Выбери себе смерть - Чингиз Абдуллаев

— Все в порядке.

— Твой водитель приехал, напугал тут всех. Прямо цирк-шапито.

— Не совсем цирк, но нечто похожее — это точно, — пробормотал Колчин, устало опускаясь на стул. — Я был в Подольске у Лукахина.

— Знаю, — Нефедов взял карандаш, рисуя круги на чистом листе бумаги, — дальше.

— Оказалось, что за мной следили. Две машины. По дороге я сошел, чтобы проверить. Номера автомобилей я запомнил.

— Лукахин что-нибудь сообщил?

— Он на пенсии, но рассказал много интересного. Вы ведь знаете, что бывшие сотрудники отдела «С» обычно не любят предаваться воспоминаниям. Лукахин не исключение. Правда, некоторые вещи он мне разъяснил.

— Хорошо разъяснил? — саркастически поинтересовался Нефедов.

— Чтобы я понял нормально, он сказал все что нужно.

— Что думаешь делать дальше?

— Искать остальных членов группы «Рай». Кроме Фогельсона, кто-то еще вернулся на службу в ФСК. Нужно найти одного из троих.

— Понятно. В общем, ничего конкретного по делу Бахтамова нет. Так прикажешь тебя понимать?

— Верно, — согласился Колчин, — но этот разговор мне очень помог понять психологию Бахтамова, да и всех остальных тоже.

— Пока ты занимаешься психологией, от меня требуют конкретных результатов, — проворчал Нефедов. — Напишешь подробный отчет о беседе. Ночевать здесь не нужно. Вот ключи от моего кабинета. Там есть комната отдыха, диван, уборная — в общем, все что нужно.

— Спасибо, товарищ генерал.

— Дверь закрой изнутри и никому не открывай. В приемной будет дежурить наш сотрудник, но ты все равно не открывай.

Нефедов встал, бросил карандаш.

— Столько неприятностей из-за твоего убитого полковника! Кстати, Коробова в больнице охраняют — я распорядился. У него все в порядке, будет жить. А Генриха Густавовича мы попросим выехать в Минск. Пусть еще раз посмотрит труп Иванченко. Может, действительно что-нибудь найдем. С белорусскими товарищами я уже договорился.

— Вы знали что-нибудь о деятельности группы «Рай»? — не удержался Колчин.

— Знал, — очень спокойно ответил генерал. — Понимаешь, Федор Алексеевич, шла война, а на войне как на войне. Сейчас они без дела, вот и маются, ваньку валяют.

— Мне многое нужно переосмыслить, — прошептал Колчин.

— Не стоит, — посоветовал Нефедов, — лучше занимайся своим делом. Знаешь, когда я пришел сюда впервые и узнал всю правду о тридцать седьмом годе, я заболел. На целых две недели, не мог даже думать о своей работе. Столько людей невиновных загубили, столько напрасных жертв! А потом ко мне пришел мой бывший начальник. Ты его не знал, он умер пятнадцать лет назад. И он мне очень доходчиво объяснил, что, если порядочные люди будут стесняться нашей работы, сюда будут попадать мерзавцы типа Ежова и Берии. И я пошел на службу. С тех пор и работаю. Всего хорошего.

Его шаги долго раздавались в коридоре. Нефедов шел неторопливо, будто обдумывая только что сказанное. Или вспоминая свою жизнь.

ГЛАВА 15

Ничего особенного объяснять не пришлось. Мальчик уже спал, и Татьяна Николаевна, закрыв дверь его комнаты, пригласила Дронго на кухню.

— Вы, наверное, проголодались, — тихо сказала она.

— Немного. — Только сейчас он вспомнил, что ничего не ел с утра, после скромного завтрака на Киевском вокзале.

Пока женщина была в комнате, он осмотрелся. Телефон стоял в коридоре, и он на всякий случай сел так, чтобы видеть телефонный аппарат. На кухне царил идеальный порядок, в посудомойке лежало несколько свежевымытых тарелок. Он усмехнулся. Видимо, Татьяна Николаевна приучила сына самого мыть посуду.

Она пришла минут через пятнадцать, уже переодевшись в другое, более светлое и легкое, платье. Поставила на огонь кастрюлю с борщом, нарезала хлеба, соленых огурцов.

— Вы что-нибудь будете пить? — спросила она. — Кажется, у меня есть где-то водка.

— Нет, — засмеялся он.

— Чему вы смеетесь? — удивилась она.

— Я вообще не пью спиртного, а мне везде предлагают налить. Прямо какой-то синдром.

— А вы действительно не пьете?

— Почти нет.

Она сняла кастрюлю с огня и разлила борщ в глубокие тарелки.

— К сожалению, у меня нет второго, я не ждала гостей, — улыбнулась Татьяна Николаевна.

— Вы извините, что я доставляю вам беспокойство, — немного смущенно произнес Дронго.

Ели они в молчании, словно боясь спугнуть установившуюся тишину. Окно кухни выходило во двор, и сюда почти не долетали крики с улицы, шум проезжавших машин. Закончив ужинать, Татьяна Николаевна поднялась, так же молча собрала тарелки, не спрашивая, налила ему чаю.

— Надеюсь, чай вы пьете? — спросила она.

— Обязательно. Только без сахара.

Спустя некоторое время, когда стаканы были уже пусты, он спросил:

— Скажите, вы знали Ларису Коновалову?

— Немного, — ответила женщина. — Она была красивая девушка.

— Вы не обращали внимания, у нее были друзья?

— Я видела только одного грузина, он несколько раз ждал ее у выхода. Высокий такой, красивый.

— А с чего вы взяли, что он грузин?

— Она обратилась однажды к нему при мне, назвав его то ли Вано, то ли Рева, не помню точно.

Она вдруг резко встала, собрала стаканы, с шумом бросила их в мойку.

— Вас что-нибудь смущает? — поинтересовался Дронго.

— Вы решили теперь продолжить свои допросы, — разозлилась она. — Для этого вы приехали ко мне домой.

— Сядьте, — почти приказал Дронго, — и выслушайте меня.

Она повиновалась, не пытаясь спорить.

— Мы разыскиваем этого парня. Его звали Реваз. Родители парня обратились ко мне, чтобы я помог им найти сына. Если хотите, я сейчас частный детектив. А Реваз исчез вместе с Ларисой. Вот, собственно, и вся история. Мне нужно найти либо девушку, либо ее парня, чтобы узнать, что с ними случилось. Никаких тайных намерений повредить вашему банку у меня нет. Вчера я зашел туда специально, чтобы узнать что-нибудь про Коновалову. Достаточно было мне упомянуть ее имя, как Русаков послал за мной какого-то парня. Потом, вечером, в нашей гостинице появились еще двое, которые стали душить Манучара, требуя известий о Коноваловой. В ответ сегодня мы допросили Русакова. Остальное вы знаете. Чем-то она вызвала гнев вашего вице-президента Юркова. И он теперь ищет ее, а заодно душит всех ее знакомых.

— Юрков — страшный человек, — предупредила Дронго женщина, — его боятся в банке все, по-моему, даже президент опасается. Но терпит.

— Ваш президент — очень известный в России человек. Раз он терпит Юркова, значит, он ему нужен.

— Возможно, но Юрков имеет очень большую власть в банке, он единственный, кто имеет такую же охрану, как у президента банка.

— Вы меня убедили. Завтра пойду к нему в гости. — Дронго посмотрел на часы. — Уже первый час ночи. Можете идти спать. А мне принесите какую-нибудь книгу.

— Вы не будете спать? — спросила женщина.

— Нет, я не хотел бы вас беспокоить. Мне и здесь совсем неплохо.

— Как вам будет угодно. — Она поняла, что он все-таки не доверяет ей, решив дежурить на кухне. — Книжный шкаф в столовой — можете выбрать себе книгу сами, по вкусу. Спокойной ночи, — встала она.

— Спокойной ночи, — поднялся и он. — Если разрешите, я пройду в столовую, выберу книгу.

— Да-да, конечно. — Она уже протирала стол.

В столовой действительно стоял большой книжный шкаф. Он начал смотреть книги. Они всегда говорили ему больше о хозяине квартиры, чем любые слова. Здесь были Боккаччо и Сервантес, Рабле и Золя. Дронго обратил внимание на потертые тома четырехтомного собрания Хемингуэя, несколько книг Франсуазы Саган, Эрве Базена, Поля Вилара, Робера Мерля. Он взял с полки неизвестного ему прежде Робера Андре и вернулся на кухню.

Его взгляд наткнулся на блестящий эпиграф, который Андре взял к своей повести «Дитя-зеркало». Это были слова Марселя Пруста из «Узницы»: «Когда мы достигаем определенного возраста, душа ребенка, которым мы прежде были, и души усопших, от которых мы происходим, принимаются щедро одаривать нас своими сокровищами и своей злою судьбой…»

Заинтригованный изящной прозой знаменитого французского критика и писателя, он не услышал, как на кухне снова появилась Татьяна Николаевна. На этот раз она была в халате.

— Что вы читаете? — улыбнулась она.

— Робера Андре. Никогда не слышал про такого, — показал он книгу хозяйке. — Мне нравится его стиль, хотя я прочел еще совсем немного.

— У меня дочь всерьез изучает французскую литературу, готовится стать переводчицей с французского языка, — пояснила Татьяна Николаевна. — А у вас хороший вкус.

Только теперь она поверила в его рассказ про Реваза и Ларису. И поняла, что была не права, подозревая Дронго в недоверии.

— Может, вы ляжете в столовой? Я постелю вам на диване, — шепотом сказала она: дверь в спальню и смежную с ней детскую комнату была открыта.