Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - Артем Драбкин

В село только зашли, нас сразу цап — и в особый отдел. Откуда, чего, где были? Рассказали все — «Ну идите по домам!» 22 ноября нас освободили, а 3 декабря меня забрали в армию. Забрали всех, кто 1925 года — в военкомат и в армию. Нам было по 17 лет. Тут в Калаче собрали всех с ближних районов, которые освободили, 25-й год: Калачевский, Суровикинский, Нижнечирский, Клетский, Серафимовичевский. Нас сколько набралось 1925 года, всех позабрали. Я попал в 21-й отдельный лыжный истребительный батальон 21-й армии — Чистяков командующий был.

Зима, январь наступил, холодно, землянки вырыли вдоль речки, в балках, утеплили их как-то. Там нас учить стали. Кто успел из винтовки стрельнуть, а кто и нет. Собрали нас, и в наступление. Правда, обмундировали хорошо. Нам выдали валенки новые, теплое белье, ватные брюки, гимнастерку, фуфайку. Тогда не шинели выдали, а бушлаты. Подшлемник, шапка-ушанка, рукавицы меховые, в общем, одели нас хорошо.

Выдали винтовки. Длинные, хорошие, потому что сделаны были в мирное время. А в военное время — пальцем об затвор можно было поцарапаться. Неважно делали, но все равно стреляли же. Автоматов тогда было очень мало. Были ППШ. Были 10-зарядные винтовки СВТ, но это не каждому давали, и потом они капризные: как чуть песок попадет — наперекос патроны.

После того как танки замкнули кольцо, немец был в Мариновке, это от нас семь километров, так он рванул аж до Карповки, обратно к Сталинграду. Мы пока на радостях, туда-сюда, немец вернулся и опять закрепился в Мариновке, и тут его выбивали с ноября по январь, числа только 10-го его сбили. Сколько тут народу положили! Место было такое… Это сейчас уже лесополос насажали, а тогда ведь ни кустика, ничего, голая степь. Тем более с Мариновки оттуда возвышенность, и ему оттуда все видно, весь передний край, а отсюда попробуй наступать, по снегу тем более. Снег в 1942 году был большой, морозы крепкие. Вот и попробуй наступать. Пошли мы и стали освобождать: Мариновка, Прудбой, Карповка, а недалеко от Карповки был питомник (выращивали саженцы для лесополос).

Пошли мы наступать, нас рота была таких молокососов, 100 человек — 17-летних пацанов. В ночь в наступление выдали нам сухой паек, наркомовскую водку по 100 граммов, а нам 17 лет, мы еще не знали вкуса этой водки, это сейчас и курить умеем.

Я командир отделения был. Ребята все собрались: «Что будем делать?» А старослужащие все кричат: «Давай, водку на сахар меняем или на табак!» Не, я говорю, ни на что менять мы не будем. Валентин (мы вместе учились) говорит: «Складывай все в мешок, в ночь в наступление идти, черт его знает, что будет! А то ранят, замерзать будешь, может, и придется насильно глоток выпить». Так и сделали.

В общем, пошли мы в наступление — это примерно, где станция Воропоново. Когда в Волгоград едешь, не доезжая Максима Горького, есть переезд, а от него влево железная дорога идет на Гумрак. Мы вот на нее и наступали. Вышли, а что ж — пацаны, кто знает как вперед? Книжки-то читали: Чапаев вперед, и мы вперед! Прошли мы, а немец оттуда как нас встретил, и мы залегли. Снег же, больше некуда ложиться, ни окопов, ничего же не было, хорошо, хоть снег глубокий.

Лежим, и я услышал, что кто-то вскрикнул. Я комвзвода говорю: «Это Сашка закричал». Он: «Ну, подожди, видишь какая стрельба, куда ты пойдешь сейчас? Тебя еще ранят! Подожди, немножко притихнет». Притихло, я полез. Взводный говорит: «Возвращаться будешь, захвати лотка два мин (для ротных минометов 50-миллиметровых). — «Ну, ладно». Я полез туда, а ведь это же не пешком идти, снег по колено. Пока долез, час или два прошло, как его ранило. «Ну как ты?» — спрашиваю. Сашка говорит: «Да, чую, ранило несильно, но полежал немного и чувствую, что замерзаю». Ну что делать… Давай! Я маленький был ростом, а он высокий и тонкий такой. — «Давай, цепляйся мне за шею сзади и полезем». Я проваливаюсь, а он коленями тянется по снегу. Вдруг началась такая стрельба! Ночь, трассирующие пули, кругом все сверкает. Он мне говорит: «Вань, давай полежим, а то, не дай бог, тебя ранит, и что мы тогда… вообще замерзнем!»

Полежали немного, притихло вроде. Еще немного прошли, он сам попробовал ползти, он же разогрелся. Он идет, на винтовку упирается и меня за шею держит, а мне уже легче, и так потихоньку дошли. В первой же землянке открываем — там хорошо, печка. И там сидит тоже наш, вместе учились. — «Ой, да вы откуда?» — «Да вот так и так…» Там сделаны были нары — кругляк деревянный, ни соломы, ни матрасов никаких нет, времянка — ну хоть так, хоть в тепле. Говорит: «Вот у меня кипяток есть, а сахару нету». — «Да хоть кипятку давай!»

Побыли там, я говорю: «Я с вами погрелся, а теперь надо мне идти за минами, да идти воевать!» Нашел мины, взял и иду назад. Опять поднялась стрельба впереди. Я смотрю, машина стоит. В степи их много было брошенных, горючего у немцев не было. Смотрю, за машиной народ там крутится — я туда, а там мужчины все пожилые: «Куда тебя черти несут? Ты видишь, какая стрельба! Давай сюда за машину — перестанет немножко — пойдем!» Немного стихло, я говорю: «Пошел я, а вы как хотите». — «Ну подожди и мы с тобой пойдем». Пошли, нас человек восемь собралось. Смотрим, кто-то на лошади скачет оттуда: «Стой ребята, вы откуда?» Я говорю: «Из 21-го истребительного». — «Ребята, до землянки идите и ложитесь, дальше не ходите! Батальон наш погиб весь, а меня конь вынес!» Комбат это, оказывается, наш был. Мы за землянкой залегли, а ни справа, ни слева никого не видно. Вот мы ввосьмером так и воюем, смотрим, немцы сюда идут. Снег, луна взошла и видно. — «Что будем делать?» Я говорю: «Будем стрелять!» — «Куда ж?»

Вот сейчас я думаю: смотри что значит страх! Они взрослые солдаты вроде. Вроде бы им подсказывать, что надо делать, а они у меня спрашивают, у семнадцатилетнего пацана. Я говорю: «Стреляйте! Давайте цельтесь вдвоем в одного, кто-то да попадет!» Лишь бы стрельба была. Они залягут — их там немного немцев-то!» На самом деле так и получилось. До утра мы долежали, холод же, а кухни нет, сухой паек только — сухари. Я говорю товарищу одному (он 1916 года, сталинградский): «Знаешь чего, полезем где ребята наши, если немцы их не покурочили, то у Валентина есть вещмешок, а в нем и хлеб, и колбаса, и водка есть». Полезли. Танк недалеко прошел, и колея от него, и вот мы по ней поползли, и не долезли всего метров семьдесят. Они как лежали лицом к железной дороге, так и лежат. Как рассыпанные вдоль были. Только мы высунулись, а немец как с крупнокалиберного пулемета дал. Товарищ мой говорит: «Давай-ка на-зад, а то немец нам тут и выпить, и закусить даст». Мы задом-задом и уползли обратно, ничего у нас не получилось. Но факт, что мы видели их — нашу роту.

Получилось так, рассказывали потом. Мы же, пацаны, — вперед и вперед, а он правей, немец нажал, а там дивизия, получили пополнение из Средней Азии. Мороз, а они к холоду же не привыкли, и они отошли. Немцы по тылу прошли сюда, и спереди немцы, и те сзади, а наши ничего и не знали, кто их побил…