Узник острова Райкерс Айленд. Американский дневник - Егор Шевелёв

Одевать или не одевать свитр? На сегодня обещали +22С. Решаю, что и одной тенниски вполне хватит. Беру свою папку с бумагами и провиантом и выхожу в коридор. На подходах к столовой прождали около получаса. Аврал. Такое впечатление, что сегодня вся тюрьма отправляется на суд. Столовая перегружена, столов не хватает. И там, внутри столовой тоже приходится ждать. В конце концов, беру свою порцию манной каши, мармелада, сахара и молока. Зря, ой зря, пил я это молоко. Хорошо, что апельсин всё-таки не ел. Но обо всём по порядку.

Ещё в столовой я увидел знакомого латыша. В прошлый раз ездил с их ней компанией на суд. В этот раз мы тоже едем вместе. Им как и мне перенесли суд. После завтрака в столовой мы отправляемся в клетку ожидания, предварительно пройдя в одних трусах рамку металлодетектора. Вещи проходят рентген, включая носки и бумаги. Полы в этой комнате застелены одеялами, чтобы не ходить босиком по холодному полу. В клетке я встречаю всех трёх латышей. Разговорились. Хоть они и согласны взять вину и получить свой год, их заседание суда всё равно откладывают. Ребята приехали из Латвии немножко покутить. Для этих целей они запаслись поддельными кредитными карточками. Сняли номер люкс в дорогом отеле, ходили по магазинам. Словом нм в чём себе не отказывали. Но рано или поздно – отказала кредитная карта, ведь даже чужие деньги имеют свойство рано или поздно заканчиваться. Теперь вспоминают ребята незабываемый вид с балкона номера люкс да туфли купленные за штуку баксов. Молодые ребятишки. Посидят годик и их отправят на депортацию. И здесь таких охотников за мимолётным счастьем полным полно. Один из латышей успел поссориться со здешними ментами. Теперь на суд его будут водить отдельно от других, закованного в цепи.

В клетке народу набралось уйма! Не то что сидеть – стоять негде. Латышей увезли с первым автобусом. От нечего делать начал рассматривать обложки и корешки книг, которые читают здесь ожидающие суда. Это либо религиозная литература, либо детективы про чёрных братков-наркоторговцев. Даже солидного вида джентельмен в костюме, галстуке и лакированных туфлях читает какую-то белиберду.

Начали набирать во второй автобус. Позвали и меня. В сцепке в этот раз мне достался опрятного вида мусульманин. Выходим на улицу. Очень тепло, моросит дождик. Мы – последняя пара в очереди на автобус. Вдруг из моей папки выпадает на землю карандаш. Я его быстро поднимаю и бросаю обратно в папку. И начинается! Я даже вначале не сообразил, почему мои действия вызвали замешательство у сопровождающего мента. Напомню – моросит дождь. Мент тут же берёт у меня папку из рук и начинает в неё смотреть. Прямо на улице под дождём. Мы уже в автобусе, но он и не думает заходить. Он смотрит в папку. Водитель встал со своего водительского сиденья и стал смотреть на этого мента. Я стою на ступеньках, мой пристёгнутый мусульманин в полной растерянности ждёт в салоне на полпути. Мент молчит, мокнет, смотрит. Его лицо озаряет улыбка до ушей. «Пэнсил!» – кричит он водителю автобуса и отдаёт мне папку. И тут до меня дошло: ему показалось, что у меня выпал патрон (к огнестрельному оружию), а не карандаш. Карандаши здесь короткие – огрызок с заточенным концом, сантиметров 5—6 в длину. Я со своего карандаша от нечего делать соскрёб всю заводскую краску, от чего он стал тёмного деревянного цвета, поэтому в темноте на асфальте он ну никак не походил на обыкновенный карандаш. А патроны в тюрьме находят. Пол года тому назад, ещё до моего прихода в ГМДЦ, здесь на полу тюремного коридора нашли патрон от «калаша». Каким образом сюда проносят патроны и зачем – я не знаю. Таблички – объявления, что «за хранение ножа и патрона дают срок», вначале вызывали у меня некое умиление: ну при чём здесь патрон? Как стрелять без пистолета? Самострел сделать не из чего.

Внутри автобус меня поразил. В клетке народу ждёт уйма, а мы отправляемся с пустыми сидениями. В этот раз мы ехали каким-то необычным объездным путём. Как будто экскурсионный автобус – катаемся и катаемся по городу. Увидели два популярных моста, клинику и множество городских улиц. Возле клиники находятся очень интересные трёхуровневые паркоместа. Припаркованная машина поднимается как бы подъёмником, а под ней паркуется другая. Затем подъёмник поднимает две машины и под ними паркуется третья. Очень хорошо придумано. Новая длинная дорога оказалась интересной в эмоциональном и познавательном плане, но животу на пользу не пошла. Я расстегнул верхнюю пуговицу брюк.

Порадовало то, что мы сразу же заехали в здание суда, а не камеры ожидания МДС. Здоровенный автобус втиснулся в подземный паркинг суда. Нас начали выводить группами до лифта. Лифт оклеен агитационными объявлениями в необходимости носить штаны на поясе, а не в районе колен. «Нет приспущенным штанам!» Я растолстел, штаны даже с расстёгнутой верхней пуговицей и не думают спадать ниже.

На 7-й этаж Верховного суда нас набралось 8 человек. Поднялись лифтом. Встречающий и принимающий нас мент-ирландец читает моё имя и фамилию скорее по памяти, чем с карточки заключённого. Почему-то среди всех здешних подсудимых он одного меня считает настоящей мафией. В тесной камере ожидания набралось человек 20, потом привели ещё и ещё, и нас стало 32. Не то, что прилечь, присесть негде. Я занял позицию у решётки поближе к телевизору. Как впоследствии оказалось – зря. ДВД-плеер сегодня сломался – кина не будет. Но думал я не о кино и не о суде, а о животе. Вокруг неспокойного пуза сконцентрировалась вся вселенная. Время 9 утра, через 5—6 часов меня поведут на суд. Дотерплю или нет? Унитаз здесь есть. Грязный. С него открывается панорамный вид на всю камеру. Метрах в двух от него на расстеленных, на полу газетах спит негр. Обстановка не располагает.

Несколько соседей по скамейке пытаются завязать со мной разговор. Ага, можно подумать мне сейчас до философских рассусоливаний. «Спик инглиш Вери литл – Ураина». На этом всё. Говорить на ломанном английском с жутким «рязанским» акцентом куда проще, чем без акцента. Чувствую себя как Нео из кинофильма «Матрица» в эпизодах «слоу-моушен». Время реально замедлилось, оно не идёт, а медленно и нудно тянется. Такого не бывает в реальной жизни. А живот живёт своей жизнью, время для него тикает с точностью швейцарских часов. Причём часы тикают в обратную сторону, отсчитывая оставшееся время до часа «Ч». Через несколько часов живот к величайшей радости притихает.

Мысли иного характера снова стали посещать мою голову. Есть ли в этой камере люди, походящие по моему делу? Увижу ли я Василенка? Узнаю ли я его? Что я ему скажу? Передам сообщение от Джимми от его товарища-сокамерника, с которым я пересёкся в МДС. Собственно на этом и всё. Хочется поскорее пойти на суд и выяснить своё будущее. А ещё хочется кушать. Живот успокоился, не приспичит ли снова? Съедаю скромную колбаску, сладость решил оставить на потом. Сижу на скамейке, прислонившись спиной к стене, руки скрещены на груди, глаза закрыты, пуговица на штанах расстёгнута, но её никому не видно под тенниской. Во рту привкус колбаски. Помещение заполнено монотонным гулом голосов, клонит ко сну. Суд кажется ещё таким далёким. В итоге я задремал в сидячем положении. Неглубоким, спокойным сном.

Проснулся я от того, что принесли покушать: сэндвич с сыром и упаковка молока. Хочется пить. Но это же молоко плюс мой живот. Калькуляция возможных рисков и последствий. Рискну. Вспоминаю про кофе. Открываю упаковку, засыпаю туда растворимый кофе, взбалтываю, крепко зажав пальцами верхушку картонной упаковки. Капли молока проливаются на пол. Кофе никак не хочет растворяться в холодном молоке. Отпиваю немножко молока и продолжаю перемешивать путём взбалтывания. Молоко, появившееся на пальцах уже не белое, а коричневатое – значит таки смешалось. Вытираю пальцы туалетной бумагой, припасённой в кармане. Сэндвич я не решился кушать и отдал его вечно голодным наркоманам-планокурам. Как я и рассчитывал, кофе придал мне бодрости и ясности ума.

Я приступил к рассматриванию собравшейся публики. Проходящих по моему делу здесь нет, ведь на слово «Украина» никто не прореагировал. И Василенко здесь нет, если конечно он не негр преклонного возраста в очках тихонько притаившийся в углу. Начали понемножку, по одному забирать на суд. Негр в рубашке, чёрном расстёгнутом свитере и галстуке, пошёл первым. Он признал свою вину, вернулся и начал ныть о несправедливости жизни. 21-летнему карлику мексиканцу дали 2 года, он пришёл заплаканный и замкнулся в себе. В клетке дожидались своей участи: несколько наркоманов с заторможенным, но счастливым видом; несколько откровенно психически нездоровых личностей, которым тюрьма – не тюрьма; несколько дураков, которых кто-то использовал (в корыстных для себя целях) и посадил, а они только сейчас расчухались и возмущаются; один африканский беженец; один гомосексуалист постоянно ругающий кандидата в мэры Нью-Йорка, который в своей предвыборной программе обещал бороться с Геями. Остальной контингент совершенно ничем не выделялся.