Дальний поход - Андрей Посняков

– Ты хочешь друга своего от злой смерти спасти? Тогда делай, что я скажу…

– Да уж делаю…

– Головы эти по краям от головы раненого клади… вот так… И знай – от смерти неминуемой только чужими жизнями спастись можно. Ну, вот… все вроде. Начнем!

Ты пока в уголке присядь… позову, когда понадобишься.

Дождавшись, когда Афоня усядется, колдун и сам, скрестив ноги, уселся в изголовье больного, как раз между мертвыми головами, коих насчитывалось семь. Сел, подбросил в костер какие-то пахучие травы, опустил голову… забормотал, раскачиваясь, вначале тихо, а потом все громче и громче. Пономарь кое-что понимал… далеко не все, правда.

– О, великий Нга, хозяин подземного мира… Я привел тебе семь слуг, верных и сильных. Вот их головы, а тела ты сделаешь сам. Владей четырьмя! Трех же передай Хабче-минрена – пусть владеет во благости, как духи тьмы владеют взрезанным желудком оленя. Семь частей желудка, семь голов… О духи подземные! Чуете, чуете вкусный дым? Придите, возьмите… Это тебе, Мал Тэнра, существо без рта и кишок, а это тебе, Сустана, тощий, безмолвный… А ты, Хаясосяда, безумный дух, где? А, вот ты пришел… Извини, не заметил… А вот и брат твой – Ицуцяда… ешьте! Ух, Мэдна – вдыхай поглубже дым… Насыщайтесь! И ты, Хабча-минрена, не отказывай себе ни в чем… Что?! Трех голов мало?! А не слишком ли ты рот разинул, а? Эй, Ицуцяда, Мэдна, Сустана! Эй, Хаясосяда, Мал Тэнра! Слыхали? Жадный дух Хаче-минрена в семь раз больше вас захапать хочет! Эй, эй… не бросайся на меня… Эй… Хабча! Эй… ах ты ж… А вы что сидите?

Сидевший до того почти что недвижно Енко Малныче вдруг резко скривился, согнулся, словно его вдруг ударили под дых, и, растянувшись возле раненого, принялся кататься, сбивая мертвые головы, словно бы боролся с кем-то невидимым! Наносил удары, лягался, кусался… И вот – застыл, закатил глаза… Язык колдуна вывалился, из груди вырвался хрип…

– Именем святым демонов заклинаю! – встав, Афоня схватился за крест. – Изыдите, проклятые поганцы! Словом твоим, Иисусе, заклинаю, образом твоим святым, пресветлая Богоматерь-дева! Аще похощет кто крови – так подавитеся! Аминь, аминь, аминь!

– Ху-у-у-у… – усевшись, Енко долго откашливался, а потом вдруг улыбнулся, переведя дух. – Вовремя ты… Я же говорил, с Хабчей-минрена справиться очень непросто.

– Но ты справился?

– Мы вдвоем. Я и ты. Теперь твой друг будет жить. А ногу я вылечу.

Афоня перевел взгляд на Силантия – тот лежал как лежал, лишь дыханье будто бы стало ровнее.

– Пусть спит… – прошептал колдун. – А мы выйдем… Нам тоже надо спать, спать много…

Он и уснул, едва вышел из шалаша – повалился без сил у костра, а верный Ноляко встал рядом, грозно помахивая хвостом. Охранял.

Пономарь же зашагал к дальнему ельнику, позвать остальных.

– Ну, как там Силантий? – поинтересовались казаки.

Афоня пожал плечами:

– Вроде и, спаси Господи, ничего себе. Лихоманка прошла, а вот нога… Енко сказал – чтоб срослось, время нужно.

– Знамо дело, время, – возвращаясь к костру, Ондрейко Ус чуть поотстал, подхватил за локоток Афоню и тихо спросил: – А что колдун-то? Мы-то ему зачем понадобились? Что супротив своих с нами задружиться решил?

– Не свои они ему – недруги, – так же тихо пояснил юноша. – Сказывал, казнити за что-то хотели, насилу убег. А зачем мы ему – как проснется, спросим…

– Зачем? – проснувшись ближе к ночи, Енко Малныче обвел насмешливым взглядом новых своих сотоварищей. – Знаю я, где ваше селение. И знаю, что вы домой вернуться хотите. Я – тоже. Надоело уже в тайге да тундре мошку кормить. С тобой, друг мой… – колдун весело посмотрел на Афоню, – я тоже пройду. Вместе мы с оберегами сладим!

– С какими еще оберегами? – насторожился пономарь.

– С теми, что от меня поставлены, да заговорены на драконьей крови. Я один заклятье то разрушить не сумею, а вот с тобой… с тобой попробую!

Афоня быстро перекрестился и скривился:

– Окстись, окстись, языческая душа! Что я тебе, кудесник, что ли?

– Кудесник не кудесник, – хитро прищурился Енко, – однако с Хабчо-минрена управился. Как ты сказал – «силою животворящего креста». Крест, да – так ведь твой оберег называется?

– Тьфу ты… спаси Господи.

– Что? – нетерпеливо переспросил Ондрейко Усов. – Что он говорит-то? Крест зачем поминает?

– Вместе с нами хочет идти, – пономарь обернулся к своим: – Говорит – по пути, мол.

– А что… дорогу он, мыслю, ведает, – вступил в разговор кормщик. – От всякой нечисти колдовской упасти сможет. Если со своими разругался – чего ж нам ему не помочь… не использовать? Путь-то не близкий.

– А если он нас погубити похощет? – Семка Короед опасливо покосился на колдуна. – Что тогда?

Огнев расслабленно отмахнулся:

– Хотел бы – давно б погубил. Если колдун добрый. А если плохой – так тем более его бояться нечего! Не, казаки, ежели он дорожку ведает – так с ним и пойдем. Мое слово.

– Я тоже соглашуся, – поддержал Ондрейко. – А ты, Афонасий, что молчишь?

– Думаю… – пономарь покусал губу. – Думаю, ежели что – мы втроем с ним уж как-нибудь управимся. Да и, коли б колдун плохое задумал, давно б уж сладил.

– А Силантий! – приподнявшись, неожиданно воскликнул Короед. – Он-то как пойдет?

Афоня негромко расхохотался:

– На яйцеголовом драконе верхом поскачет! Колдун разрешит… верно, друже любезный Енко?

– Да, да, можно, – заулыбался колдун. – Ноляко – конь справный.

– Не дай бог, такой конь к ночи кому привидится!

Казаки посмеялись и, с большой охотою выслушав рассказ Енко Малныче о своей прошлой жизни, полегли спать. А наутро… Наутро их разбудил Силантий. На ноги, конечно, не вставал, но крикнул зычно:

– Ушица-то у вас осталась, други, аль что? А то что-то жрать охота.

С удовольствием дохлебав вчерашнюю уху, старшой сдержанно поблагодарил Енко за избавление от лихоманки и прочую лекарскую помощь, однако идти в острог наотрез отказался.

– Вы ведь все одно, парни, вернетеся. Новым-то стругам все одно здесь плыть. Тут я б вас и подождал, постерег бы затонувшие струги… если б кто со мной остался еще.

Семка немедленно подскочил к Силантию ближе:

– Я остаться готов! Чего туда-сюда шастать?

На том, совет собрав, и порешили, оставив Семку с Силантием здесь, при стругах. Дружески настроенный к ватажникам колдун, не поленясь, поставил в трех местах обереги от менквов, заговорил кожаные облатки на змеиную кровь.

– Ну, все, – стыдясь, перевел Афоня. – Грит, теперь ни один людоед сюда не сунется.

– А ящерицы рогатые?

– А те скоро от холода сдохнут.

– Вот так славно! Туда им и дорога. – Силантий расхохотался в усы. – А вам – доброго пути, парни.

Глава IV

Лето 1584 г. П-ов Ямал

Сердце дракона

Лежа на широкой, устланной мягкими шкурами, лавке, Иван смотрел на хлопотавшую у очага жену. Стройная, с чуть наметившимся животиком – осенью должна была родить – Настя, усевшись на скамейку перед столом, деловито перебирала остатки проса. Как и все прочие, когда-то взятые с собой, припасы, крупы уже почти совсем кончились, а те, что еще оставались – рожь да овес, – пустили на посадку, устроив близ острога небольшое поле. Пахали да боронили на себе, лошадок-то не было, казаки все усмехались – хорошо б, мол, запрячь в борону да плуг какого-нибудь трехрога! То-то было бы зрелище – этакое-то страхолюдное чудовище, да мирно земельку пашет.

– С этого урожая надо поменьше на еду, да больше на посадку оставить, – неожиданно обернувшись, Настя улыбнулась мужу. – Вижу, вижу уже, что не спишь.

– Ах, люба… – поднявшись на ноги, атаман подошел к супруге, погладил по распущенным волосам, наклонился, заглянул в золотисто-карие очи.

Теплая ладонь его, скользнув по тонкой Настиной шее, опустилась, забралась под рубашку ниже, ощутив приятную упругость груди…

– Ой… – Настя улыбнулась, в глазах ее промелькнули лукавые искорки… тут же укрывшиеся под густой сенью длинных и пушистых ресниц.

– Люба моя, люба…

Иван поцеловал супружницу в губы, крепко и долго, чувствуя, как охватившее его желание тут же передалось и Насте, сделав затянувшийся поцелуй горячим и томным, как первая брачная ночь.

– Осторожно! – негромко напомнила юная женщина, когда атаман после жарких объятий стащил с нее рубаху, да на миг отпрянул, любуясь восхитительным трепетно-нежным телом, освещенным через узкое окно первыми лучами утреннего солнца.

Впрочем, оно сейчас и не заходило, солнце-то… разве что другое, колдовское, светило на ночь притухало, становясь сумрачно-серебристой луною.

– Ты – как луна…

Иван ласково обхватил супругу за талию, погладил живот…

– Нет! Как солнце!

– Осторожно! – снова повторила Настя.

Коричневато-розовые соски ее напряглись, сделавшись твердыми; погладив грудь, атаман ощутил между пальцами эту дразнящую упругость, провел рукой, поцеловал жену в губы и не в силах больше сдерживаться прошептал: