Поезд на Ленинград - Юлия Ли

на всех взглядом загнанной волчицы, вжимаясь спиной в стекло окошка, доктор Виноградов в ужасе прижимал обе руки к горлу. Саушкин навис над телом пораженного грузина, проверяя, жив ли, продолжая целиться и ожидая, что Месхишвили сейчас опять вскочит. Из глубины вагона тревожно поблескивали очки Пильняка, покашливал Греблис, с противоположного конца тихо причитала дежурная по вокзалу.

– Ох, батюшки, матушки, что делается-то! Ох, светики, что ж вы делаете? Поубивают друг друга…

Возле нее возвышалась черная фигура кондуктора с бледным испуганным лицом. Нервной рукой он все поправлял на голове фуражку с эмблемой железнодорожника. Вольф с Гренихом смотрели на эту картину со своих мест.

Спустя какое-то время очнулся от ступора Белов и, шагнув к убитому, заикаясь, заметил:

– Он, должно бы-ыть, в обмороке. Он же не умер, да? Рана на руке не-несмертельна. А почему лицо т-такое?

– Эй вы, доктор, – обратился откуда-то сзади таинственный режиссер всего этого странного действа – замначальника Секретного отдела – и толкнул в спину Виноградова. – Проверьте, жив ли.

Пожилой интеллигент с эспаньолкой, кряхтя, присел, нагнулся и стал щупать под скулой пульс. Делал это долго, неопределенно качая головой и ничего не говоря. Грених не выдержал, подсел к грузину, стал щупать тоже.

– Мертв, – глухо выдавил он и встал, непонимающе оглядывая распростертое тело молодого человека, его сомкнутые глаза и лицо, все еще как будто перекошенное яростью. Опять пронзила неприятная мысль, что тому ведь было как раз тридцать, он оту-чился в Институте красной профессуры и даже состоял при секретариате партийного аппарата. Оставалась малая надежда, ведь Ольга настаивала, что пленный красный командир не мог быть грузином…

– Мертв? – переспросил дотошный Белов, беря за рукав Грениха и бесцеремонно разворачивая его к себе.

Грених инстинктивно отдернул руку, ничего не сказал.

– От раны на руке? – не унимался шахматист. – Разве бывает, чтобы люди умирали от такого простого ранения. В него поди тоже попали иглой! Оттого-то и лицо исказилось. Какой-то яд… Вы ведь знаете, да? Какой это яд?

Все молчали, никто не двигался. Саушкин поглядывал на Агранова, ожидая его указаний.

– Я не могу в это поверить, – в голосе Белова зазвучала непривычная строгость, и он сдернул с шеи шарф, нервно отбросив его на скамью. Заикаться он перестал, выпрямился, будто смахнув оцепенение или скорее перестав ломать из себя дурачка. – Операция по поимке сообщника венгерского шпиона Влада Миклоша зашла в тупик? Вы не предполагали, что все этим обернется, так ведь?

Белов обращался к Грениху, очевидно, считая его за главного.

– Что за яд? – сжав зубы, спросил он. Грених даже не пошевелился.

– Что ж, придется брать инициативу в свои руки. Никто не возражает? Я хотел бы обыскать тело, чтобы найти причину такой скорой смерти. Я уверен! Уверен, что в него тоже пульнули иглой, – сказал он и торжественно поднял в воздух тонкую металлическую иглу, держа ее за кончик двумя пальцами.

Поезд мчался на всех парах, мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Мерцал тусклый свет единственной лампочки, болтающейся под крашеным деревянным потолком. Давил полумрак. Становилось душно, пахло, как в мясной лавке, из-за крови мертвой грузинки.

– Да-да-да, – настаивал шахматист с нажимом. – Месхишвили уложили точно такой же иглой. Есть ли у кого-нибудь магнитик с собой? Я бы не хотел рисковать жизнью и шарить по телу убитого голыми руками. И никому бы не советовал этого делать.

Тут его лицо просияло, блеснули зубы в его этой прежней дурацкой улыбке умственно отсталого, он поднял палец, как Архимед, произносящий «Эврика!», и бросился к верхним полкам. Саушкин вскинул на него наган.

– Я знаю, где взять магнит! – воскликнул чудак, снимая свой потертый чемодан. Не обращая внимания на наставленное на него дуло револьвера, Феликс уложил чемодан на скамью и быстро щелкнул замками.

– Компас! – показал он небольшой круглый прибор в металлическом корпусе.

– И что? – фыркнула Ефимия Стрельцова. – Расколотишь такой хороший компас?

– Ну конечно. Ведь в вагоне убийца, которого надо вычислить! – недоуменно приподнял он брови, одним коротким движением тюкнул стеклянное окошко о спинку сиденья и стал очищать кругляш циферблата от стекла, а потом аккуратно выдернул стрелку.

Никто не подумал воспротивиться его кипучей деятельности. Все с удивлением и пытливым ожиданием смотрели, как чудак, присев рядом с телом, стал водить стрелочкой от компаса по брючинам костюма, вдоль ремня, по рубашке, воротнику, по лицу, часто к нему наклоняясь.

Грениху пришлось присоединиться. Вместе они, разглаживая ткань одежды, прищуриваясь и нагибаясь, искали иголку, как вдруг Константин Федорович остановился, обратив внимание на боковой шов брючины, чуть изогнутый, – в складках блестел тонкий металлический предмет.

Белов замер, в искреннем недоумении уставившись на то место, откуда торчала игла. На его лице расцвела довольная улыбка, и он поднес стрелку компаса к ней. Но увы, игла для такого магнита оказалась слишком тяжелым предметом и никак не хотела выходить из слоя толстого твида. По ее чуть скошенному положению не было понятно, глубоко ли она вонзилась, достигла ли тела грузина.

– Уберите ваш магнит, – раздраженно отмахнулся Грених. – С самого начала ведь было ясно, что он вам не поможет.

Белов обиженно поднялся и отошел. А Константин Федорович вынул из кармана платок и подцепил иголку через материю. Потом протянул платок Белову. В белом квадрате ткани блестела окрашенная кровью двухдюймовая иголочка.

– Кладите и вашу сюда. В городе проведем анализ.

– Но кто же выпустил яд?

– Вы у нас тут Шерлок Холмс, валяйте, – огрызнулся Грених.

– Ну как же можно так говорить!.. Это же совершенно безответственно! Неужели вас совсем не трогает, что кто-то выпустил в человека отравленную иглу? – Белов в недоумении смотрел на Грениха. Тот безучастно свернул платок в несколько раз и спрятал в нагрудном кармане.

– А как же эти иглы были выпущены? – не унимался шахматист.

– Вы задаете слишком много вопросов. Мое дело – провести анализ. Здесь я этим заниматься не могу. Найдете, кто это сделал, узнаете – как.

И Грених сел на свое место.

– Это я должен узнать?

– А почему нет? – пожал плечами Грених. – Разве долг советского гражданина не велит вам найти убийцу? Все равно еще ехать часов шесть.

На некоторое время опять стало тихо, Белов взвешивал слова Константина Федоровича. Он долго смотрел в пол и тер висок.

– Это сделал доктор Виноградов, – наконец выдал шахматист.

Ему никто не ответил. Тишина нарушалась лишь стуком колес.

В вагоне теперь было два мертвых тела, пассажиры, шокированные произошедшим, пребывали в болезненном оцепенении, притихли. Только где-то в конце вагона, у котла, по-прежнему поскуливала баба с елкой. Кондуктор иногда шевелил кочергой угли. Да и осторожными и молчаливыми сделало всех скорее присутствие