Чернушка - Петр Сигунов

Если большие кедры величаво пышные, броские, то молоденьким еще не дозволено щеголять в нарядных свитках. Стволы у них покрыты гладкой, тонкой невзрачно-серой кожицей. Зато усы - как у турецких султанов. Широкораскидистые ветви густо утыканы длиннущими сизоватыми хвоинками. Издали кедрята-пацанята похожи на голубых взъерошенных дикобразов.

Мы решили немножко передохнуть в смолистой прохладе. Недоверчивым, любопытным кукарам надоело горланить над нами. Они принялись набивать свои потайные, подъязычные мешочки гранеными орешками.

- Очень странное нынче лето, - задумчиво промолвил Павел, теребя сухой ершистый стержень от раздраконенной птицами шишки. - Не может быть, чтоб так рано созрели орехи. Тут что-то неладное. Не доводилось мне еще встречать таких скороспелых шишек. Вот загадка непонятная...

Павел попросил у меня бинокль и пристально начал рассматривать лохматые купола деревьев.

- Теперь все ясно, - удовлетворенно сказал он. - Два года перепутались вместе, вот и меня запутали, заставили голову ломать. В прошлую осень урожай кедровых орехов в бахтинской тайге был такой, что, случалось, ветви ломились от тяжести шишек. А нонче так себе, скудноватый. Здешние кедры, обратите внимание, спрятаны от буранов в тихую ложбину. Стоят, как в глубокой чаше. Старые шишки, ну те, которые желтеют на вершинах, заклекли, задубели от смолы, потому и не свалились. А летошние шишки, посмотрите внимательней, будто фиолетовым соком от жимолости обляпаны. Кукары их покамест не трогают, ждут, когда созреют. Им хватает и старого урожая!

Гляди-кось! Гляди-кось! Вон там шуруют хуторяне-скопидомы! Мужички себе на уме, себе - в кубышечку!

В самом деле, по кедрам возбужденно сновали небольшие полосатые зверьки. Размахивая пушистой, блестящей, как смоль, кисточкой хвоста, они торопливо набивали за щеки коричневые, глянцевитые орехи. Потом с раздувшимися скулами скользили по стволу вниз головой, прятали добычу в норы и снова проворно забирались на вершины, где шишки поблескивали на солнце, точно отполированная яшма. Издали казалось, что бурундучки соревновались с кедровками - кто скорей завладеет остатками прошлогоднего урожая.

Павел сказал, что это маленький зверек припасает себе на зиму до шести килограммов полнехоньких, увесистых орешков!

Из-под корней выскочила рыженькая востроносая мышка, схватила кем-то оброненный орех. Озираясь настороженно, словно боялась, как бы не отняли находку, она шмыгнула в густую траву. Долго не показывалась. Но как только упал новый орех, воровато зашустрила из потайного укрытия. Подняв зубами желанный "подарок", мышка-малышка поспешно исчезла.

Прямо под нами яростно долбил заклеклую, янтарную шишку пестрый дятел. То ли жучков-червячков искал, то ли забавлялся, оттачивая клюв, то ли решил тоже подкрепить свое здоровье целебным душистым лакомством.

- Запасайся не запасайся - все равно скоро умрешь, - изрек Павел.

- Это почему же? - удивился я.

- От сотрясения мозга, - авторитетно заявил он.

Меня разобрал такой неудержимый смех, что даже бурундук испугался словно градом окатил нас орехами, вылетевшими изо рта. Юркнув под пень, он плутовато выглядывал оттуда блестящим глазком. Вероятно, изучал, какой же неведомый зверь издает непонятные хохочущие раскаты.

Павел вспылил от обиды. Он упрямо пытался убедить меня, что дятлы живут очень мало, не больше двух лет. Ведь им приходится от зари до зари трясти головой. Да не просто трясти, а с неимоверной силой барабанить клювом по стволам, чтоб достать короеда. Вот якобы и умирают они преждевременно от сотрясения мозга...

Отдохнув, мы снова пошли по избранному азимуту маршрута. Завидя нас, бурундуки-резвунки взмахивали хвостами, словно дирижерскими палочками. А пестрые певуньи-ореховки оглашали розовый таежный храм неистовой трескотней. Кругом цокали, цвирикали белки. Попискивали мышки-лесовики. Методично стучали дятлы. Жизнь в кедровой котловине бурлила - так осенью, во время жатвы шумят поля.

Всюду виднелись давнишние и свежие следы медведей. Они тоже собрались сюда на запоздалый пир в честь осеннего, прошлогоднего урожая.

Возле одного кедра я остановился: многие толстые суки на нем были обломаны. Неужели это работа браконьеров-промысловиков? Осмотрелся вокруг, но никаких признаков, указывающих на то, что сюда заходили люди, не обнаружил. Вопросительно взглянул на Павла. Тот вдруг ни с того ни с сего неудержимо захохотал.

- Ой, умора! Ой, не могу! Как вспомню, так щекотка под мышками одолевает... Прошлой осенью колотили мы шишки недалеко от Подкаменной Тунгуски. Урожай был на редкость отменный. Даже мешков не хватило под орехи. Так мы ссыпали их прямо на землю - горками. Ну, работаем себе с увлечением, шелушим шишки, просеваем, провеваем орехи от лузги. Вдруг слышим - треск, еще треск, сучья кто-то ломает поблизости. Побежал я узнать, что за тварюга завелся в нашем краю. Прямо скажу, смертельно ненавижу хищников-браконьеров. Смотрю, а это - медведь разбойничает. Кедр дербанит, подлец этакий. Обхватит лапой ветку, которая погуще шишками увешана, рванет с силой и бросит вниз. А сам все наверх морду задирает. Шишки там ядреные, тяжелые, гирляндами свешиваются. Потапа Потапыча жадность разобрала. Ну и покарабкался он к самой макушке. А здоровенный был. Макушка, конечно, не выдержала, согнулась от грузной туши. Гнулась, гнулась, да - хрясь пополам. Медведь так и шмякнулся о землю, будто куль с мукой. Полежал, полежал - и давай кататься. А сам то ли стонет, то ли ругается: "ух... ух... ух..." Я бы мог запросто пристрелить бурого, да пожалел. Очухался зверь, посидел, повздыхал, как старичок, потом орехи принялся лущить. Очень забавно это у него получается. Он зажимает шишку передними лапами и крутит между зубами. Шелуху пустую выплевывает, орехи же давит, жует, словно поросенок, - прямо со скорлупой вместе. Все-таки неприлично "генералу Топтыгину" белочку из себя изображать, ядрышки-козявочки выколупывать.

Из рассказа Павла я понял, что мне как раз и попался искореженный, обломанный кедр, на котором промышлял "хозяин тайги".

Идем, регулярно, монотонно, как заведенные, черпаем металлометрические пробы. Повсюду темнеют какие-то странные ямы-воронки. Было ясно, что они вырыты дикими зверями. Но кем? Кабаны тут не водились. А больше никто, кроме бурых медведей, не способен на такие подвиги.

Павел подтвердил мои выводы. Он сказал, что старые топтыги не такие уж дураки, чтоб лазать по деревьям. Они предпочитают лакомиться чистенькими, отборными орешками из подземных кладовок запасливых бурундучков. Но для этого им нередко приходится вырывать глубокие, до полутора метров, "шурфы". Нелегкий "поисково-разведочный" труд хитрых дармоедов окупается с лихвой. Не надо трясти кедры, не надо ломать суки, не надо потом плеваться прилипчивой смолистой шелухой. Черпай себе из бурундучиных закромов увесистые орешки полными горстями и жуй со смачным хрустом, с наслаждением. Да еще, коли посчастливится, можно закусить и свежатинкой. А медведи, как и соболи, очень любят жирное, духовитое мясо бурундуков.

Дерзкий хищник

По тайге растекались призрачные сиреневые сумерки. Мы прошли уже больше двадцати километров. До лагеря осталось пустяки.

Вдруг раздались тонкие, торопливые трели: "цык-цык-цык". Мы насторожились. Странные, отрывистые звуки на мгновенье затихли. Потом, сменившись тихим, стонливым свистом, они перешли в быстрое верещание: "цурюк-цурюк-цурюк".

- Кто это?

- Постой! Не шуми! - погрозил пальцем Павел, глядя на косматую вершину кедра. - Почему она так ругается? На кого сердится? Или нас заметила? Или?..

Павел не успел договорить. С макушки высоченного кедра прыгнула на соседнюю березу красно-бурая белка. Едва коснувшись гладкого ствола, она точно прилипла к нему, но сразу же встрепенулась, порывисто замахала черным хвостом и снова разразилась невероятнейшей скороговоркой: "цурюк-цурюк-цурюк". Затем, рванувшись вверх, заметалась, точно пламя на ветру, средь пестрой белизны суков.

- Что с нею? Почему так суматошится?

И тут мы заметили, что по кедру быстро засновал какой-то проворный, вертлявый, словно горностай, темно-коричневый зверь.

Вот он вытянулся, зашипел, зафыркал. Пятнистая морда его оскалилась, блестя клыками. Щетинистые усы угрожающе откинулись назад. А узкие прищуренные глаза вспыхнули недобрым зеленоватым блеском. Хищник был похож на матерого облезлого кота (вероятно, линял), только более длинный и более гибкий.

- Батюшки мои! Да это же соболь! - возбужденно прошептал Павел.

Увидев так близко от себя страшного врага, пушистая краснушка-поскакушка растерянно съежилась... Однако соболь почему-то не решался нападать. Вздымая спину горбом, он принялся носиться как угорелый по толстым сукам. Бедняжка спряталась в развилку ствола, затаилась. Но соболь не спускал с намеченной жертвы узких злых глаз. Белка легко могла бы переметнуться на соседнее дерево, куда не допрыгнул бы грузный преследователь. Да панический страх помутил, видимо, рассудок шустрого зверька. Или, возможно, она выбилась из сил от длительной погони? Белка, глупенькая, соскочила на землю. Вслед за ней прыгнул и соболь. Белка помчалась в частокольный пихтач, чтоб спастись, но не успела. Раздался визг. Мы запоздало бросились на помощь.