Господин 3. Госпожа (СИ) - Князева Мари

Дахи и Эвелина вместе со своим отпрыском наконец благополучно отбыли в аэропорт. Хотя бы за них у меня будет спокойна душа.

Глава 21. ХАЛИБ ТЕРДЖАН НАСГУЛЛ

Меня давно начало утомлять ощущение, что в моём доме происходит нечто неизвестное и непонятное мне. Ещё в ту ночь, когда я застал Еву почти в объятиях собственного брата, в совершенно неподзодящем для прогулок по дому костюме. Тогда я не стал устраивать сцен: не хотел ссориться ни с женой, ни с братом — и потому сделал вид, будто всё в порядке.

Честно признаюсь, меня несколько обеспокоил тот факт, что она снова покинула нашу постель после того, как я уложил её туда в завершение ночной прогулки по дому. Да, она была в нашей комнате, но отдельно от меня. Не хотелось думать, что это неспроста, и особенно — что она могла и снова выходить куда-то, пока я спал.

Утром решил её не будить, чтобы дать возможность выспаться, хотя знал, что Зойра будет недовольна.

— Есть только одна уважительная причина для женщины не спуститься к завтраку, — безапелляционно заявила моя старшая жена. — Это ночные роды. Всё прочее не достойно прощения.

— Успокойся, Зойра, — осадил я её. — Ева дурно спала ночью, ей нужно отдохнуть.

— Да уж, — усмехнулась она. — Слыхала я, кто ей мешал спать этой ночью…

Я вспылил, потому что и сам беспокоился на эту тему:

— И что же ты слыхала?

— Что у шурина подозрительно похожая бессонница и склонность бродить по коридорам по ночам.

— Зойра, твои намёки просто ни в какие ворота не лезут…

— Я очень надеюсь, что мне не о чем волноваться, Халиб, и очень надеюсь, что ты предпримешь для этого все возможные меры и убедишь свою любимую жену, что так себя вести не следует.

— Я непременно так и поступлю, но уверен, что тебе в любом случае не о чем беспокоиться.

Уверенность мою, однако, значительно пошатнул старший брат. Даже не хочется вспоминать, в каких выражениях высказывался он о Еве, но общий смысл его речи был такой, что она типичная белая женщина лёгкого поведения, падкая на богатых мужчин и удовольствия. Уж кому, как не мне было знать, что это неправда, но ведь я в самом деле видел их там вдвоём собственными глазами. Всё же я с гневом отверг его наветы, но Рустам предложил мне убедиться в неверности Евы собственными глазами, и я не нашёл аргументов против. На самом деле, такие проверки — это глупо, бесчестно и само по себе является предательством. Тот, кто копает подобную яму своим близким, весьма рискует сам в неё свалиться. Но я не смог отказать старшему брату, каюсь в своей слабости. Мне хотелось доказать ему, что он не прав. Что моя жена любит меня и верна мне. Поэтому я согласился. И поставил будильник на без пяти полночь.

А в назначенный братом час проснулся и обнаружил любимую жену в своих объятиях безмятежно спящей. Испытал огромное облегчение, несмотря на то, что верил в неё. Хотел верить. Вот и удостоверился. А теперь нужно разбираться, что к чему и почему Рустам был так уверен, что ему удастся выманить Еву ночью на свидание. Поэтому я снова проснулся около двух и разблокировал телефон жены. И прочёл сообщения, которыми с нею обменивался Рустам. И страшно разозлился на брата. Он уверял меня, что моя жена легко и с радостью обменяет меня на первого попавшегося мужчину — главное, чтобы он был побогаче. А сам пытается торговать с нею письмами нашего отца, о которых я, кстати, никогда ничего не слышал. Я буквально пришёл в бешенство от этих его интриг, но затем сам себя успокоил: зачем мне волноваться из-за этого недалёкого, злобного обманщика, пусть даже между нами и есть кровная связь? Самое главное — что мои по-настоящему близкие люди любят меня, верны мне и честны со мной. Сам не знаю, зачем я рассказал Рустаму про дневник пани Беаты, но теперь мне стало совершенно очевидно, что любые мои родственные чувства и дружеская откровенность абсолютно неуместны в отношениях с этим человеком.

— Во имя всего святого, Рустам, скажи честно, чего ты добиваешься? — спросил я, когда мы остались наедине.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он тронул меня рукой за плечо:

— Я беспокоюсь за тебя, брат. Ты даже не представляешь, на что способны эти женщины…

— А ты представляешь? — гневно перебил я его. — У тебя богатый опыт общения с европейками? Почему ты считаешь, что знаешь Еву лучше меня? Мы с ней не первый день знакомы, это просто смешно…

— Ты живёшь с ней пять лет — и думаешь, что знаешь её, как свои пять пальцев, но мне достоверно известно, что люди живут и по десять, а потом оказывается, что катастрофически заблуждались…

— Я читал вашу переписку, — перебил я его, и он слегка побледнел, но затем взял себя в руки:

— А ты думаешь, что всё так просто? Что она кинется мне в объятия, стоит только прямо предложить? Конечно, сначала она должна убедиться, что я не обману её… а для этого нужен благовидный повод для встречи…

Коварный змей!.. Ведь это немыслимо, какая змея чуть было не пригрелась на моей груди…

— Если помнишь, — процедил я сквозь зубы, — мы договаривались только проверить, придёт ли она на свидание…

— И я не стал бы тебя обманывать по его результатам, брат!..

— По каким результатам? Ты назначил нам встречу на одно и то же время!! — я невольно сорвался на крик, потому что уже не мог сдержать себя от омерзения.

Рустам молчал, не снимая высокомерного выражения с лица, но я всё равно видел, как сильно он нервничает.

— Почему ты пропал на десять лет, а теперь явился? — выдохнул я последний вопрос, на который хотел получить от него ответ.

Больше мне от этого человека ничего не нужно, он может катиться на все четыре стороны.

Глава 22.

Рустам судорожно сглотнул и выдавил напряжённо:

— Я умираю, Халиб.

Я вздрогнул. Мне не хотелось верить, что мой брат способен на такую чудовищную ложь во имя каких-то тёмных целей.

— Ты болен?

— Да. Смертельно.

— Чем?

Он пожал плечами:

— Рак. Бич нашего времени.

— А твои домашние — они знают?

— Нет. Я ещё никому не говорил, кроме тебя.

Я молчал, пытаясь переварить сказанное им.

— Поэтому я и приехал. Решил, что нельзя дальше откладывать примирение: мы всё-таки одна семья.

— Кто может подтвердить твою болезнь? У тебя есть справки, результаты обследований?

Рустам нахмурился и даже рот открыл от возмущения:

— Ты мне не веришь?

— Ты много лгал в последнее время. Я больше не могу слепо доверять тебе.

Брат задрал подбородок, но вместо высокомерного вида стал смешным, потому что его шея сплошь состояла из жировых складок.

— Хорошо, — процедил он сквозь зубы и быстро покинул мой кабинет.

А я вдруг ощутил, как сильно мне хочется, чтобы он покинул не только эту комнату, но и мой дом, и мою жизнь. Даже если он действительно болен. Эти не вовремя проснувшиеся родственные чувства рождали только напряжение и дурное настроение у членов моей семьи.

Но Рустам вернулся. И принёс заключение врача из частной клиники в своём городе. Там значилось: "Рак почки второй степени". Я нахмурился ещё сильнее.

— Когда операция? Какой прогноз? Почему ты раньше не сказал?

— Я не хотел, чтобы вообще кто-то знал, и тебя прошу не распространяться.

— Но какой в этом смысл? Ты хочешь сделать им сюрприз, просто умерев, не дав даже проститься?

— Если лечение не поможет, то в какой-то момент я всё равно уже не смогу это скрывать, а устраивать панику раньше времени не хочу.

— Я никому не скажу, можешь не волноваться, это не моё дело. Но подумай хорошенько.

— Разумеется, Халиб, я постоянно думаю об этом. Даже в случае успешного лечения я вряд ли проживу больше пяти лет. Впрочем, я и так стар…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не говори глупости! Шестьдесят лет — это ещё вполне благополучный возраст. Так… ты решил наладить отношения со мной, чтобы снять тяжесть с души, но расскажи, что заставило тебя водрузить её туда?

— Это старая и глупая история, с которой я никак не мог примириться, но перед лицом смерти вдруг осознал, насколько это мелко… Ты ведь самый младший из моих братьев, а я — самый старший. Я должен был получить всё, абсолютно всё, что принадлежало отцу, по закону. Но он, если помнишь, решил распорядиться несколько иначе. Подарил тебе на первую свадьбу самую богатую свою вышку, которая по традиции должна была достаться мне. А когда я устроил скандал на эту тему, желая получить хотя бы извинения или компенсацию в виде такого же щедрого подарка, то в ответ услышал только насмешки и упрёки в собственной жадности. Небеспочвенные, конечно, но от этого не менее обидные. Я затаил эту обиду на долгие годы, и когда между нами исчезло связующее звено в виде отца, то вычеркнул тебя из своей жизни.