Чернушка - Петр Сигунов

Взять, к примеру, хотя бы простой будильник. Жена наивно считала, что будильник непременно должен стоять на тумбочке, у кровати, а белка прямо-таки из шкуры лезла вон, упрямо доказывая, что ему самое подходящее место под столом. Она никак не могла допустить, чтоб тишина домашнего уюта нарушалась бы нудным надоедливым тиканьем и неожиданными резкими звонками.

В этом принципиальном поединке победил настойчивый сибирский характер таежницы. Будильник навсегда умолк, и жена стала опаздывать на работу.

Ни одного светлого закоулка, ни одного темного уголка не было в коммунальной квартире, куда бы не успела заглянуть днем вездесущая проказница.

Как-то вечером, вернувшись из института, я решил угостить Чернушку кедровыми орехами, которые специально для нее привез из бахтинской тайги. Но рюкзак, где они хранились, оказался совершенно пустым. Неужели у кого-то хватило наглости ограбить маленького зверька? Сердито допросил всех квартирных ребятишек. Они клялись, что ничего не брали.

Добрейший дед Гаврил сочувственно покачивал седой головой - жалел белку. Вдруг вездесущая проныра бесцеремонно юркнула к нему за пазуху и вылезла с орехом во рту. Сконфуженный сосед вывернул все карманы своего пиджака - оттуда градом посыпались отборные кедровые орехи.

- Это вы, бесенята, подстроили? - обрушился дед на ребятишек. Посмеяться решили над беззубым? Ух, этакие шкодники! Я вам покажу!

Затем орехи были найдены почти во всех костюмах, брюках и пальто, которые висели в коридоре, но больше всего в пустых бутылках.

Оказывается Чернушке не понравился почему-то рюкзак, и она перенесла запасы в потайные "кладовые".

С той поры белка стала прятать и перепрятывать по темным углам все, что могла поднять и унести: крышки от чайников, ложки, вилки, карандаши, ручки. Но особенно ей нравились блестящие украшения. У женщин то и дело исчезали бусы, брошки, кольца, шпильки. Она умудрилась стянуть у соседки заграничные клипсы, которыми та очень гордилась. Одну клипсу засунула в энциклопедию, а куда дела вторую - никто не знал.

Все пострадавшие женщины потребовали, чтоб я немедленно убрал "воровку" с глаз долой - отнес бы в лес или в зоопарк. Но я не обращал внимания на их претензии.

Мирное доброе существование между двумя хозяйками, проживающими в одной комнате, явление недолговечное и противоестественное, тем более что обе они смотрели на вещи по-разному. Отношения жены и Чернушки с каждым днем ухудшались.

Жена купила где-то с величайшими трудностями потешного нарядного Буратино из разноцветной пластмассы. Она радостно посадила его перед зеркалом, среди флакончиков с духами, и воскликнула:

- Правда, какой симпатичный! Как хорошо сделали его мастера детских игрушек!

Чернушка и на этот раз не согласилась с женой. Когда мы ушли на работу, она усердно принялась переделывать "симпатичного" Буратино на свой художественный вкус: прежде всего начисто отгрызла половину слишком длинного острого носа и обкорнала концы слишком загнутых башмаков. Мы застали белку в тот момент, когда она сосредоточенно обтачивала своими оранжевыми резцами Буратинин колпак.

Жена схватила веник. И началась суматошная возня. Задрав хвост, Чернушка носилась по комнате с такой быстротой и проворностью, что жена не успевала поворачиваться, как шаловливая проказница оказывалась то под кроватью, то на голове у преследовательницы. Не добившись победы, жена устало повалилась на диван. А Чернушка с квохтаньем юркнула ко мне за пазуху.

С той поры веник стал для белки самым страшным предметом на свете. Стоило только показать ей веник, как она мчалась ко мне за пазуху.

С точки зрения Чернушки

С точки зрения Чернушки, я был не только добродушным человеком, который всегда прощал ей любые проделки, даже далеко не безобидные (например, она обгрызла праздничные лакированные туфли жены и мне пришлось купить замену), не только могучей крепостью, где можно спастись от страшного веника, но и... надежной кладовой для ее запасов. Часто она запихивала мне за шиворот то холодные огрызки яблок, то шершавые куски сухарей, то янтарные бусины от растерзанного ожерелья, то безносого Буратино, которого по-прежнему продолжала "прихорашивать".

С точки зрения Чернушки, я был еще... неисправимый растяпа. Бывало, сижу за столом, пишу о таежных путешествиях. Только задумаешься, замечтаешься, она тут как тут. Схватит авторучку зубами и давай скакать по комнате. Я за ней - да разве угонишься, разве поймаешь? Глядишь, снова прыгнула на стол, но уже без авторучки - куда-то успела спрятать. Начинаю долго елозить по полу, ползать с фонариком под кроватью, под диваном, пока не найду. А белка как ни в чем не бывало с копалухиным квохтаньем кружится на мне. Но разве можно на нее сердиться?..

С точки зрения Чернушки, я был также... безнадежный, закоренелый грязнуля. Каждое утро она садилась ко мне на плечо и, нежно воркуя, тщательно вылизывала небритые колючие щеки шершавым язычком.

Знаю, найдутся ехидные скептики, которые скажут, что я преувеличиваю. Но так было.

Все ли нам известно о скрытной жизни диких зверей и зверюшек? Ведь многие из нас всегда стремились и стремятся лишь к одному - убить, ободрать, съесть.

Вы теперь, возможно, поняли, почему я не могу молчать. Я хочу, чтобы все полюбили Чернушку, чтобы все наконец-то уяснили, что белка не только "предмет охотничье-пушного промысла", а прежде всего частичка живой природы, нечто более важное и ценное, чем женская шуба. В наш нейлоново-синтетический век легко можно сшить любую теплую меховую одежду, не снимая с "меньших братьев" шкур.

Каждый вечер, вернувшись из института, я писал до глубокой ночи про Чернушку. Мне хотелось подарить читателям простую, правдивую книгу. Писал и вспоминал непуганую, пока еще не тронутую человеком бахтинскую тайгу, вспоминал друзей, с которыми там работал. Сколько я с ними исходил километров! Сколько хвороста сожгли мы в геологических кострах! Сколько крови подарили комарам!

Я восторгался проделками белочки. Жена сердилась на меня. В конце концов не выдержала.

- Или я, или Чернушка! - сказала решительно. - Выбирай!

Только теперь я понял, как ей надоела моя любимица. Белочка пробуждалась очень рано и, не считаясь с тем, что мы еще спим, носилась по комнате. Она так громко шлепала лапками по паркету, так назойливо теребила нас за волосы и кусала за пятки, требуя, чтобы с ней играли, что волей-неволей приходилось вставать.

Этот маленький зверек из-за своей неугомонной резвости все в комнате перевертывал. Этажерка, на которой стояли всевозможные безделушки и статуэтки, исковеркана.

Нередко пронырливая резвушка забиралась в банку с вареньем, и тогда жена чуть не плакала, видя, как она старательно вытирает о простыни измазанную вареньем мордочку.

В общем, ультиматум был обоснован. Но я ни за что бы не разлучился с белочкой, если бы не уловил голоса тоски.

Голос тоски

Это было в теплые февральские дни. Во дворе стучали капели, хорохорились воробьи, ворковали голуби. Чернушка с утра до вечера просиживала у окна. Вид у нее был встревоженный, озабоченный. Она перестала играть, плохо ела, часами исступленно прыгала по раме, пытаясь протиснуться через непонятную прозрачную преграду на улицу. Когда мимо проезжали трескучие мотоциклы, которых белка почему-то боялась сильнее Найды, она с паническим цоканьем отскакивала. Но, преодолев страх, снова взбиралась на подоконник и снова билась о стекла. Чернушка стала сердиться и даже на меня бросалась с "кулачками".

Тайком от нас она носила за шкаф тряпки, бумагу, прутья от ненавистного веника и строила гнездо, опутывая прутья разноцветными шелковыми нитками, которые стянула у жены из шкатулки для рукоделья.

Вскоре мы услышали странные призывные звуки. Они походили на тягучий, стонущий свист. В нем звучала тоска.

На следующий день я уже был далеко от Ленинграда, в глухом лесу. Под лыжами скрипел снег. В рюкзаке барахталась Чернушка. Разлапистые ели, засыпанные сугробами, стояли безмолвно, точно уснули. В их ветвях таились волшебные звери из снега. Сиротливо желтели на осинах редкие зимующие листья. Лес казался безжизненным, застывшим.

Но вот я увидел следы взрослого беляка. А под сосной совсем недавно прошмыгнул маленький зайчонок. Задев куст, он выронил несколько буровато-дымчатых шерстинок с лиловым оттенком. Постой! Да где же это видано, чтобы у косоглазых была такого цвета шерсть? Конечно, здесь проходила куница. Ведь след у нее точь-в-точь как у молодого зайчонка.

"Ох, Чернушка, не на веселую волю я тебя отпускаю! Еще не нашлась такая белка, которая могла бы спастись от быстрой куницы. Пойдем подальше от этого страшного места!"

Над лыжами взлетает мягкая, еще не схваченная морозом пороша. Передо мной новые следы, неровные и четкие: впереди побольше, сзади поменьше.

Что это за неведомый зверек с такими разными лапами?