Тихая разведка - Сергей Кольцов

Пушечный выстрел сильно оглушил сержанта. Он инстинктивно зажал ладонями уши. Взрыв разнес по лесу двойное эхо. Бронетранспортер вздыбился на мгновение в воздухе и рухнул на бок, вспыхнув резвым, смолянистым факелом. От него в разные стороны метнулись уцелевшие гитлеровцы. Телочкин хорошо видел их нырявшие в тумане фигуры и, припав к пулемету, вел огонь короткими, экономными очередями.

— Так-то, командир! — вслух сказал сержант, словно Черемушкин присутствовал в танке и наблюдал за его, Телочкина, работой. Ему захотелось пить. Подхватив лежащую рядом с сиденьем водителя флягу, зачехленную в серую шерстяную ткань, и отвинтив алюминиевую пробку, он сделал жадный глоток, но тут же сплюнул — Ну и дрянь, нашей бы сейчас, гвардейскую норму!..

Второй бронетранспортер остановился, завертелся и клюнул носом в заросли кустарника. Из него тоже высыпали солдаты. Затем из тумана вынырнули три фашистских танка Т-4. Перестроившись на ходу в линию, машины остановились. Крышка люка на башне среднего из них откинулась. По пояс высунулась фигура немецкого танкиста.

— Эй, вы! Там, в танке! — включив рацию и присоединившись к радиофицированному каналу, закричал он, прижимая к горлу кристаллик ларингофона. — Даю на размышление пять минут, иначе… — Он хорошо говорил по-русски, этот немец. — Слышите?

Наблюдая в перископ за офицером, семикратно приближенным цейсовской оптикой, Телочкин уловил чуть в стороне слабое движение в кустарнике. Похоже, там засела пехота. Сержант нагнулся к пушке, заряженной фугасной гранатой, и, скорректировав наводку, нажал на спуск. Вырос красновато-желтый султан взрыва. Солдаты вскакивали и бросались опрометью под защиту стальных бортов неподвижно стоящих танков.

— Что, гадючье племя, не нравится? Ничего, стерпится-слюбится, — зло процедил Телочкин. — Мы свое отползали… Теперь вам попариться не мешает. Русские — народ гостеприимный… Всякое добро помнят. И платят с лихвой.

Немец вновь осторожно выглянул из люка, жестикулируя руками. Телочкин, меняя опустевший пулеметный диск, смотрел на него через стекло-триплекс.

— А ведь я запросто могу его срезать, — с озорством подумал сержант и пустил длинную очередь.

Но немец успел исчезнуть. Башня угрожающе шевельнулась. Длинный ствол пушки с ребристым надульником уставился своим зевом в сторону разведчика. Две другие машины, насколько позволяла местность, разошлись по флангам, как бы беря танк Телочкина в огненные клещи.

«В три танковых ствола фашисты могут расчехвостить меня мигом, недорого за это возьмут, — размышлял Телочкин. — Нет! Охломоны! На понт вы меня не возьмете, сволочи! — и посмотрел на часы. — Наши уже далеко…»

Ему стало как-то не по себе, грустно и тяжело. Он был один в этом стальном чреве вражеской машины, а разведгруппа уходила от него в неизвестность, чтобы выполнить задание командования и, может быть, тоже шла навстречу своей гибели. Сержант на мгновение словно потерял над собой контроль и представил себя отставшим от родной журавлиной стаи подранком, который только слышит ее далекие, тревожно зовущие голоса…

— Все правильно, командир! Мы не гуси и не лебеди, чтобы прятать голову под крыло… Только один в поле — не воин! Было бы нас двое — насыпали бы мы фашистам перцу между ног…

Он оставил рацию в прежнем режиме работы, вложил в ствол пушки подкалиберный снаряд и приник к прицелу. Левофланговый вражеский Т-4 достиг границы оврага, и его длинный ствол нащупал левый борт танка Телочкина, в свою очередь, подставляя под выстрел свой правый. Но огня немцы так и не открыли.

«Почему они медлят?» — думал он, не отрываясь от прицела, в перекрестье которого находился правый борт фашистского танка. Правда, корпус вражеского танка стоял под некоторым углом к пушечному стволу, и Телочкин опасался, что при выстреле подкалиберный снаряд может срикошетировать, не причинив особого вреда экипажу, и уйти за пределы цели. Такой роскоши позволить себе он не мог. Может быть, это последний выстрел, так как очередного произвести просто не успеет.

«Нужно кончать эту затянувшуюся баталию», — усмехнулся он, меняя прицел. Теперь ствол танковой пушки, найдя нужную точку, смотрел в нижний срез покатой, чуть вытянутой эллипсом башни противостоящего танка.

В наушниках шлемофона послышался короткий глуховатый щелчок, и однотонный шум, похожий на стонущий ветер, прекратился.

Немцы по связи переговаривались о чем-то, ему не понятном.

Неожиданно в наушники шлемофона вошел отрывистый и четкий голос, произнесший по-русски:

— Комэска три… комэска три… Как слышите, прием… Где-то поблизости застучали зенитные орудия. Разведчик едва не закричал от охватившего его чувства радости, смутной надежды и еще чего-то, что объяснить он себе не мог. Все его тело пронизала дрожь. Он машинально повернул регулятор громкости танковой радиостанции на передачу, прижимая к горлу ларингофон:

— Воздух! Я — Земля! Я — Земля! В квадрате «двадцать девять» — урочище «Белых сов» — сосредоточилась немецкая танковая дивизия… Повторяю… В квадрате «двадцать девять» — урочище «Белых сов» — немецкая танковая дивизия прорыва. Милые вы мои товарищи. Очень, очень надо забить фашистской свинье в горло осиновый кол… Как слышите меня, братцы? Прощайте! Я — Земля! Связь прекращаю…

— Земля! Земля! Слышим вас хорошо. Ваши данные занесены на карту…

Два танковых выстрела слились воедино двухтактным эхом. Воздух как бы надломился, разрывая по швам молочно-серое, с черными подпалинами полотнище тумана. Подкалиберный из пушки Телочкина ударил под основание башни вражеского танка, скользнул, высекая россыпь голубовато-желтых искр, и врезался в ствол соседней сосны. Дерево покачнулось, рухнуло, покрывая зеленой массой хвои немецкую машину. Тонкий, едва заметный дымок пыхнул из-под башни и смотровых щелей, затем повалил сильнее. И корпус танка Телочкина тоже содрогнулся, наполнился глухим звоном и попятился назад. Из ушей по щекам сержанта зазмеились тонюсенькие струйки крови. Он сразу начисто оглох, будто попал в пустоту медного колокола, по которому неистово колотили металлическими предметами. Разведчика спасло то, что попадание не было точным. Болванка, отколов кусок брони, заскользила и ушла в сторону.

— Ожила волчья стая! — не слыша своих слов, заключил он, морщась от боли, железным обручем охватившей его голову…

…Разведчики лейтенанта Черемушкина были уже далеко и, подстегиваемые пушечными выстрелами и стрекотом автоматно-пулеметных очередей, продвигались, как в марш-броске. Ласточкин внезапно остановился и ударил крепко сжатым кулаком по белеющему стволу рослой березы. Та, вздрогнув, осыпала его дождем уже поблекших, желтеющих листьев.

— Разрешите мне вернуться к сержанту Телочкину. Он же наверняка погибнет, командир! — обратился он к лейтенанту.

Черемушкин вздрогнул, и глаза его стали ледяными, немигающими точками…

…Телочкин чиркнул спичкой и поднес слабый, дрожащий огонек к концу короткого бикфордова шнура. До взрыва оставалось пять секунд, но за это время в памяти сержанта промелькнуло многое — лицо матери, родной дом, выходящий окнами на пыльную сельскую улицу, молодой сад в весеннем цветении и он сам, беззаботно хохочущий, маленький Алеша, пинающий ногами набухший водой тряпичный мяч… Он улыбнулся, и его белозубая улыбка потонула в косматом огненном всполохе…

А над лесом занимались зарницы рассвета, они охватили розовым сиянием спеленутую редеющим туманом, поседевшую от росы землю.

В бронетранспортере майор Окунев устало откинулся на спинку сиденья, расслабился и закрыл глаза… Медленно, в неясном темно-оранжевом свете стала вырастать перед ним землянка начальника связи Левашова. Разбросанные части радиоаппаратуры, щербатый стол, похожий на десятки других, сделанных саперами во фронтовых землянках. На столе фотоаппарат «Кодак»… Стремительное движение подполковника Кондрашова — и взрыв, отнявший у него кисть руки… Крошечный осколок металла засел глубоко в груди… Окунев глубоко вздохнул. Ведущий хирург медсанбата — высокий и тонкий человек с темной холеной бородкой клинышком — поднял тогда уставшие светло-карие глаза и на немой вопрос ответил коротко:

— Будем надеяться.

«Почему я тянул с арестом Левашова? Что, не доверял своей интуиции? Нет. Не совсем так. Не было нужных основательных улик… Но затем подозрение подтвердилось, когда его заметили у сосны с беличьим семейством в дупле. Это было всего лишь менее суток назад. Предполагал, что у Левашова есть сообщники? Это-то и спутало карты. Сообщников не оказалось. Сержант Злобин, менявший батареи в телефонном аппарате комдива, был невольным соучастником замыслов Левашова. Это, конечно, так. И к финишу ты пришел с плохими результатами. Собственно, и результатов-то нет, так как вновь нужно решать задачу с неизвестными, где направление, место и конечная цель фашистского разведчика являются иксом, игреком и зет…»