Господин 3. Госпожа (СИ) - Князева Мари

— Господи, Рустам, это же… недостойно человека твоего возраста и достатка. Тебе было пятьдесят, когда умер отец — неужели какая-то несчастная вышка стоила того, чтобы двадцать лет носить в себе обиду, которая больше вредит тебе, чем другим?

— Может быть, и глупо, — согласился Рустам, но в голосе его явно звучал сарказм. — Если бы это был единственный случай, когда отец отдал тебе предпочтение.

Вот теперь в голосе брата звучали настоящие эмоции. Похоже, он до сих пор злился на меня, и та вышка была только вершиной айсберга его обид. Однако Рустам быстро взял себя в руки и принял невозмутимый вид:

— Но, как говорится, кто старое помянет… Глупо нам с тобой теперь, на пороге… старости сводить какие-то счёты.

— Я рад, что ты готов забыть прошлое. Но теперь… объясни, зачем ты пытался выставить мою третью жену передо мной в дурном свете?

— Да потому что хотел предупредить тебя… уберечь… Белые женщины — они… им нельзя доверять! Они коварны, беспринципны, злонамеренны.

— Все? Все, как одна?

— Я не встречал среди них благочестивых.

— Может быть, ты не там искал? Моя Ева очень благочестива. Я прожил с ней пять лет, и она не дала мне ни одного повода усомниться в этом. Да что далеко ходить? Она смогла ужиться с Зойрой, а на это способен только настоящий ангел. С добрым характером и бесконечным терпением.

Рустам покачал головой:

— Ты просто ослеплён. Она ведьма. Джинири.

— Ты говоришь глупости, Рустам, и я настоятельно прошу тебя их не повторять. И больше не провоцировать мою жену. Оставь её, пожалуйста, в покое.

Брат опустил взгляд, но ноздри его гневно подрагивали.

— Кстати, о провокациях, — вспомнил я, — что это за письма отца, одно из которых ты прислал Еве? Где ты его взял?

— Нашёл в его вещах после смерти, — недовольно отозвался Рустам.

— И почему мне лучше не знать их содержание?

— Я не знаю, так решила вся семья. Моя мать, наши сёстры и брат… ещё тогда, когда вы с Амрой были детьми. На самом деле, там всего одно письмо, но оно длинное…

— Отдай мне его, пожалуйста. Думаю, что смогу справиться с содержанием этого опуса самостоятельно. Я уже не мальчик.

Рустам вздохнул:

— Возможно. Но прежде я обязан посоветоваться с Шурук.

Он протянул мне руку, а потом вдруг притянул к себе и похлопал по плечу. Кажется, Рустам никогда в жизни так не делал. Но отчего-то у меня всё равно осталось ощущение недоговоренности после этой встречи.

Глава 23. ЕВА

После завтрака я написала Пете, изнывая от мучающего меня горестного ожидания:

"Пожалуйста, скажи, что наметился какой-то проблеск надежды! Если нет, то хотя бы расскажи, что задумал Рустам. Умоляю! У меня просто нет сил дальше жить в неизвестности!"

Петя ответил не сразу. Я походила по комнате, наведалась в ванную, умыла пылающее лицо, а когда вернулась, то телефон уже мигал сообщением:

"Я работаю над этим. Пока не время распространяться".

Я вздохнула. Села за компьютер, открыла тетрадь в кожаной коричневой обложке, и вдруг в комнату вошёл мой муж. Я встала и бросилась к нему в объятия с необъяснимым облегчением, будто давно его не видела или не чаяла уже, что он вернётся. Терджан погладил меня по голове, на удивление не задав ни одного вопроса, а потом оторвал от себя и заглянул в глаза:

— Ева, нам нужно серьёзно поговорить.

Моё сердце бухнуло в грудной клетке.

— О чём?

— О честности и доверии. Мне кажется, они несколько пошатнулись в последнее время между нами.

— Терджан… — я вознамерилась просить прощения и оправдываться, но он остановил меня жестом, выставив ладонь вперёд:

— Я знаю.

Я похолодела.

— Знаешь..?

— Что мой брат пытался выманить тебя этой ночью из комнаты. И какие методы он для этого использовал. Ева, это никуда не годится. Почему ты мне ничего не сказала?

Я выдохнула и опустила глаза. Значит, он не знает про Петю, иначе его реакция была бы намного более бурной.

— Я боюсь его, любимый. До дрожи боюсь, как кролик — удава.

— Что он может сделать тебе? Ты под моей защитой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А ты уверен, что тебе не стоит его опасаться? — осторожно спросила я.

Мой господин нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

— Что он неизвестно зачем явился после стольких лет, настраивает тебя против меня, а Карима против Дахи и его семьи.

— Да, — вздохнул муж, — у Рустама есть странное предубеждение против белых женщин, которое я не разделяю, но не могу выгнать его из своего дома. Он… открыл мне новые обстоятельства. В общем, придётся потерпеть его присутствие ещё немного.

— Сколько? Он не говорил, когда собирается уезжать домой?

— Нет, точно я не знаю. Он приехал на несколько дней.

— А чем он здесь занимается? Ты возишь его на свои предприятия?

— Да, и это тоже. Мы общаемся, делимся опытом, он с интересом вникает в мои дела…

— Думаешь, стоит посвящать его во все тонкости?

— Что за паранойя, Ева? Он всё-таки мой брат… К тому же, есть то новое обстоятельство… Тебе не стоит беспокоиться, любовь моя. Единственное, на что я прошу тебя обратить внимание, это твоя откровенность. Пожалуйста, не скрывай от меня ничего, что связано с тобой или нашей семьёй. Хорошо?

— Да, конечно, — кивнула я, с ужасом чувствуя, как горят мои щёки.

— Ева, есть ещё что-то, чего я не знаю, хотя следовало бы?

— Нет, — пискнула я, надеясь, что не слишком надолго задумалась, прежде чем ответить.

— Хорошо, — с расстановкой сказал Терджан. — Но если появится, то ты сразу поделишься со мной, не так ли, любовь моя?

Я кивнула, внутренне сгорая от стыда. Но что я могла сказать? Твой брат задумал против тебя что-то ужасное, но я не знаю что, а мой бывший жених помогает ему это осуществить? Что ж, возможно, так мне и следовало поступить, но я промолчала.

Он ушёл, а я бросилась к телефону. Набрала Пете:

"Даю тебе время до завтрашнего утра, а потом рассказываю мужу всё, что знаю. Я не могу больше жить на пороховой бочке, а твой господин — настоящее исчадие ада. Он изо всех сил роет мне яму и выдумывает какие-то небылицы, чтобы оправдать себя перед Халибом".

Петя ответил очень быстро:

"Ева, пожалуйста, не делай резких движений, не предупредив меня. Ты сразу всех погубишь. Поверь, если бы я заботился только о себе, а на тебя плевал, то не стал бы вообще ничего рассказывать. Возьми себя в руки, я постараюсь всё уладить".

Я глубоко вздохнула и обратилась к своему любимому лекарству от тревог — дневнику пани Беаты.

16 мая 1968 г (поздний вечер)

Честно признаться, хозяин меня удивил. Я ожидала много чего от этой встречи, но уж никак не спокойного равнодушия, с каким меня встретил пан Насгулл. И не английского языка. Прежде он не пытался разговаривать со мной на нём…

— Sing (пой), — приказал он, когда мы обменялись приличествующими случаю поклонами.

Я бы не сказала, что хорошо говорю по-английски, но кое-что, конечно, понимаю — в противном случае было бы безумием с моей стороны переезжать в англоговорящую страну. Но я была бы не я, если бы не захотела немного подразнить своего господина. Выпучила глаза и уставилась на него будто бы в непонимании. Хозяин недовольно нахмурился, поманил меня к себе, а когда я приблизилась, схватил за плечо — не больно, но крепко — и прошипел:

— What you want?

В глазах его снова полыхало то самое пламя, что и прежде. Он злился, нервничал, желал… чего он желал, я предпочитала не думать. Но он заставлял. Тем, что почти прижимал меня к себе, заставлял смотреть себе в глаза — в эти страшные омуты — так близко, что я чувствовала его дыхание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— To be free, — ответила я, глядя ему в лицо, как зачарованная.

— I want kiss, — прошептал пан Насгулл и накрыл мои губы своими.

Глава 24

ЕВА

Ох уж эти мужчины! Всё-то у них одно на уме! Никакого, понимаешь, чувства такта… Нет, чтобы поухаживать за барышней… Хотя, конечно, я понимала, что Джадир и так проявил намного больше такта и терпения в ухаживании за своей собственной наложницей, учитывая то, что по законам своей страны имел полное право просто опрокинуть её на кровать и взять всё причитающееся. Так же, как и мой муж. Видно, терпение и обострённое чувство справедливости у него в крови… Я разнеженно вздохнула и вернулась к переводу.