Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - Артем Драбкин

Тяжело об этом вспоминать… У меня этих воспоминаний прямо сердце не выдерживает. Немцы во время этих боев, наверное, сто раз нас бомбили. Это трудно себе представить, если ты там не был! Вот идет, например, такая передислокация войск. Войска идут, туда-сюда, встречаются, дороги очень узкие. И вдруг летят-летят-летят самолеты немецкие. Остановиться никак, кругом тесно. Если остановишься, то там на месте так и останешься. А немец бомбит то вправо, то влево, вся дорога разбита из-за этого. Так и было. В общем, там всяко приходилось: и через окна лазили, и в подвалах сидели. Даже на заводе каком-то большом за печкой я однажды сидела и пряталась. Там, на этом заводе, кругом все было разбито, и была круглая печь. И там был ящик какой-то. А мне из-за бессонных ночей до того спать захотелось, что я шла и шла, сил не было, и там так за ящик запряталась и уснула. Я была в шинели, у меня было две фляжки: одна — со спиртом, другая — с водой, это все нужно было для раненых. И в это время немец так усиленно начал бомбить, что дышать стало нечем. А я только благодаря тому, что залезла за ящик, спаслась. Потом кругом все вдруг посыпалось. В здании тогда уже не было ни окон, ни дверей. Я поспала немного, потом проснулась и в окно вылезла. Вернее, не вылезла, а со второго этажа выпрыгнула. Вот же дурочка была! Не было никакой еды. И страх все время меня преследовал. Кругом была пыль. Никто не знал, где нахожусь я и где находятся все остальные. Когда опомнилась немного, пошла в подъезд, где все было завалено. Там привалило наших солдат, ну тех, которые при госпитале санитарами были. Их мы вытянули и свезли в госпиталь к себе. Вот такая ужасная там была обстановка.

А мы, медики, все время таскали раненых. Волокуш тогда не было, приходилось на себе их вытаскивать. А у меня была только полевая сумка да две руки, больше ничего. Солдат плачет, кричит. Иной солдат просит: «Сестричка, пить, пить!» У меня, конечно, была фляжка с водой. Но у меня было пять человек таких, которые просили пить. Одному дашь попить, второму, третьему. Нужно было на всех этой воды вытянуть. Вот как тяжело приходилось! Но как-то хватало силы, воли, здоровья. Наверное, это было потому, что я до войны была хорошая спортсменка. Помню, когда училась в институте, была там первая бегунья: за 15 секунд стометровку сдавала, на канате три метра лазила. Другими видами спорта не занималась, а этими — да. В институте говорили: «А кто Харенко? А первая бегунья у нас». Благодаря этому я легко вытаскивала раненых с поля боя. Кстати, под Сталинградом я и сама пострадала. Как дало взрывной волной, так мне ключицу поломало: я не могли ни туда, ни сюда повернуть. Раненые кричат мне: «Доктор, доктор! Помогите!» А доктор, я то есть, и сама руки не может поднять.

Так что были у нас бомбежки, мы все время в подвалах сидели, потому что сами дома были разрушены. А еще, бывало, как пойдет дождь, так подвалы все мокрыми становились. А нам, девчатам, негде было помыться, вот что для нас самое страшное было. Однажды, помню, выхожу на улицу, бомба как даст, — так хочешь не хочешь, — а вся мокрая будешь. Так со мной и случилось, тогда у меня колени все вымокли. Смотрю, рядом лежит старшина и стонет. Спрашиваю его: «Что такое?» «Ой, — говорит старшина, доктор, ой доктор, помоги мне». «Что?» — не понимаю его. «Мокрый, тут, и туда». Оказывается, он, раненый, опорожнился. И нужно как-то было помочь ему. Ведь он ранен, сам этого сделать не может. А как вытереть у него? Нигде нет ни бумаги, ни тряпки, чтобы вытрусить все у него, выгрузить, подтереть, а потом штаны обратно надеть. А ведь он, кроме того, еще такой взрослый, большой. А мне было 22 года всего! И как мне было с этим справляться? Но справилась… Одно могу сказать: страх только был. Я не знаю, кто что говорил и что думал, а я дурочка была: боялась, да и все. Думала, не знаю, что дальше и будет.

Голод был. Это была такая страсть, что был ужас один. Единственное, что если в солдатской большой кухне что-нибудь наварят и привезут, то, конечно, давали котелок каши. А так что еще мы могли поесть? Больше ничего. Я, например, даже перекрещусь, что это правда была, ходила к немецким убитым солдатам. У них у каждого обязательно была шоколадка. Так я, бывало, залезу ему в карман, вытяну шоколадку и своим друзьям по маленьким таким вот кусочкам все это разделю. Я тогда была из таких девочек, которые не боялись убитых. И поэтому меня все время за шоколадом посылали. Я была такая бесстрашная, быстрая, послушная. Да и немецкий язык еще знала, так что в случае чего могла выкрутиться. Мне говорили: «Сходи! Ты так быстренько ходишь». А у меня это хорошо получалось: прыг-скок, я перелезаю и уже у немца в карманах шарюсь. Но ничего, кроме шоколада, я тогда не брала. Помню, когда я уходила на фронт, бабушка сказала: «Чужого не бери, чужое брать грешно!» И я никогда не брала чужого. У немцев были часы, были кольца, наши солдаты всегда часы их брали. А я — нет. Чаще всего брали солдаты часы, шоколад, папиросы. Тогда много солдат курило, а табака часто не хватало. Ведь как получалось? Шофер везет на машине табак. Начинается бомбежка. Потом машина оказывалась разбомбленной. Шофер оставлял машину, приходил и говорил: «Я пришел. Что хотите — то и делайте со мной».

Когда немцев разбили, мы уже думали, что, наверное, скоро кончится война, что все домой поедем. Но война вон как надолго затянулась.

Отрощенков Сергей Андреевич

Командир танка 170-й танковой бригады

К нам в запасной полк приехал представитель Сталинградского танкового училища капитан Огородников. Всех, имеющих среднее образование, вызвали для беседы с ним. Я зашел, он видит — медаль. Спрашивает: «За что получил?» Я рассказал. Он говорит: «Мы вас приглашаем в Сталинградское танковое училище». Так и сказал «приглашаем».

Я отвечаю:

— Не хочу я в ваше училище. Я и так танкист, скоро танк получим, и вперед, на фронт.

— Есть приказ Сталина, всех, таких, как вы, отправлять учиться.

Тут не поспоришь. Набрал он нас полсотни человек. Учили денно и нощно. Но и мы ведь не с азов начинали, успели на танках послужить. Кормили в училище хорошо. Главное, была железная дисциплина. Командир отделения, помкомвзвода, старшина для нас были большие начальники, авторитеты. Да и сами мы учились на совесть. Понимали, что от этого жизнь зависит. Наконец-то «пощупали» танки. Были вождение, стрельба. Изучали танк Т-34, его пушку Ф-34, потом на них зисовскую стали устанавливать. Прицел ТМФД, не очень удобный был. С ним работать сложно. До войны ведь у нас на легких танках прицелы стояли классные, они опережали свое время. Его можно было контролировать и прибором наведения. ПТ-4—7 стоял у командира, и ТМФД у него же — как наводчика. Он мог и тем и другим работать синхронно. Расстояние до цели можно замечательно считывать. Потом их упростили и на Т-34 уже не ставили. Во всяком случае, готовили нас хорошо. Я по одной цели два раза редко стрелял. Меня называли снайпером. Мы, курсанты, нередко участвовали в сборке танков на СТЗ. Мастера-рабочие говорили, что нужно сделать, мы выполняли. Работа на конвейере тоже здорово помогала в изучении материальной части танка.