Видение Нагуаля - Алексей Ксендзюк

ЧСВ — это суть и смысл всей нашей социальности. А социальность — главное содержание нашей жизни на этой земле. Действительно, можно прийти в отчаяние. Задача по устранению этого чувства для достижения безупречности, поставленная доном Хуаном перед Кастанедой (а теперь и перед нами), кажется невыполнимой.

На самом деле не все так безнадежно. Любое чувство (даже столь фундаментальное) устранимо, если ТОЧНО знать, как именно оно возникает, как развивается, какими механизмами и законами оно управляется. Конечно, не надо представлять себе, будто устранение ЧСВ превращает человека в ангела или робота. Критерий успешной работы в этом направлении (она никогда не заканчивается) — прекращение обусловленности реакций и поступков чувством собственной важности.

Что я имею в виду? Мы обусловлены в тот момент, когда наше осознание без нашего разрешения, а вполне автоматически отвергает целый ряд символов и содержаний из доступного ему мира, и усиливает (иногда чудовищным образом) другой ряд. Это и есть режим предельного искажения восприятия. Он включается во всех случаях выраженной небезупречности (а это почти фоновое состояние для массового социального человека). Его энергетический смысл сводится к бессознательному излучению энергии в окружающее поле, ибо тело воспринимает подобные состояния как агрессивность среды или внешнюю опасность. Вдумайтесь — наше тело своим биологическим «разумом» почти все время защищается от существующих в нашем воображении «агрессоров». Страх смерти, ЧСВ, жалость к себе — для нашего энергетического тела все это своеобразные симптомы неблагополучия, сигналы тревоги и т. п.

Вот причина тех колоссальных и в нашем случае решающих энергозатрат, которые вытекают из небезупречности и приводят к бессилию в отношении любых стабильных психоэнергетических трансформаций нашей природы.

Конечно же, безупречность не исчерпывается списком рецептов и упражнений по изменению собственного поведения и реагирования. В книгах Кастанеды дон Хуан нередко как бы «мистифицирует» понятие безупречности, делает его почти таким же загадочным и могущественным, как, скажем, «намерение». И это не только дидактический прием, направленный на то, чтобы вызвать у ученика достаточно сильную установку.

В практике безупречности всегда наступает момент, когда количество частных изменений, производимых начинающим нагуалистом с различными областями собственной психики (начиная с простейших действий по дисциплинированию и упорядочению тонального бытия и заканчивая «остановкой» базальных стереотипов реагирования страха смерти, чувства собственной важности и проч.), вызывает общее, недифференцируемое чувство "напряженной неопределенности" в отношении всего комплекса идей, формирующих человеческий тональ. Напряжение (с психологической точки зрения) вызвано фундаментальным противоречием — необходимостью продолжать жить и чувствовать в рамках человеческого мира, т. е. следовать общепринятым социальным стереотипам, и наличием культивируемого списка чужеродных для нормального человека отношений и переживаний. Конфликт, порожденный этой глубинной раздвоенностью, автоматически разрешается лишь одним способом — достижением специфической отрешенности. Пока "отрешенность воина" не достигнута, мы постоянно колеблемся, то и дело возвращаясь в мир привычных эмоциональных и — поведенческих шаблонов, и каждое усилие по повторному достижению безупречных реакций требует значительных волевых усилий. «Воля» такого рода — явление исключительно тональное, а потому не обладающее подлинной силой. Она исчерпывается, она утомляет. Таким образом, наша психика и все наше тело бессознательно чувствуют себя "припертыми к стене". Выхода из подобной ситуации в рамках тонального описания просто не существует. И тут происходит незаметное чудо если мы вопреки "здравому смыслу" несгибаемо стоим на своем, включается намерение достичь отрешенности — а это действие, принадлежащее нагуалю, т. е. акт во всех отношениях вполне магический, хотя и не впечатляющий с поверхностной точки зрения.

Случается, что практикующий безупречность несколько лет использует для этого магическое намерение, ни в малейшей степени не подозревая об этом. Его мироощущение в какой-то миг меняется в самой основе своей, но он приписывает это развившейся способности к самодисциплине. Это любопытный и крайне важный период — именно тогда начинает пробуждаться та измененная чувствительность, которая в конечном итоге производит решающую "остановку мира". Интересно, в этом смысле упрямый, неподатливый тональ, тормозящий процесс самоосознания, может оказать большую услугу воину. Преждевременно открывшаяся сенситивность (т. е., выражаясь языком энергетического тела, подвижность точки сборки) предоставляет обильный поток необычных, «магических» впечатлений — они соблазняют поддаться галлюцинированию, что приводит к хаотическим и бесплодным блужданиям среди кривых зеркал возбужденного расширенным спектром восприятий тоналя. Поскольку намерение не успело сформироваться в должной степени, трансформант оказывается в ловушке — тоналю нравится скользить в полуоформленных мирах, никогда ни на чем не фиксируясь — это еще один хитрый способ сохранить собственную неизменность. В определенном смысле такое состояние немногим отличается от фантастического кино: экзотические видения, которые можно увлеченно разглядывать, по-настоящему не соприкасаясь с ними, и при этом оставаться прежним собой. Лазейка — вполне удовлетворительная для многих и особенно опасная тем, что почувствовать обозначившийся тупик поистине нелегко.

Это еще одна причина, по которой кастанедовский дон Хуан долгое время не акцентировал внимание ученика на видениях, а добивался его полноценной безупречности в обычном режиме восприятия. В одном месте об этом сказано почти буквально:

"Восприимчивость — не самое главное… Главное — это безупречность воина" (Tales of Power)

В случае самого Кастанеды мир «остановился» обвальным образом уже в тот момент, когда намерение отрешенности, вынужденное несколько лет бороться с его строптивым и изворотливым тоналем, приобрело исключительную и стабильную интенсивность.

Нет нужды торопить события и постоянно искать свидетельств магического опыта (а ведь все мы, безусловно, склонны к этому). Практика безупречности всесторонне готовит нас к решительному повороту и делает это гармонично и неотступно. Визионеры, экстрасенсы и духовидцы — не столь уж исключительное явление. Их способности любопытны, но мало что меняют в их природе. Задача нагуализма — подлинная трансформация энергетического тела, полноценное овладение иными способами энергообмена и функционирования нашего целостного существа, а это может стать возможным только в том случае, если вы буквально «пропитались» безупречностью — изменили свой разум и свое сердце полностью и бесповоротно. Кажется, только толтекская традиция осознала этот лежащий на поверхности факт и извлекла из него практическую пользу. Мистики и маги иных культур, как правило, имеют дело с силами нагуаля, прорывающимися в их существо кратковременно и фрагментарно, — они играют на пороге Трансформации и словно колеблются между мирами, а мы с наивным восхищением следим за процессом, полагая, будто их мерцающее блуждание — свидетельство особенного искусства равновесия. И лишь более близкое знакомство с этими причудливыми людьми заставляет усомниться в их совершенстве. Безупречный толтек находит в этом зрелище поучительный урок.

Безусловно, толтекский путь самотрансформации (как и всякая «духовная» дисциплина) требует от человека полной самоотдачи. Следуя традиции, его вполне можно называть "духовным подвигом" или, например, "шаманистским стоицизмом". Иначе и быть не может, поскольку в дон-хуановском учении объектом целенаправленных изменений становятся практически все проявления человеческой психики.

В этом отношении нагуализм глубже и основательнее многих мистико-оккультных школ, славящихся своей суровой аскезой, — несмотря на то, что толтеки вовсе не акцентируют внимание на строгости своей дисциплины. Тяжкий труд здесь скрыт от постороннего взгляда, и только сам практикующий знает, каких усилий внимания и какого контроля требует каждый шаг на пути развития осознания.

Степень алертности (бдительности), которая необходима воину, на первых порах кажется невообразимой и недосягаемой. Первое и самое тяжкое испытание ожидает практика в тот период его жизни, когда осваиваются фундаментальные принципы безупречности; редко кому удается пройти эту часть пути без срывов и остановок. Искушение отказаться от разрешения поставленной задачи, которая часто кажется неисполнимой, здесь бывает особенно сильным. Зато в момент, когда настроение безупречности становится наконец фоновым, полностью пропитывает психику, можно считать, что по крайней мере половина работы сделана. Оглянувшись назад спустя годы, толтек даже изумляется порой: отчего эти достижения казались ему столь трудными?