Вельяминовы. За горизонт - Нелли Шульман

– Ей было три года, а она ела ножом и вилкой, как и я, в детстве. Мама шутила, что меня не надо было ничему учить. Когда я села за стол, я все умела. Может быть, Марта родилась не в русской семье, но я… – Маша подавила желание развернуться и уйти, – я появилась на свет в Куйбышеве. Откуда здесь взяться иностранцам? Хотя мама рассказывала, что в Куйбышев эвакуировали дипломатов и журналистов. Ее соседкой была испанка, коммунистка, бежавшая из страны после победы Франко… – Маша вздохнула:

– Оставь. Все это чушь, я дочь своих родителей, а вовсе не какого-то неизвестного Волка… – дверь палаты заперли, но в кармане халата Маши лежала длинная шпилька. Открывать замки ее научила приемная сестра. Марта, в шесть лет, отлично управлялась не только с замками, но и вообще с техникой:

– Она даже может поставить новую розетку и сменить лампочку… – Маша орудовала шпилькой в замочной скважине, – я думаю о Марте потому, что волнуюсь… – она сказала Князеву, что выполнит его просьбу, но больше с ним встречаться не станет:

– Я это делаю потому, что мне жаль Зою, – сухо сказала Маша, – но с вами я видеться больше не хочу… – Князев отозвался:

– Не хочешь, не надо, Мария. Но увидимся мы, или нет, сие только в руке Божьей… – замок щелкнул. Маша, неуверенно, заглянула внутрь. Ей, почему-то, казалось, что Зоя и здесь будет прижиматься к стене:

– Но матушка Вера говорила, что ее держат привязанной к койке. Бедная девушка… – Маша всматривалась в бледное лицо, над серым одеялом, на светлые, как у нее самой, волосы, выбившиеся из-под больничной косынки. Ей пришло в голову, что она может остаться в палате, вместо Зои:

– Мы похожи, только она ниже ростом. Но Зою никак отсюда не вывести, она не ходит… – под одеялом Маша заметила очертания иконы. Девушка не выпускала из рук образ. К ее носу, от капельницы, стоящей рядом с кроватью, тянулись две трубочки:

– Ее кормят через зонд, она сама не двигается… – опустившись на колени у изголовья, Маша увидела, что синеватые губы девушки шевелятся. Прошептав: «Не бойтесь, милая, вас скоро отсюда выручат», Маша застыла.

Одеяло задергалось. Зоя напряглась, словно пытаясь подняться с койки:

– Но она ведь словно камень, или статуя… – Маша не успела отстраниться:

– Я не верю, она не… – на нее смотрели голубые, затуманившиеся глаза. Зоя повернула голову. Ремень, с треском, лопнул. Тонкая рука поднялась, удерживая небольшую икону:

– Не сгинь во тьме… – Маша услышала знакомый, женский голос, – не пропади в пучине, Мария, вырвись из-под земли сырой. Ищи отца, ищи Волка… – голос исходил не от Зои:

– Радио, – поняла Маша, – как будто это радио. Зоя не сама говорит… – зубы девушки застучали, голова закружилась. Икона, качнувшись, осенила Машу крестным знамением:

– Это тоже делает не Зоя… – успела подумать Маша, – она где-то в другом мире. Она меня перекрестила, то есть не она… – девушка уловила почти неслышный шепот:

– Иисус умер за грехи наши. Иди, Мария, иди ему навстречу… – сердце Маши беспорядочно забилось. Не смотря на койку, за спиной, не вслушиваясь в далекий голос, девушка выскочила в коридор.

Наташа Журавлева попросила водителя такси остановить машину рядом с деревянным навесом, конечной станцией автобуса. Отсюда до больницы было еще минут десять хода. Тропинка вела по заваленной сугробами, боковой аллее ныне заброшенного парка. К госпиталю вела и наезженная дорога, но Наташа не хотела появляться у главного подъезда. Матушка Вера обещала встретить ее на аллее и провести в больницу через служебный двор. Пальцы, с алым маникюром, протянули шоферу купюру:

– Ждите меня здесь, я через полчаса вернусь… – визит к Зое обещал стать коротким.

Наташа надела старое, сшитое в Москве, после войны, пальто. Вещь болталась в груди:

– С отпуском в Крыму, с переездом, я похудела – довольно подумала Журавлева, – правильно говорят, от хлопот сбрасывают вес…

Сапожки скрипели по свежему снегу. Она издалека заметила темную фигуру матушки Веры, под раскидистым дубом. Промороженные листья дерева неприятно шелестели, под легким ветром с Волги.

Наташа, сначала, хотела взять передачу, для Зои:

– Она простая девушка, из рабочей семьи. Надо принести что-нибудь дешевое, карамельки, как для матушки… – в телефонном разговоре Вера вздохнула:

– Не стоит, милая. Она ничего не ест, ее кормят через зонд… – матушка Вера звонила Наташе с общего аппарата, из коридора коммунальной квартиры. Звонок раздался поздно вечером, когда дети отправились спать. Наташа понимала, что пожилой женщине надо соблюдать осторожность:

– Но даже если меня увидят в больнице, ничего страшного не произойдет. Меня никто не знает, ничего не заподозрят… – матушка сказала, что у Наташи будет не больше десяти минут:

– Милиционеры меняются в пять часов вечера. Первая смена уходит, и заступает вторая… – объяснила медсестра. Наташа предложила ей прийти на обеде. Журавлева помнила, что в это время охрана отсутствует дольше:

– Это будет неудобно, – отозвалась матушка Вера, ничего больше не сказав. Медсестра следила за меховой шапкой Наташи:

– Неудобно. Но не говорить же ей, что ее собственная дочь тоже навещала Зою… – Вере еще предстояло сказать генеральше Журавлевой, что визит к Зое невозможен. Палату запечатали наглухо, у Зои сидели московские психиатры, во главе с Лунцем.

Обнаружив лопнувший ремень, на койке, профессор, во всеуслышание, заявил:

– Кататония закончилась. Видимо, подействовала лекарственная терапия. Мы постараемся добиться от больной движений и разговора… – матушка Вера не представляла, что могло случиться, во время визита Маши Журавлевой:

– Может быть, Зоя ее узнала, с новогодней ночи. Но зачем она порвала ремень… – медсестра была уверена, что Зоя не собиралась нападать на девушку:

– Нет, здесь что-то другое. Может быть, она хотела благословить Машу… – Иван Григорьевич о своих планах говорил уклончиво, но матушка Вера предполагала, что Князев хочет устроить пропажу Зои при ее перевозке на аэродром. О прошлом монах не распространялся. Матушка Вера понимала, что пожилой человек не всегда был иноком:

– Он, скорее всего, воевал, и не на стороне красных. Он сможет достать оружие, собрать надежных людей… – в разговоре с Князевым, медсестра предложила попросить о помощи Машу или ее мать. Серые глаза старика похолодели:

– Словно он что-то хотел сказать, но передумал… – Князев покачал головой:

– Не стоит. Это опасно, как опасно и вовлекать вас. Вы нужны церкви на своем месте. Только узнайте, когда Зою собираются отправлять из больницы в Москву…

На медсестру повеяло сладким, удушливым ароматом. Несмотря на морозец, Журавлева запыхалась, над верхней губой блестели капельки пота:

– Пойдемте, матушка… – зашептала она, – таксист ждет на автобусной остановке… – медсестра коснулась руки, в замшевой перчатке:

– Не получится, Наталья Ивановна… – Наташа не верила своим ушам:

– Что значит нельзя, – она раздула ноздри, – вы обещали, матушка! Я должна увидеться с Зоей… – Наташа оборвала себя. Она не хотела говорить медсестре о благословении, для дочек. Наташе казалось, что если она получит напутствие Зои, то все сложится хорошо:

– Словно с матушкой Матроной. Она обещала, что у меня появится еще девочка, так и случилось… – Наташа предпочитала не вспоминать сухой голос матушки:

– Она говорила, что Маша не моя дочь, велела отдать ей змейку. Я так и сделала, но насчет Маши, это чушь. Матушка была слепа, она могла ошибиться. Зоя мне скажет, что у Машеньки все будет все в порядке… – о мужчине, напавшем на нее в телефонной будке, в конце войны, Наташа тоже не думала:

– Он хотел узнать, где Володя. Он был уголовник, к гадалке не ходи. Антонина Ивановна до войны ездила в лагеря. Она могла с ним познакомиться, и не только. Володя, наверняка, либо сидит, либо сядет. Но мы воспитываем Марту, мы искупили свою вину… – Наташе хотелось услышать от Зои, что это именно так:

– Нельзя, милая, – донесся до нее грустный голос медсестры, – Зоя начала двигаться, с ней московские врачи. В палату вам никак не пройти… – заставив себя успокоиться, Наташа поджала губы:

– Ладно. Всего хорошего, матушка… – Журавлева велела себе улыбаться:

– Вера еще пожалеет, что на свет родилась. Она отняла благословение, у моих девочек. Подумаешь, врачи! Она могла бы что-то устроить. Она не хочет рисковать работой… – проваливаясь в сугробы, Наташа двинулась к остановке.

Таксист покуривал в окошко:

– Быстро вы, – добродушно заметил он, заводя машину, – едем обратно, на улицу Куйбышева… – щелкнув застежкой ридикюля, Наташа достала пачку американских сигарет, позаимствованных у мужа. Снабжение сотрудников, в Министерстве Среднего Машиностроения, оказалось даже лучше, чем в бытность Михаила Ивановича генералом госбезопасности. Муж весело сказал: