Лечить или любить? - Екатерина Мурашова

— Сын как узнал, так с ней и разговаривать отказывается, — вздохнул мужчина. — А сам-то переживает страшно — я же вижу…

— А придет она ко мне? — несколько раз моргнув, спросила я.

— Да! Да! — обрадовался мужчина. Ему явно показалось, что дело сдвинулось с мертвой точки. — Я ей скажу — для детей, она придет. А вы уж ей объясните там… Ерунда ведь все это, правда? Блажь какая-то из телевизора, да? — он с надеждой заглядывал мне в глаза. Я отводила взгляд.

Не знаю, что я ожидала увидеть, но Алена оказалась обыкновенной симпатичной средних лет теткой — воспитательницей детского сада. Она быстро и внятно объяснила мне ситуацию — с мужем жили неплохо, грех жаловаться: всю получку нес в дом, пил умеренно, с детьми помогал, дом за городом построили. Но ни ласкового слова от него не услышишь, ни цветочка не подарит, ни поговорить с ним об интересном, ни посплетничать, даже в кино в воскресенье вытянуть — взмокнешь вся и плюнешь. После рождения дочери Алена стала толстеть — почитала модные журналы, посмотрела телевизор и решила заняться собой. В фитнес-клубе появились новые знакомства — и вот, узнала вкус настоящей жизни, подлинного эмоционального сопереживания и восторга общности интересов.

— А раньше, в подругах вы всего этого не находили? — спросила я, так как в перечислении обретенных радостей интимный вопрос не звучал категорически.

— Да что подружки мои! — с великолепным презрением сказала Алена. — Дом, да мужики, да детки с их проблемами. Больше и поговорить не о чем…

— А о чем же разговаривает ваш новый круг? — спросила я.

Когда-то, во времена перестройки, я была знакома с питерскими феминистками. Они все время за что-то боролись и издавали симпатичный журнал «Все люди — сестры!»

— Про всякое… И про женский вопрос! — ожидаемо выпалила Алена.

Я действительно не знала, что делать. Алена, по всем признакам, была такой же лесбиянкой, как и я. То, что у психологов называется кризисом тридцатилетия, накрыло ее медным тазом. Ей закономерно захотелось как-то расширить свой мир, найти и освоить его новые грани. Хотелось развивать эмоциональность, тренировать интеллект какими-то задачами, выходящими за пределы рецептов приготовления пирогов и лечения детской простуды. Муж отказался ее сопровождать, и она отправилась в путешествие самостоятельно. И вот, отыскала — женский вопрос…

— Алена, — сказала я. — Когда я была много моложе вас теперешней, я работала в университете на кафедре эмбриологии, рядом с библиотекой Академии наук. Однажды в библиотеке случился ужасный пожар. Это была суббота, но у меня шел непрерывный опыт, и я в тот день дежурила на кафедре. Страшно, когда горят книги, — безвозвратно погибал бесценный опыт множества людей и эпох (компьютеров тогда еще не было). Огонь не могли остановить — сотрудники и пожарные выбрасывали мокрые и обгоревшие старинные фолианты из окон прямо во двор. Я стояла внизу и собирала преимущественно книги по естественной истории (XVIII, XIX век) из библиотеки Карла Бэра, основателя эмбриологии. Набирала, сколько могла, и тащила на кафедру. Там выкинула все препараты из термостатов (погубив свои и множество опытов своих коллег) и заставила все полки умирающими книгами — сушить. В те дни по всему Ленинграду самые разные люди стояли у столов и гладили утюгами страницы промокших фолиантов — только так можно было их спасти. На одну книгу уходило не меньше двух часов. Потом, когда все улеглось, мы возвращали высушенные книги в библиотеку. Так вот, среди прочих у меня оказалась книга с названием «Женский вопрос в России», 1893 года издания. Когда я взялась ее сушить, была поражена — страницы в ней были не разрезаны. Понимаете, Алена? В крупнейшей библиотеке Пе-тербурга-Ленинграда за сто лет не нашлось ни одного человека, которому захотелось бы ее прочитать…

Я видела, что на глазах чувствительной Алены выступили слезы — ей было жалко книги… Как же мне объяснить этому заводскому мастеру, что нужно его жене?! — думала я.

— Вы придете еще поговорить? — спросила я. — О женском вопросе. И вообще…

— Да, — смущенно сказала Алена, утирая глаза. — Конечно, приду, интересно с вами. Я думала, вы будете уговаривать меня к Пете вернуться…

Все-таки пришла! — подумала я. — Значит, хочет, чтобы поуговаривали. У Пети есть шанс!

Работать с Аленой было легко. Она как губка впитывала все подряд и всему радовалась — какой, оказывается, мир огромный и сколько в нем всего интересного. А вот растолковать Пете, что именно он должен регулярно говорить жене и какие поступки совершать, помимо принесения в дом получки и приколачивания полочек… это было затруднительно, скажем прямо.

Но однажды они пришли вместе, и я поняла, что женский вопрос в их семье как-то разрешился. А женский вопрос в России… да бог с ним совсем, сто лет ждал и еще подождет, наверное!

Глава 21

Закон джунглей сегодня

— Мф! Что говорит Закон Джунглей, Балу?

— Горе не мешает наказанию. Только не забудь, Багира, что он еще мал!

— Не забуду! Но он натворил беды, и теперь надо его побить. Маугли, что ты на это скажешь?

— Ничего! Я виноват. А вы оба ранены. Это только справедливо.

Багира дала ему с десяток шлепков… Когда все кончилось, Маугли чихнул и без единого слова поднялся на ноги.

— А теперь, — сказала Багира, — прыгай ко мне на спину, Маленький Брат, и мы отправимся домой.

Одна из прелестей Закона Джунглей состоит в том, что с наказанием кончаются все счеты. После него не бывает никаких придирок.

Симпатичный мальчишка лет трех с половиной, с упрямой складкой между светлых бровей и гипердинамическим синдромом в анамнезе быстро освоил все имеющиеся в кабинете машинки и деловой походкой отправился в предбанник, где на двух тумбочках и стеллаже тоже стояли кое-какие игрушки.

До этого мы уже успели поговорить с мамой об особенностях воспитания детей с гиперактивностью и о том, как реагировать родителям на Санькину агрессивность в садике и на площадке. Сам он обычно драку не начинал, но, если обижали или отбирали чего-нибудь — кидался с кулаками, не глядя. Девочка перед ним или вдвое превосходящий по возрасту противник — все эти мелочи значения не имели.

Мать, как ни странно, была, в общем-то, не против драк («Ну какой же мальчишка без драки вырос!»), ее расстраивала только Санина «неразборчивость», ну и, конечно, жалобы родителей и воспитателей.

— Саня, то, что на тумбочках и на полках — можно брать, а в тумбочки не лазай — там всякие предметы логопеда хранятся, это — нельзя! — крикнула я.

— Эх, — покачала крупной головой мать. — Зачем же вы так сказали?! Он бы сам, может, и не сообразил, а теперь непременно в эти самые тумбочки и полезет…

— Ну, может, еще и не полезет? — усомнилась я. — Или хоть не сразу?

— Полезет. Сразу, — вздохнула мать. — Такой вот поперечный характер!

Женщина оказалась права — мы с ней не увидели, но услышали, как со скрипом открывается дверь тумбочки. Я еще не успела никак отреагировать на происходящее, как она уже заорала:

— Что ж ты делаешь, паршивец ты этакий! Доктор тебе чего сказал, а?! В тумбочку не лезть, а ты?! Иди сюда немедленно!

Дальше произошло удивительное.

Чтобы понять это, читатель, вам надо представить диспозицию. Я сижу в кресле у стены, сбоку от двери. Что делается в предбаннике, не вижу совершенно. Мать Саньки сидит напротив меня, на банкетке у окна, к двери под некоторым углом, но, в общем, проем ей виден.

И вот я в профиль вижу, как из двери выходит Санька. Только не лицом вперед, как следовало бы ожидать по ситуации, а прежде всего появляется медленно из проема такая откляченная задница.

Я в недоумении созерцаю картинку, потом спрашиваю:

— Послушайте, мамочка, а отчего это у вас ребенок так странно в дверь входит?

— Как отчего? — удивляется моей непонятливости мать Саньки. — Нарушил ваш запрет? — Нарушил! Вот, теперь идет по заднице получить. Обормот он, конечно, обормот, но не дурак же. Закон понимает.

Немая сцена.

Довольно часто ко мне приходят молодые (или не очень) родители и спрашивают что-то вроде: «А вот если он меня довел, и я ему затрещину отвесила — это нанесло ему психологическую травму или как?», «А если я ребенка иногда по попе шлепаю, это считается, что я его бью или нет?» или даже просто: «Вот вы, как специалист, как считаете: можно детей в наказание бить (испокон же веков били!) или нельзя ни в коем случае, нарушается же структура личности — вон, мы в журналах прочли!?»

Моя позиция по этому вопросу очень простая, если не сказать примитивная. Отчасти она, возможно, обуславливается тем, что по первому образованию я — зоолог.

— Нет, — отвечаю я озабоченным родителям. — Если он вас довел, а вы его шлепнули, вы не нанесли ему непоправимую психологическую травму. Успокойтесь. Но одновременно отдайте себе отчет в том, что и к воспитанию ребенка ваш поступок не имеет никакого отношения. Это вы просто не справились с конкретной ситуацией и эмоционально разрядились на ребенке таким вот способом. Способ разрядки, надо сказать, весьма древний — древнее и некуда, пожалуй.