилось, как мы и хотели. Плохо только, что мистер Ларссон заснул раньше, чем мы смогли еще что-нибудь вытянуть из него.

– Это точно, – согласился Холмс. – Но я тем не менее доволен, поскольку мы узнали четыре важные вещи. Во-первых, Олаф Вальгрен по невыясненным пока причинам нарушил договоренность и не продал артефакт Ларссону. То есть камень все еще находился у Вальгрена и стал поводом для убийства. Во-вторых, мы узнали, что Магнус Ларссон отказался от всяких попыток продать находку королю Оскару и шведскому правительству. Загадка в том, почему это случилось. В-третьих, у нас есть новая информация о человеке из Чикаго, предположительно очень богатом, который намерен купить камень. К несчастью, мы не в курсе, как его зовут; знаем лишь, что он известен как спичечный король. И наконец, у нас есть доказательства наличия какой-то связи между мистером Ларссоном и Мэри Комсток. Правда, пока мы не понимаем природу их взаимоотношений и не знаем, какое это имеет отношение к убийству Олафа Вальгрена.

– Судя по всему, впереди нас ждет много работы, – сказал Рафферти. – Вы задали очень интересные вопросы, мистер Холмс, хотя лично мне не терпится узнать, почему мистер Ларссон расхотел продавать камень королю.

– Мне в голову пришла одна идея по этому поводу, – сообщил Холмс.

– Возможно, вы думаете о том же, о чем и я, – произнес Рафферти.

– И о чем же? – спросил я.

– Пока что бессмысленно размышлять о мотивах мистера Ларссона, – предостерег меня Холмс. – Мистер Рафферти прав. Теперь нам нужно вернуться к работе, если мы хотим найти ответы. В этом деле еще масса белых пятен.

– Тут с вами не поспоришь, мистер Холмс, – согласился Рафферти. – Но я скажу так: у Магнуса Ларссона определенно был мотив убить фермера.

– Был, – признал Холмс. – Но я думаю, пока еще рано обвинять писателя, поскольку мне показались весьма убедительными слова о том, что он хотел бы знать, где найти камень. А вот мне хотелось бы знать, где мистер Ларссон был в ночь убийства.

– Я наведу справки, – обещал Рафферти. – Но есть шанс, что он выпивал где-то, может быть, даже в чудесной таверне «Маджестик». По слухам, мистер Ларссон обычно остается до закрытия в том заведении, куда заглянул.

– А когда обычно здесь закрываются таверны? – спросил Холмс.

– Если мне не изменяет память, обычно питейные заведения работают до одиннадцати по будням и до полуночи по пятницам и субботам.

Холмс задумался, а потом сказал:

– Предположим, мистер Ларссон в среду вечером выпивал где-то и таверна закрылась в одиннадцать часов, тогда он мог бы поспешить на ферму мистера Вальгрена, чтобы убить его, скажем, в час или в два ночи. Разумеется, в таком случае мистер Вальгрен встретил свою смерть уже после полуночи. Надо поговорить с коронером, узнать, какое время смерти определили.

– Я этим займусь, – вызвался Рафферти. – Просто я…

Холмс перебил:

– Вы знаете коронера, вы это хотели сказать, мистер Рафферти?

– Ну, в общем-то да…

– Меньше слов – больше дела, – заметил Холмс с улыбкой. – Поговорите с коронером – если получится, то прямо завтра, – а потом расскажете, что выяснили.

– С удовольствием! – воскликнул Рафферти.

В разговоре возникла пауза, а я искал ответ на собственный глубоко личный вопрос, поскольку, чем дальше я размышлял о том, как Холмс и Рафферти одурачили меня наравне с Магнусом Ларссоном и посетителями таверны, тем больше злился. Наконец я не выдержал:

– Теперь, когда вы покончили со своими делами в «Маджестик», я хотел бы узнать, почему вы не поставили в известность меня?

Рафферти потупил взор, так что сразу было видно глубокое раскаяние, и ответил:

– Вы должны винить меня, доктор, и никого более. Мистер Холмс, разумеется, целиком и полностью доверяет вам, как и я. Но меня терзали сомнения. Можно было бы заранее открыть вам наш план, и лично я не возражал бы, но при этом я понимал, что если кому-то из посетителей достанет мозгов раскусить нас, то мы попадем в передрягу, поскольку пьяные лезут в драку не разбираясь. Так что я решил, что вы будете нашей канарейкой в клетке.

– Какой еще канарейкой? О чем вы?

– В старину, когда горняки спускались в забой, то для подстраховки брали с собой канарейку. Говорят, эти птички любят свежий воздух, а если чувствуют примесь метана или угарного газа, тут же падают и околевают, бедняжки. Если такое случалось, горняки понимали, что пора двигаться в противоположном направлении. Вот, доктор, я решил, что вы будете нашей канарейкой: если Холмс сможет одурачить вас, своего самого преданного и доброго друга, то все будет нормально. Как только у вас появятся подозрения, значит, и остальные засомневаются, а тогда стоит задуматься о быстром отступлении.

– Другими словами, мой дорогой Уотсон, вы были лакмусовой бумажкой, – сказал Холмс, – от которой зависела наша безопасность.

Я не счел подобное объяснение достаточным.

– Вряд ли это комплимент, что вы с мистером Рафферти считаете меня своей сторожевой канарейкой. Но, судя по всему, вы насладились своим глупым спектаклем, так что здесь не о чем говорить.

До отеля мы добрались ближе к полуночи, но ни Холмс, ни Рафферти не проявляли ни малейших признаков усталости, хотя их день начался рано. Я мог лишь поражаться той энергии, с которой они взялись за расследование, поскольку сам к этому времени уже мечтал улечься спать. Однако стоило нам оказаться в холле гостиницы, как Холмс, которого Господь, похоже, наделил даром не спать сутками, заявил, что ему нужно немедленно позвонить.