Половецкие пляски - Дарья Симонова

Про деньги Марго не вспоминала. Зато вспоминала Лиза, отъедаясь по вечерам у Юниса. Он был по-прежнему прекрасен и молчалив, но ведь это еще не значило, что забывчив. Конечно, он и жестом не обмолвился, и что за пустяк — деньги, когда Ритка воспряла духом и новый мальчик обещал ей саксофон, вожделенное подержанное удовольствие!

Юнис уже не делал предложений, но Лизе позволялось все. Или почти. Он даже послушался ее и купил билеты в балет. Лиза сама от себя не ожидала такого хода, но, видать, чтоб прилично обставить воссоединение мужчины и женщины, непременно требуется мимолетное прикосновение к прекрасному. Даже более чем мимолетное — если учесть, например, что три действия сидишь в буфете.

Но в театр они так и не пошли, шуршали листьями у разливочной и разговаривали. О жизни. Юнис бормотал, сдвинув брови, что он боится приближаться к Елизавете — вдруг она сбежит. Лиза озадаченно молчала, не зная, как объяснить, что сбегать она не собиралась, даже напротив… Юнис каждый день звонил бывшей жене. Зачем же тогда еще Лиза, разве что в роли запасного игрока. Она не обижалась, ей вообще было лень сейчас ставить точки над «i». Когда есть кто-нибудь белый и пушистый, в смысле привечающий и кормящий, — какая разница, кем он приходится тебе в иерархии запутанных людских отношений и кем приходишься ему ты. Хоть горшком назови… только слово ласковое скажи, пусть и лживое, но щадящее, как режим у больного ребенка.

Они повадились в эту разливушку — не ради хмельных паров, а для доброго ритуала, для чинного шествия туда под ручку, ради Лизиной ладони, лежащей на шершавом драповом рукаве. Перчаток она не носила, какие имела — не нравились, а нравились дорогие, и было бы славно положить руку в хорошей перчатке, посему как нет эротичнее детали в одежде, чем вторая кожа руки, особенно длинная, до локтя, потому как умело ее снять — позволить по капле представить море, любой стриптиз, то есть любые изощрения страсти… Перчаток не заимела, приходилось мерзнуть и прикидываться беспомощной, потому что озябшей, когда Юнис, спохватываясь, принимался мять ее пальцы в своих ладонях. Греть. Бессмысленно, хотя и приятно. Лизины ладошки с младенчества холодели. Она будто и родилась с этими мертвыми лапчонками, с ледышками вместо костяшек. Чтобы их растопить, нужна была мартеновская печь. Они были настолько холодны, что даже забывали мерзнуть зимой. Но когда сердечным жестом их хотели согреть — нельзя же было противиться, глупо на все отвечать правдой. Нужно ведь иногда прикинуться нормальной.

Так они с Юнисом и любили друг дружку — по мелочи…

Глава 14

Дуб, орех или мочало — начинаем все сначала

Гром разразился нежданно-негаданно. Сначала новая кошка столкнула единственные в доме часы — прямехонько в огонь. Газ у Наташи горел без передышки — ради тепла, не взирая на общее легкое обалдение и тяжесть в висках. Лучше угореть, чем замерзнуть, — видимо, это было принято за аксиому. С утра Лизе расхотелось на работу, один день — можно, тем более она собиралась увольняться. Когда-нибудь. И в девять утра, в смраде горелой пластмассы, в сбившемся пододеяльнике, обнажившем грубое одеяло, показалось, что сегодня работать бесполезно. Даже делать вид бессмысленно. Время сгорело, какая может быть суета.

Наташа даже обрадовалась, и дитятко ее неожиданно взбодрилось, и, в общем, все возликовало оттого, что Елизавета Юрьевна решила прогулять. А тут еще позвонил Толик и обреченно спросил: «А Ритка вправду, что ли, лечилась?..» Лиза было вальяжно напомнила Анатолию, что сифилис нынче уже не в моде и вообще сколько можно ее пытать на эту тему. Да, мол, лечилась. На что Толик преспокойно сообщил, что переспал с дочкой Натальи Палны и теперь могут быть дети, да еще и с шанкром в придачу. «И что же теперь?.. — страдальчески вопрошал Толик, будто Елизавета была режиссером этой драмы. — Что я скажу Палне… она же меня растопчет! А Лялька мне теперь без конца звонит… может, у нее уже появились симптомы… Да, кстати. Можно, я у вас перекантуюсь денька три?..» — «Спрашивай у Наташи…» — «Спроси ты…»

Потом пришла Рита. Тоже с сюрпризом. Кающаяся Маргарита. Ей не удалось годичное монашество. И страшный призрак вновь посетил ее. То бишь рецидив… Какая-то укромная больничка диагноз подтвердила. Какая уж теперь работа.

У Лизы не было сил ни комментировать, ни толковать, ни утешать. У телефона теперь царствовал Толик. Он был сегодня весьма цветист — в бархатной жилетке, в бордовых брюках и с каким-то пошлым шарфиком на шее. Можно было заподозрить, что он собрался на педерастическую вечеринку «для тех, кому за тридцать». Рита не уступала ему — вся в коже, с зелеными ресницами. Похоже, все приоделись, чтобы достойно встретить Апокалипсис. Толик кричал, что нужно бежать из этой страны, а то врачи погубят младую жизнь. Одновременно он назойливо призывал подать в суд на Риткиных докторишек и мучился вопросом, «лечиться ли от сифона уринотерапией или пустить все на самотек». Болезни, дескать, затухают сами, если не оказывать им должного внимания. Но самое неприятное заключалось в том, что Толик нашел «своего парня-медбрата», который якобы и мертвеца на ноги поднимет, в смысле, что вылечит. «Я с ним договорился, идем все, плата щадящая». В голосе друга Лиза с опаской улавливала параноидальные нотки. Даже если бы Анатолий поклялся мамой в компетенции медицинского светилы, Елизавета Юрьевна этой рекомендацией ни за что бы не воспользовалась. А тут еще какой-то подозрительный медбрат, который, может, и исцелит мертвеца, зато уж живого скорее всего сведет в могилу. Толе нельзя было доверять ни в чем мало-мальски важном, а уж тем более в том, что касалось драгоценного бренного тельца. Это тебе не булавку к галстуку подобрать в белокаменном фирмастом магазине, когда мелочи и на метро не хватает. У Толика были экзотичные взгляды на здоровье. Здесь он находился где-то между средневековым деревенским лекарем и санитаром психушки. Почему-то любил с упоением вспоминать свою крестную, сделавшую самой себе семь абортов чайной серебряной ложечкой. «Лечение должно быть простым и действенным. Без мудрствований, без науки. Наука — от дьявола. Нужно дать Господу свободу выбора — исцелить естество человеческое или не исцелить. А то все эти новомодные открытия: лазеры, ультразвук, излучения, — просто мешают Богу. Иисус сказал в Вечной книге: искушает тебя рука — отруби руку…»

И Елизавета сказала: «Стоп! Верните шляпу и пальто, видал я ваши именины». Она набрала номер и с неожиданной нервной четкостью изложила последние новости. Юнис ответил: «Я перезвоню», — и сразу повесил трубку. Беспокойное сердце екнуло: «Прощай, Юнис».

Он перезвонил — не успели и портвейн распечатать. «Завтра в три у первой больницы. Пусть возьмет пеленку». — «Ах, да, разумеется… кого пеленать будем?» — неудачно сострила Лиза. «Не пеленать, а под попу подкладывать», — вдруг разозлился Юнис. «Хорошо… хорошо», — запоздало лепетала Елизавета. Уже обмякая и растворяясь в тупом отчаянии, которое обволокло глаза туманом, и выхода как будто быть не могло. И чем больше Лиза напрягалась, желая застенчиво скрыть минор, тем сильнее краснел нос и глаза наливались липкой мешаниной из ресничной краски. Рита с Анатолием встревожились, но уж лучше бы притворились слепыми, и так уже настряпали блинов комом, не первых и не последних. Впрочем, Елизавета Юрьевна и сама на этой стезе постаралась, чего уж там говорить. Господи, что ж за бред вечный, почему и пустое лукошко терять жалко?! Она вяло убеждала себя, что Юнис ей совсем не нравился, не нравились его руки, каждая, согнутая в локте, напоминала спайку двух сосисок. Не нравилась коренастая шея. Не нравился распухший рисунок губ. Но все равно хотелось простого и нечестного: чтобы он полюбил, а Лиза — необязательно. Подростковая мечта, часто бьющая бумерангом по лбу: обычно Лиза оказывалась «страдающим Вертером». И на плаксивый вопль «Почему?!» ответ был прост. Потому что. Оказывалась, и все. Внезапно чихала на карточный домик, перед тем как склеить уголки. Клялась себе: «Нет-нет, ни за что не скажу… не сделаю… не заплачу!» И тут же говорила, делала и плакала.

И только теперь себя на том поймала. И в конце концов, спасибо шанкру за это. Венерической темочкой Лиза добила Юниса Халитовича. Он уже давно морщился. Лиза подлила масла в огонь. Что ж, пора открыть чистую страничку. По вселенскому разумению, она всегда ценнее исписанной…

«Ребята, не пьем, лавочка закрывается, завтра к врачу», — объявила Елизавета. Невероятно, но ее послушались. «А можно мне тоже завтра с вами… к врачу», — промямлил Толик. «Можно, зайка, можно, всех вылечат…»

Лиза обреченно оперлась на подоконник. Внизу пропищал, как раненая сучка, соседский «Жигуль».

Глава 15

Зыбкие надежды, грешные мысли и благие намерения

Маргарита завороженно смотрела на докторшу, отчества ее не помнила, Юнис все время называл ее Аней и на «вы», почтительно прогибал перед ней шею, будто в замедленном поклоне, и держался слишком учтиво и просительно — можно было вообразить, что Юнис в свое время задолжал ей изрядную сумму, а теперь пришел занимать снова. Марго робко отвечала на Анины вопросы. Иной раз паузы затягивались, Аня терпеливо отводила глаза в изящных очках в сторону, догадываясь о том, что Рите стыдно, неловко и муторно от своей истории. Но у Ани настолько отсутствовала оценочная мимика, а только шустро ходила тоненькая чернильная ручка в ее пальцах, что казалось — Аня не врач, а прозрачная субстанция в голубоватом халате, снизошедшая из пыли небесной, легкая и безопасная. И сифилис для нее — такая же обыденная и заурядная неприятность, как разбитое блюдце или сбежавшее молоко.