Отражения нашего дома - Диба Заргарпур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня опять голова идет кругом, и кажется, будто картинка счастливой семьи покрывается трещинами. Сколько раз они праздновали День отца, зная, что моя бабушка была отдана замуж еще совсем маленькой? Из груди рвется крик: «А если вся наша счастливая семья – сплошная ложь? А если вся эта история любви была совсем не такой, как мы думали?»
С болью в груди увожу биби-джан подальше от этого хаоса. В гостиной на диване растянулись Амина и Айша. Амина, оторвавшись от телефона, встречает меня сердитым взглядом, а Айша подвигается, освобождая место для биби-джан и меня.
– Кто старое помянет… – говорит Айша и хлопает меня по плечу.
Мне хочется извиниться перед ней, спросить: «Как ты выдерживаешь это год за годом?» Но я лишь киваю, и мы погружаемся в неловкое молчание.
Биби-джан рассматривает фотоколлаж, висящий над камином. Через мгновение указывает на один из снимков:
– Это я. И мой муж. И наш сын.
У меня из головы не идут слова халы Фарзаны: «Она бы уж точно не захотела еще одного».
Амина и Айша кивают, улыбаются, однако поглядывают на меня. Гордость не позволяет им признаться, что они не говорят на фарси. Я вполголоса перевожу и надеюсь, что это сошло за извинение.
Хочется спросить биби, что же было дальше. Убежала ли она? Сумела ли добраться домой? Почему в конце концов очутилась здесь? И, хотя Айша и Амина не поймут ее слов, все равно мне кажется, что этот разговор слишком личный и не предназначен для чужих ушей. Рано еще.
Биби начинает рассказ о своих десяти дочерях и одном сыне. Айша склоняется ко мне. Ее глаза покраснели, тушь размазалась.
– Ты даже не понимаешь, как тебе повезло, – невнятно шепчет она. – У тебя есть выбор.
Мы мгновение смотрим друг на друга, и я понимаю: наступил тот самый момент. Всеми фибрами души чувствую, что она хочет поговорить и что наша ссора осталась позади. Так почему же я превращаюсь в мокрую от пота каменную статую? Почему фыркаю, закатываю глаза и встаю?
– Айша, не трать силы, – спасаясь бегством, слышу за спиной голос Амины. – Она бесчувственный робот.
Тихо выхожу из дома. Теплый ночной воздух ничуть не успокаивает мне нервы. Дрожу, будто в разгар зимы. Звезды насмешливо подмигивают.
На другой стороне улицы в доме Сэма горят все огни. У меня мелькает безрассудная мысль – вломиться к нему в дом и спросить: «Почему ты не попытался достучаться до меня? Разве не понимаешь, как это необходимо?»
Но сегодня не мой день, и меня терзают не столько безумные идеи, сколько страх. Боюсь войти в его дом и почувствовать себя такой же, как мои родители, стать бурей, которая врывается и крушит все на своем пути.
Поэтому предпочитаю остаться на улице и смотреть на звезды. Начинаю считать.
Один, два, три…
У меня из носа вылетает огромная козявка, и падар с трудом сдерживает смех, краснея, как помидор. Я гоняюсь за ним по всему ковру, он ползает на четвереньках и хохочет, прося пощады у грозного сопливого чудовища.
Четыре, пять, шесть…
Я засыпаю, свернувшись калачиком в домашней студии падара, а он поет мне старую песню Ахмада Захира, играя на аккордеоне.
Семь, восемь, девять…
Я прячусь за спиной у мадар, а падар упаковывает свою музыкальную комнату, чтобы никогда уже больше не петь.
На спину ложится рука. Испуганно подскакиваю. Это мадар.
– Привет, – говорит она со слащавой нежностью, на которую способна только мама. Он нее пахнет ее любимыми цветочными духами. Лицо, как всегда, идеально. Такая красивая, что глаз не отвести. Ее рука ложится мне на плечи, и я настораживаюсь. Она вздыхает.
– Мне тоже нелегко, – говорит она. – Знаешь, постоянно скучаю по своему отцу. И если ты скучаешь по своему, это нормально.
Я упорно смотрю на звезды, пытаюсь облачиться в свои боевые доспехи, но сегодня они почему-то вне досягаемости. В горле встает комок, я сглатываю его, а вместе с ним и прошлое – и свое, и бабушкино.
– А ты скучала бы по нему… – Слова как клей, но я все равно произношу их. – Если бы он был не тем, кем ты его считаешь?
Если бы знала, что он взял в невесты маленькую девочку. Если бы на ее месте была ты.
Все равно скучала бы?
И можно ли тогда по нему скучать?
– Сара-джан, люди редко бывают такими, какими мы их считаем, – говорит мадар. – Но не следует упрекать себя за то, что не сумела побороть свои чувства. И поменять мнение – это тоже нормально. Я никогда не стану из-за этого относиться к тебе хуже.
Между нами, как пелена, повисает ее печаль, и у меня не идут из головы слова Айши. «Ты даже не понимаешь, как тебе повезло. У тебя есть выбор».
Сама не зная почему, спрашиваю:
– Можешь отвезти меня к падару?
И она, не знаю почему, отвечает:
– Конечно, милая.
* * *
Мы останавливаемся около жилого комплекса, где живет падар. На фоне нашего разговора в машине переключается музыка. Султан-и-Калбам. «Повелитель моего сердца». Мадар любит старые песни своей родины. Наверное, они служат ей мостиком во времена, существующие только в ее воспоминаниях.
Но, услышав эту песню, я цепенею.
Это была их песня. Падар тихо-тихо напевал ее, когда поздно, за полночь, возвращался из далеко расположенного дома, который мы взяли на ремонт. Когда родители думали, что я крепко сплю.
Услышав эту песню, я вдруг подумала, что ее следовало бы запечатать в бутылку и хранить там, где спрятан вчерашний день. А сегодня, когда падара с нами нет, слушать ее – как-то неправильно.
Музыка продолжает играть. Мадар напускает на себя храбрый вид. Улыбается, хотя в глазах нет ни тени радости. Говорит:
– Скоро увидимся.
На подкашивающихся ногах поднимаюсь к квартире падара и стучу в дверь. Он открывает, и на лице удивление.
– А, ты пришла.
Меня внезапно поражает его изможденный вид. Словно он не спал несколько дней.
Робко переминаюсь в дверях, держа в руке полурастаявший кексик.
– Я бы, э-э, зажгла свечку, только у меня ее нет.
Падар распахивает дверь, и уголки его губ приподнимаются. Он проводит пятерней по волосам и говорит:
– Замечательно.
Мы не упоминаем о моем прошлом визите сюда и о том, что я стащила его кредитку и убежала. И уж тем более не говорим о том, почему падар предпочел сидеть в одиночестве в своей квартире, хотя мог бы отпраздновать День отца где угодно. Мы заметаем эти темы под ковер и усаживаемся сверху. Падар кладет кексик на кофейный столик перед телевизором. Мы рассаживаемся вокруг него. Замечаю на диване открытый ноутбук – похоже, он работал над каким-то мероприятием.
Мы делаем вид, что зажигаем свечу, притворяемся, будто не замечаем повисшую между нами неловкость. Отец закрывает глаза и загадывает желание. Слышу его шепот:
– За новые начинания.
Мне хочется рассказать ему о песне. О чувстве, которое я испытала в Самнере. Но это тихое признание меняет ход моих мыслей.
Он не успевает задуть нашу воображаемую свечку, как я выпаливаю:
– Какие еще новые начинания?
Он открывает глаза и внимательно смотрит на меня, будто прощается. С чем? В груди повисает ноющая тоска, и я ненавижу себя за это.
Впервые вижу падара взволнованным не меньше меня. А еще сильнее удивляют сказанные после этого слова.
– С тех пор как я переехал, у меня было время хорошенько задуматься над тем, как я хочу провести остаток своей жизни. Но еще серьезнее я размышлял над тем, какой станет твоя дальнейшая жизнь. И, когда я оглядываюсь назад, мне стыдно за то, что тебе довелось пережить из-за твоей мамы и меня. – Он моргает, пряча слезы. – Поэтому пришлось сделать нелегкий выбор. Для всех нас.
Я сижу не шелохнувшись.
– Какой же?
– Ты сама знаешь.
Я моргаю, моргаю, моргаю, потому что не хочу в это верить. Не могу поверить. И по непонятной причине падар никак не наберется сил сказать это сам.
Может быть, падар чувствует, что у меня в голове рушится весь мой мир. Может
