В ожидании счастливой встречи - Леонид Кокоулин

Иван и сейчас слышит в голосе старика дребезжание.

— А прилив, якорь его в бок, все дальше и дальше относит нас от припая. Считай, молодой человек, приговор! — Старик тряхнул бороденкой. — И обжалованию не подлежит. Думаю: как треснет льдина пополам — на одном куске я, на другом Гринька. «Поди, — говорю, — Гринька, червяком ползи ко мне». А он, холера его забодай, — старик рассмеялся скрипуче: — «Мы с тобой, дедусь, как папанинцы». Стащил шапку и как флагом размахивает, а у меня печенка скулит. Во разбойник, дите малое, оно и есть дите… — Старик пожевал, ртом. — «Ты, — говорит, — дедусь, не бойся, я с тобой, держись! Я тебя, — говорит, — дедусь, в обиду не дам».

Старик снял с огня котелок.

— Гриня, достань-ка из рюкзачка маленькую.

Мальчишка проворно подал четвертинку и стаканчик.

Тем временем старик вынул из котелка краба и положил на то место, где сидел Гриня. Мальчик подсунул под колени рукавички и, опустившись перед ящиком, стал разбирать краба.

Старик поднес Ивану стаканчик водки и придвинул котелок с крабами. Сам присел на рюкзак к ящику, как за стол.

Иван выпил водку, но от краба отказался. Засобирался уходить.

— Да ты не туда, — остановил его старик. — Если с последней машиной прибыли, то вот мысок обежать надо, — показал он в темноту.

Иван никакого мыса разглядеть не мог.

— Вон против трех зубчиков, — показал старик на гору, — и сворачивай, тут и ваша машина.

Иван немного прошел, и действительно из-за черной полоски мыса, на которую указал старик, показались подфарники машины, поодаль виднелось несколько еще не потухших костров.

Иван так ушел в воспоминания, что не сразу услышал голос Валерия.

— О чем задумался, Иван?

Иван очнулся.

— Да так, вспомнил молодость.

— Вот уж действительно, вроде и не жили, а уже молодость поминаем. Пора деток нянчить. В кумовья возьмешь? Заказываю мальчишку — рыбака заядлого из него бы сделали.

— Верка моя бузит, подождать велит. Мы ведь, Валера, в секрете одно дело держим. — Иван подправил костер, повглядывался в темень, а потом притушил голос. — В техникум она меня стропалит. Поначалу ни в зуб ногой. Ты знаешь, Валер, какая она въедливая, — ого-го, ты ее еще не знаешь. Она только с виду лоснится, а как поднимет шерсть…

— Недоволен, что ли? — вздохнул Валерий.

— Я разве сказал, что недоволен. Я без нее не знаю и не мыслю, как и жил. Честно, Валера. «Окончишь техникум, — говорит, — рожу тебе хоть двух». А как она сказала, так и будет. Вот какие пироги с котятами.

— Что техникум, в институт повлечет, — определил Валерий.

— А двойнят куда?

— Как куда, — засмеялся Валерий, — одного ты, другого она нянчить.

— Большое дело, Валер, когда с пониманием жена. Тогда все нипочем: ни трудность, ли невзгода не берет. Это я тебе как другу. Тебя часто вспоминаем. Вдруг без тебя бы и не нашли друг друга. Старики все на руднике, да только вот обижаются, что не едем. Надо бы навестить. Мировые люди. Отец — рубаха-мужик. Летом по пути в отпуск заехал к нам, так остался на все лето, путевка на курорт пропала. Ну и порыбачили мы с ним. Расскажешь — никто не поверит.

Валерий слушал Ивана, душа оттаивала, становилось как-то легче дышать.

— Ты лучше про крабов! — Валерию трудно было слушать счастливого Ивана.

— А что про крабов рассказывать? Завтра, — Иван посмотрел на часы, — то есть уже сегодня, сам увидишь.

Да, трудно удержаться от соблазна и не вспомнить свою первую крабью охоту. Ему, заядлому рыбаку, как-то не приходилось ловить крабов. Помнит Иван, как поехали на море рано утром. Из бухты открывался простор Охотского моря. Только вершины сопок глянцево блестели на солнце, и смотреть на них было больно глазам. И еще морянка. Он еще немало этому удивлялся. Зима и утка. Оказывается, морянка на зиму остается и зимует в промоинах, полыньях, которых хватает здесь — приливы и отливы каждые сутки ломают лед. Когда он первый раз увидел стаи морянок, то принял их поначалу за серые тучи, нависшие над водой.

По льду подъехали к самому припаю. Его попутчики выгрузили на лед корзины, всякие снасти. Шофер подсунул ему под мышки по корзине, в руки две, сам взял топор, ложку из проволочной сетки, другой спутник моток проволоки, мешочек замороженной рыбы и тоже пару корзин, и, когда по припаю подошли к живому льду, он, признаться, оробел.

Живой лед образовался за последние десять-двенадцать часов. И, припаиваясь к постоянному льду, был прозрачен, как стекло, и зыбок, как спина оленя. Синий воздух струился надо льдом, как бы еще больше оживляя его. Нужно было пересилить, принудить себя, ступить на гибкий дышащий лед. Не отрывая ног, он стал скользить за ребятами, которые уже ушли на приличное расстояние; товарищ, по следам которого он шел, уже успел опустить на проволоке в каждую лунку по корзине. А на дно каждой корзины положил ряпушку. Теперь оставалось обходить проруби и заглядывать в корзины: не попался ли краб.

Иван осмелел, лег на лед и заглянул в морскую глубь. Зрелище открылось такое прекрасное и необычное, что и не расскажешь.

Его отрезвил выстрел. Он вскочил на ноги. Ничего не соображая, бросился к берегу. Но берега не было. Лед крошился и лопался, льдина оторвалась от припая. Ему пытались бросить веревку, но, не долетев. Она упала в воду. Он сбросил полушубок, намеревался снять и сапоги. Лед, словно намыленный, скользил, льдина стала разворачиваться. Не раздумывая перескочил на другую льдину и побежал к припаю. Только занес ногу, как его подхватило несколько рук, а льдина с грохотом обломилась и нырнула под припай.

Все стояли и смотрели, как уносило полушубок Ивана в море. На минуту он словно ожил, приподнялся и тут же исчез. Конечно, раз на раз не приходится на рыбалке. Какой бы риск ни был, если уж пристрастился, вошел в азарт, как-то забываешь, что ли, все передряги и с еще большей тягой идешь на рыбалку или охоту. И каждый раз открываешь и в себе и в друзьях неожиданное. Вот и Валерию не терпится.

— «Увидишь, увижу…» — приставал он, — но я еще и знать хочу.

— Проще пареной репы, — задается Иван, — опускаешь корзину на дно морское, смотришь — залез краб, вытаскиваешь. Вот и все.

— И пока тащишь, сидит он в корзине? — сомневается Валерий.

— Сидит, ждет, когда его вытряхнешь на лед…

— Ну и рыбалка, — разочарованно вздыхает Валерий. — Я люблю азарт, подсечку, чтобы удилище в коромысло, — поерзал на запасном колесе Валерий.

— Еще какой азарт — присвистнул Иван, — еще как захватит, разожжет. Я тоже поначалу так думал, а хватил морской охоты, и не знаю, как утра дождаться. Слава, скажи ты, как главный рыбак, — обратился Иван к вылупившемуся из темноты с ведром Вячеславу. Он принес ведро воды и ящик из-под бутылок.

— А это зачем? В костер, что ли?

— Сидеть.

— Правильно, Слава, — подхватил Иван ящик и уселся на него к костру, — а то от этой резины, — он пнул запаску, — враз взыграет радикулит.

— Я что вам, слуга двух господ? Давай-ка, Ваня, поднимайся, приготовь краба, да так, чтобы Валерий пальцы объел.

— Чего проще, горсть соли…

— Ты учти, Ваня, морская вода.

Иван подмигнул Валерию и стал солить из мешка горстью.

— Ты, Ваня, не переусердствуй.

Иван помешал монтировкой в ведре.

Краба сварить — это тоже искусство, и немалое: переборщил соли, горечью будет отдавать, недосолил — трава: переварил — труха, недоварил — кисель. Краба по цвету варят. Пошли по панцирю оранжевые всполохи, чуть клешня побелела — снимай с огня, пока вынимаешь — дойдет, в самый раз будет.

Иван над таганом как гора над норой. Еще соли щепоть подбросил.

— Гуще будет. — Прикурил от головешки, поправил под ведром огонь — глаз с краба не сводит. — Похлебка «морская стихия».

— Сладковатый запах, — потянул носом и Валерий. — Что-то между ухой и дичью.

Валерий расстегнул куртку.

— Тепло тут у вас.

— Всю зиму утка держится, утром посмотришь — как мошки.

— Морянка, что ли?

— А кто ее знает: раз на море — морянка.

Ведро заплевалось.

— Внимание, — Иван поднял несколько крабов и бухнул в ведро.

— Лаврух, лаврух, Ваня, перчику не забудь, — подсказывает Вячеслав.

— Я больше в собственном соку люблю.

— А для аромата маленько не повредит.

Крабы словно ожили: они лезли из ведра, надуваясь и краснея.

— Во! Фирменная похлебка «морская стихия», — радовался Вячеслав. — Ты, Ваня, не перепарь, — посмотрел он на часы. — Да и сам не упади в ведро.

Иван подхватил ведро, вылил бульон на лед. Пахучий отвар струйкой сверлил лед, растекался маслом.

— Ну зачем выливаешь, — закуксился Вячеслав. — Утром умылись бы для форсу.

— Извини, Слава, забыл. — Иван зацепил самого крупного краба: — Держи, Валера.