Планка (сборник) - Евгений Гришковец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот раз все было здорово. Футбол на удивление получился хороший, в смысле много чего происходило. Было много голов и даже пенальти. Команды Андрею оказались малознакомые, любимых и знакомых игроков в них не было. Зато компания за столом подобралась хорошая, заряженная на веселье. И веселье удалось. Наорались вдоволь. Команда, за которую они болели, выиграла. А за другими столами в основном болели за другую. К концу первого тайма счет был же 2: 2, а сколько было выпито сосчитать не представлялось возможным. На столе громоздились кружки с пивом, графин водки, черные соленые сухари целыми грудами, помятые бутерброды с семгой целыми тарелками. Табачный дым вился и густел под потолком и по углам. Было хорошо.
Андрей вышел в перерыве на улицу, вдохнул прохладного осеннего воздуха, отметил, что дождь закончился, а это значило, что можно будет вернуться домой пешком. Он уже был качественно пьян, и чувствовал, что еще можно добавить. Андрей еще раз глубоко вдохнул, потянулся всем своим упругим сорокалетним толстым туловищем, с удовольствием крякнул и вернулся в компанию.
— Какие будут ставки на второй тайм? — Боря записывал прогнозы и ставки.
— 4: 2 в итоге, — сказал Андрей.
— Ну старик, ты смелый, — крикнул охрипший Боря и записал.
До последней минуты счет был 3: 2, но в добавленное время назначили одиннадцатиметровый и получилось так, как предсказывал Андрей. Все орали, обнимались, за соседними столиками весело матерились и поздравляли компанию Андрея. Боря собрал со всех деньги и отдал Андрею выигрыш, а он в свою очередь тут же проставился за победу. Потом еще посидели, замолкая, а потом по одному стали рассасываться. Прекрасно!
Когда Андрей вышел на улицу, он шумно выдохнул, не стал застегивать куртку, и почувствовал, что пьян очень качественно. Он постоял так секунд пять и зашагал домой, улыбаясь и даже бубня какой-то несуществующий общедоступный мотив.
В свете фонарей было видно, что асфальт после дождя подсушил ветер. Только лужи лежали кое-где, да трещины отчетливо чернели сыростью. Он стал идти, стараясь на трещины эти не наступать. И почему-то вспомнил из самого детства: Кто на трещину наступит, значит Родину не любит.
— Чушь какая, — сказал он сам себе и усмехнулся.
Проходя мимо освещенного павильона он остановился и стал рассматривать ряды бутылок и банок с разнообразными напитками в витрине. Отчего-то захотелось чего-нибудь купить. Все равно что, лишь бы купить. Он подумал, не купить ли ему парочку бутылок пива с тем, чтобы выпить их с удовольствием дома.
— А ч-ч-черт, — вырвалось у него. Он вдруг вспомнил, что нужно будет сразу, как только он придет домой, развернуться и идти гулять с собакой. С Графом, нет с самым чистопородным в мире эрдельтерьером, конечно, никто без него не погулял. Татьяна, жена, никогда вечером с ним не ходила, это была её утренняя обязанность. А Варя, старшая дочь, которой Графа, кстати сказать, и купили, после долгого нытья, канючания и семейного совета на котором было решено, что ребенку, тогда она было единственным ребенком, нужна собака… Варя клятвенно обещала гулять с собакой, вот и купили у знакомых щенка семь лет назад. Тогда Варе было самой восемь, гулять она с собакой быстро перестала. Перестала, как только друзья во дворе привыкли и охладели к щенку. Она не любила гулять с Графом и не полюбила. Делала это формально и очень коротко. А Граф в свою очередь тоже отказывался с нею идти. Младшей же Маше исполнилось пять. И хотя они с Графом друг друга любили, но какое там гуляние.
В общем, Андрей чертыхнулся, что нужно будет сейчас бродить по излюбленному Графом маршруту, смотреть, как он все подряд обнюхивает, поднимает ногу, и ждать от него более серьезных дел.
Он чертыхнулся, но в следующий момент вспомнил, что идти гулять с собакой не надо, потому что Граф уже четвертый день болел и последние два дня не выходил из дому. Андрей облегченно вздохнул, и тут же выругал себя за эту малодушную и невольную радость. Хотя конечно, если быть откровенным, он не любил гулять с Графом, особенно когда нужно было пропустить из-за этого итоговый выпуск новостей в воскресенье вечером в середине января.
А граф бедолага простудился. В прошлое воскресенье они выезжали на реку. Граф, конечно, не вылезал из воды, чего-то рыл у берега, перед отъездом домой его пришлось отмывать там же в реке холодной водой. Потом когда ехали, Граф, конечно, высунул свою голову в окно, как он любил и привык. А было холодно, а он был мокрый, да и чего там греха таить, весь неухоженный, обросший, давно не щипанный (эрдельтерьеров не стригут, а именно щиплют) лохматый. Вот он и простудился. Уже в понедельник он чихал и кашлял, во вторник к вечеру стал плохо есть, его большой, всегда мокрый и блестящий черный нос высох и стал каким-то серым. К четвергу собака сделалась совсем больна. Вся шерсть на нем как-то потускнела и обвисла, он все время лежал на своем тюфячке, смотрел грустно, даже не поднимая головы, и вставал только тогда, когда кто-то приходил. Короткий его хвост, по обыкновению торчащий вверх и трепещущий, был опущен и медленно двигался из стороны в сторону, выражая радость на которую уже не было сил. Граф лежал, шумно дышал и сильно кашлял. В четверг вечером на улицу он не пошел, просто отказался.
Андрей, конечно, беспокоился, но сначала думал, что пройдет и так. Весь четверг он бегал, как угорелый, по делам. Мотался по городу. Было много неожиданных и серьезных обстоятельств. Страхование людей и их имущества дело хлопотное и нервное. То есть, Графом он не позанимался. В пятницу тоже было много всего, но в обед позвонила Татьяна и сказала, что «наш парень», так она называла Графа, совсем плох.
Андрей дозвонился до ветеринара, описал ситуацию, тот выслушал, ничего утешительного не сказал, но пообещал приехать даже в воскресенье, в субботу он почему-то не мог.
А Андрей и в субботу ездил к каким-то клиентам. Потом позвонил домой, Татьяна сказала, что Графу получше, и он даже поел бульону. Андрей что-то еще поделал, заскочил домой переодеться, Граф медленно вышел его встречать, и даже попытался встать на задние лапы. Потом Андрей поспешил в «Аут».
Короче, он вспомнил, что гулять с собакой сегодня не придется, обрадовался, отругал себя за эту радость, но еще он вспомнил, что к Графу завтра приедет доктор. Тогда он купил две бутылки пива и пошел домой.
Последние два квартала он почти бежал. Потому что он там же в павильоне одну бутылку открыл и с удовольствием на ходу быстро выпил. От этого опьянение перешло в несколько более глубокую фазу, а писать захотелось нестерпимо. Он танцевал, приседал, и даже завывал в лифте. Потом он подскочил к двери своей квартиры, позвонил, потому что если бы пришлось самому возиться с ключами, он бы обмочился. Он исполнил чечетку у запертой двери, и когда наконец ему открыли, Варя открыла, он промчался в туалет не разуваясь.
— О-о-о-ой, ой, ой, ой! — говорил он, встречая облегчение. — Слава богу! Ё-мое!……… Да, девченки, — сказал он выходя из туалета в прихожую — чуть было не вспомнил детство. Таня, только не надо сцен! — сказал он, увидев напряженное лицо жены. — Я сразу говорил, что буду выпивать. У нас что с этим проблемы что ли?! Так что не надо на меня так смотреть. — Он действительно удивился, жена никогда не ругала его за санкционированные и объявленные возлияния.
— Граф умер, — холодно и даже обличительно сказала Варя, с вызовом развернулась и ушла.
Андрей замер на полушаге, два раза моргнул.
— Как умер? — спросил он и увидел, что у Татьяны лицо на самом деле опухшее от слез и в глазах стоят слезы. — Когда?
На эти вопросы она не ответила.
— Где он? — еще спросил Андрей.
Татьяна неопределенно махнула рукой в сторону гостиной, или, как они обычно говорили, зала.
— Машу я увела к соседям. Не знаю, что делать. Я к нему не могу подходить… Закрыла его покрывалом… — она говорила голосом, в котором не было воздуха, и как только сказала, заплакала. — Андрюша… парень наш умер! Так тихо умер!
Приятное опьянение сразу превратилось просто в неуместную неверность движений и вялость губ. Андрей разулся, поставил рядом с ботинками на пол бутылку пива, которая торчала из куртки, и шагнул в комнату, куда показывала жена.
Там на полу, между диваном и телевизором, лежало старое-старое покрывало, которое было покрывалом лет пятнадцать назад, а потом превратилось в подстилку для пикников и местного речного пляжа. Под покрывалом лежало невидимое Андрею тело его собаки.
Он подошел к нему и присел на корточки. Татьяна зашла следом и плача говорила довольно быстро.
— Он поел еще днем, повеселел. Потом лежал спал. Я в спальне Маше читала, Варя у себя… И вдруг слышу…Выхожу сюда, а он уже лежит здесь… приполз… Я как только его увидела, он на бок завалился, лапы у него вытянулись и он выдохнул… Так долго-долго выдохнул… Шумно выдохнул и все! И все!!! Он ко мне, Андрюша, полз, — она зарыдала, Андрей встал и обнял ее. Она какое-то время не могла справиться с рыданиями.