Только никому не говори - Инна Булгакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Небольшой письменный стол — стол заскрипел, когда кто-то полез в окно. Вот диван в углу, довольно широкий (как это говорят — полуторный?), раскладывается — как бы тахта для двоих. Да, для двоих. Я раскрыл окно в сад. Упоительный аромат отцветающего жасмина потёк в затхлую комнату. Не с юностью и любовью ассоциировался теперь для меня этот запах — с сыростью погреба… мелькнувшее ощущение не удавалось поймать!
Как ходит тут она — одна по этим низким убогим комнатам: банальная дачная рухлядь выглядела бесприютно, даже зловеще, словно из дома ушла душа. Вот тут стоял Борис, а за кустом… ага, прекрасно слышно. Говорил Ника:
- … а через дыру в заборе можно вынести тело? Ты уверен? Надо осмотреть. Так вы, Анечка (уже «Анечка», актёры — народ бойкий), не возражаете, если мы у вас переночуем?
- Ночуйте.
- Анюта, — осторожно сказал Дмитрий Алексеевич, — ты бы переехала пока в Москву? Я бы тебя возил к отцу, а? Ну как ты терпишь тут одна?
- Нормально.
- Готово! — провозгласил Вертер. — Опять клумба получилась.
Борис ждал меня на крыльце. В прозрачных сумерках его лицо вдруг показалось старым и… несчастным, что ли?
- Самый близкий путь в больницу через рощу. Не возражаете?
- Все равно.
Мы остановились на лужайке. Анюта и двое мужчин стояли у стола, Вертер опирался на лопату и преданно глядел на меня: я его не выдал.
- Ну что ж, граждане, следствие продолжается. Милости прошу в палату номер семь.
- Иван Арсеньевич, — чарующе заговорил Отелло, — я давно уже не испытывал столь острых ощущений. Вы позволите мне на полных основаниях присоединиться к подозреваемым?
- Присоединяйтесь, — я широким жестом обвёл присутствующих. — Но вы обязаны пройти через предварительный допрос. Когда вы ко мне приедете?
Актёр подумал.
- Послезавтра днём, пожалуй. Вас устроит?
- Вполне. Я буду в палате или в беседке в парке. Допросы обычно провожу в беседке — не хочу своих соседей в это дело впутывать.
- Найду. И ещё позвольте, Иван Арсеньевич, одно замечание напоследок. Моя профессия приучила меня к бережному обращению с авторским текстом. Если речь идёт о полевых лилиях, то именно о полевых, а не о садовых. Вы меня понимаете?
- Да где у нас их взять — эти полевые лилии?
- А вы найдите, — актёр тихонько засмеялся. — Кто аккуратно ищет, тот всегда найдёт.
- Иван Арсеньевич, — Анюта подошла ко мне, — вы не заблудитесь? Уже темно.
Я отозвался беззаботно:
- Тут невозможно заблудиться. Тропинка прямо ведёт от заборов к кладбищу. А там уж я у себя.
В лесу стояла ночь, беззвёздная, беззвучная. Времени в обрез — на полдороге я решил с Борисом расстаться, а там будь что будет! Вероятнее всего, ничего не будет, но подъем духа, неизвестность, пленительная свежесть и голубой взор — кружили голову. Я тихо спросил:
- При каких обстоятельствах вы видели у Маруси браслет?
- Чего это вы шепчете?
- Так надо.
- Ага, убийца крадётся во тьме с кинжалом. Ладно. Я видел браслет в синей дорожной сумке. Помните, сумки перепутали и Марусина стояла в нашей комнате? Я искал плавки, расстегнул молнию: сверху какая-то красная материя — шёлковая шаль. Я её вынул, смотрю: тетрадки, учебники… в общем, понял, что сумка Марусина. Хотел положить шаль на место — вдруг из неё что-то выскользнуло и упало на пол. Поднял: браслет. Ну, завернул его обратно в шаль, в сумку положил, отнёс в светёлку, где подслушал любовный лепет.
- Опишите браслет.
- Вещь дорогая, старинной работы. Семь рубинов оправлены в золото и соединены в круг золотыми же крошечными звёздочками или цветочками. Камни чистейшие, и золото высшей пробы. Ручаюсь: у меня уникальная зрительная память.
- Вы в этом разбираетесь?
- Разбираюсь.
- Откуда?
- Оттуда. Разбираюсь — и все. Просто интересовался драгоценностями.
- А почему вы не сказали о браслете на следствии? Ведь это очень важно.
- Все потому же: обещал Павлу Матвеевичу.
- Удобная позиция: за все отвечает сумасшедший. Так он знал о браслете?
- Я его предупредил. Мы с ним вдвоём справки оформляли. Он все молчал. Вдруг неожиданно будто подумал вслух: «Что же все- таки случилось с Марусей?» Я сказал: «А вы знаете, что она прячет ото всех старинный золотой браслет с рубинами?» Думаю, особого внимания он на мои слова не обратил — не до того было! — отозвался как-то рассеянно: «Потом, потом, все потом. Никому об этом не говори. Обещаешь?» Я обещал. А он, конечно, тут же забыл про браслет, смерть жены его с ума свела… В полном смысле этого слова.
- Борис Николаевич, дальше меня не стоит провожать: далеко вам возвращаться. Давайте постоим, покурим на прощанье. Так вы уверены, что тогда в прихожей Павел Матвеевич был уже в ненормальном состоянии?
- Это очевидно. Какие-то лисы, какие-то лилии ни с того ни с сего. Зачем-то поехал ночью в Отраду, забрался в погреб… Разве это поведение человека разумного?
- А вы, как человек разумный, после разговора с ним, конечно, отправились домой спать?
- Конечно.
- И заснули?
- И заснул. Кстати, Иван Арсеньевич, просветите и вы меня. Как Маруся могла быть убита в четыре часа дня, если в это время сестры находились на речке?
- В это время Анюта была в Москве.
- Вот как? У любовника? Так и думал, что здесь нечисто. Но в это же время на даче мальчик ошивался. Он свидетель или убийца?
- Ни то и ни другое. Он действительно сидел на крыльце и ждал сестёр. Это подтверждает мой настоящий тайный свидетель.
- Так он существует в самом деле?
- В самом деле.
- И от него вы узнали про браслет?
- От него.
- Ну что ж, вы смелый человек. Берегитесь. А я пошёл.
- Вы на машине?
- На какой ещё машине?
- Вроде бы три года назад вы скопили на машину. Или у меня неверные сведения?
- Верные. Раздумал покупать, много мороки.
- А деньги?
- Что деньги?
- Деньги целы?
- А вам какое дело?
- Борис Николаевич, я вас серьёзно спрашиваю: вы можете показать мне свою сберкнижку?
- Ещё чего!
- А следователю?
- Что вам нужно от меня?
- Вы потратили деньги? Ну, потратили? На что?
- Догадайтесь! — математик засмеялся, но хрипло, с натугой. — Вы ж писатель — дайте простор воображению.
- Любопытный у нас с вами разговор завязался, Борис Николаевич, хочется говорить и говорить, точнее, слушать. Приезжайте ко мне… хоть завтра после работы? Или в субботу, а?
- Ладно, в субботу в двенадцать. Вообще-то я в отпуске.
- И давно?
- С понедельника.
- Поедете куда-нибудь отдыхать?
- Нет.
- И чем предполагаете заняться?
- Да вот вас, например, навещать. Довольны?
- Счастлив. С тех пор как я стал сыщиком, у меня появилась уйма друзей.
- То ли ещё будет! — отозвался Борис как-то двусмысленно и мгновенно канул в лесную тьму.
Я громко крикнул:
- Жду вас в субботу в двенадцать! В беседке!
- Ждите!
Засвистев «Тореадор, смелее в бой!..», я двинулся дальше по уже едва заметной, скорее угадываемой, тропинке. Пройдя шагов пятьдесят, резко отскочил в сторону — аж что- то хрястнуло в злосчастной моей руке — и замер в кустах. Тишина. Тишина, будь она неладна! Густая июльская мгла, одна звезда в высоких берёзовых кущах, терпкий ночной холодок и шаги. Наконец-то! Далёкие шаги… ближе, ближе… быстрый лёгкий шаг в светёлке, над погребом… Я почти не дышал, я жил полной жизнью!.. Вот, рядом!.. Кто-то прошёл мимо меня во мраке и скрылся за поворотом тропинки. Я осторожно двинулся следом. Удобнее всего пристукнуть его у кладбищенской ограды, там, где берёзы расступались и было светлее. Кто-то крался впереди, шагах в пятнадцати, не оглядываясь. Как будто высокий, не ниже меня… значит, не Борис?.. Дмитрий Алексеевич или актёр?.. Но ведь не она же! Вдруг захотелось плюнуть на все и скрыться, но я уже знал, что никуда не денусь. Нет, я узнаю все! Слабый просвет во тьме, и дальше плотная чёрная масса — столетние липы над могилами. В светлеющем прогале мелькнул силуэт и слился с кладбищенской тьмою. Уже не скрываясь, я бросился вперёд, раздался крик, дикий, леденящий душу вопль, кто-то прижался к ограде и кричал. Я слегка ударил ребром ладони по горлу, он умолк и обмяк, я рванул его на лунную полянку, он упал ничком. Да что же это такое? Ведь едва дотронулся и… убил? Я перевернул его на спину. Передо мной лежал юный Вертер.
Полтора часа спустя бесшумно, «яко тать в нощи», я подкрался к нашему флигелю. Моё окно открыто. Посвистел, чтоб предупредить народ, полез в окно, кое-как одолел подоконник и рухнул на койку прямо на руку в гипсе. Не удержался и застонал.
- Ванечка! — задушевным шёпотом заорал бухгалтер. — Где ж тебя черти носили? Это ты на кладбище кричал?
- Ну, откопали, Иван Арсеньевич?
- Нет там ничего, — устало отозвался я. — А главное, я рассчитывал поймать убийцу — все сорвалось.
- Ваня, рассказывай!