Кровавая свадьба - Лариса Соболева

— Почему ты одна в такое время и с залитой кровью конечностью? — поинтересовался Андрей, заводя мотор. — Идешь, бормочешь что-то под нос, я за тобой минут пять наблюдал.

— Андрюша, отвези меня, пожалуйста, домой.

— Уточним: ко мне домой?

— Ко мне! — встрепенулась Рита, но, увидев хитроватое выражение лица Андрея, поуютнее устроилась на сиденье. — Никогда не поймешь, когда ты шутишь.

— Моя мать тоже так считает, а я серьезен всегда. Значит, ты хочешь домой? Так, брела одна ночью, можно сказать, раненая… Поссорилась с Германом?

— Вроде того.

— Я очень рад.

Он вел машину на минимальной скорости, автомобиль мягко перекатывался на ухабах, баюкал. Рита подумала, что сейчас с Андреем ей легко, не надо притворяться… Выходит, с Германом притворялась? Вполне может быть. Приходилось многое скрывать, играть чужую роль волевой женщины, которой незнакомы ревность, страх потерять Германа, презрение к нему, — такое тоже было. А это и есть притворство.

— Рита… — вывел ее из задумчивости Андрей, произнеся ее имя по-особенному, точно собирался сказать нечто очень важное.

— Не говори ничего, Андрюша, — поспешила остановить его Рита и, заметив вопросительно поднятые брови, добавила: — Ты сейчас будешь прямо спрашивать, а я начну изворачиваться, не давать конкретных ответов. Извини, на серьезные беседы у меня аллергия.

— Конкретный ответ ты уже мне дала. Напомнить?

— Я помню, — улыбнулась она. Его настырность начинала Рите нравиться.

— Так вот, я намерен не спрашивать, а требовать. Когда ты выйдешь за меня замуж?

— Требовать… — задумчиво произнесла Рита. — Вот-вот, Герман и ты всегда чего-то требуете. Вас обоих к черту следует послать.

— Германа и пошли, меня-то за что? Что я тебе сделал плохого?

— Действительно. Ничего.

— Тогда объясни.

Он остановил машину, развернулся к ней корпусом. В темном салоне почти не было видно его лица, однако по колебанию воздуха, по биотокам Рита определила, что он слегка раздражен:

— Вы с Германом далеко зашли. Сколько бы ни старались склеить горшок, усилия будут напрасны. Это хоть ты понимаешь?

— Еще как.

— Отлично. Что же тебя во мне не устраивает? Я предлагаю надежную руку…

— Понимаешь, Андрюша, ты слишком красив, а красивые мужчины никогда не бывают надежными. Как Герман.

— Где ты слышала эту чушь? — Он поехал дальше. — Столкнувшись с подонком…

— Герман не подонок, он просто такой, как есть.

— Я подчеркиваю: столкнувшись с одним подонком, ты сделала выводы обо всех мужиках. Красивый! Хм! Меня на протяжении всей жизни всовывали в прокрустово ложе, причесывали под одну гребенку с альфонсами, потому что я красивый. А для меня это было сущим адом. Девчонки в школе не хотели со мной дружить, боялись, что я посмеюсь над ними, а у меня даже мысли такой не возникало. В институте девушки спали со мной, но замуж выходили за других. Знаешь почему? «Ты все равно меня бросишь», — говорили. Поразительная у человека натура — заранее предусматривать то, что предусмотреть невозможно. Все стараются избежать переживаний, однако заставляют переживать других, да и все равно не избегают этой чаши. Красивый — значит, плохой. Не сейчас, так потом станешь плохим. Я ведь одно время комплексовал, однажды в школе попросил друга разрезать мне лицо, сам не решался обезобразить себя. Я мечтал о жутком шраме. Идиотизм, сейчас вспоминать смешно.

— Ну и что друг?

— В ответственный момент сдрейфил. Красивые, Рита, чаще бывают несчастными.

— Не прибедняйся. Ты же был женат.

— М-да, был, — скривился он. — Думал, больше не захочу жениться. Видишь ли, бывшая моя теща пожелала улучшить породу, идея пришлась по душе моей маме, а моя бывшая э… жена подходила ей по всем параметрам, короче, я у них был вроде быка-производителя. Невеста мне, в общем-то, понравилась, но откуда я мог предположить, что она так изменится после свадьбы? Милое, ласковое создание напялило шкуру тупой, ограниченной бабы. Она замучила меня ревностью, превратила мою и свою жизнь в какой-то искусственный, беспочвенный кошмар. Причем девушка из хорошей семьи ругалась как сапожник. Я поначалу и не думал ей рога наставлять…

— А потом наставлял?

— Естественно. Чтобы скандалы и обвинения имели под собой почву. Признаюсь честно, на сторону бегать мне было противно, за это я возненавидел жену еще больше. Наверно, я не любил ее, да и она меня тоже, просто имела обостренное чувство собственницы. Тогда я понял: без любви брака быть не может.

— Почему же ты не спрашиваешь, люблю ли я тебя? — подловила его Рита.

— Полюбишь. Я очень хороший, к тому же, как ты сама заметила, красивый, а хорошего и красивого человека любить легко. Вначале достаточно уважения.

— Ой, мы давно приехали, — ахнула Рита, ведь машина стояла у подъезда.

— Погоди, — задержал ее за руку Андрей. — Посиди со мной немного.

Она захлопнула открытую дверцу, подняла глаза на него, ожидая, что он еще скажет, но Андрей не произносил пустых слов, молча перебирал ее пальцы. Рите стало неловко.

— Андрей, а почему ты меня выбрал? — и высвободила руку. Он пожал плечами, мол, не знаю. — Еще вопрос: ты не ревнуешь…

— Когда ты с Германом? — угадал он. — Рита, я нормальный человек. Конечно, бешусь, злюсь. Ты довольна?

— Не знаю. Все это выглядит… неправдоподобно. И ты такой, извини, ненатуральный, как из сказки.

— В жизни сказок значительно больше, чем мы себе представляем.

— К тому же наивный, хотя, глядя на тебя, этого не скажешь. Я лично в сказки не верю, и вдруг мне повстречался, так сказать, принц…

— Престарелый, — пошутил Андрей. — Мне уж тридцатник стукнул.

— Нет, правда, мне встретился принц, а я… его боюсь, — наконец она сказала правду.

— Да? — рассмеялся он. — Странно. Не бойся, я в полнолуние не превращаюсь в оборотня. А если серьезно, почему бы нам не попробовать?

— На пробы может уйти вся жизнь, — грустно вздохнула Рита.

— Все равно их не миновать. Ладно, не буду тебя задерживать. Постой.

Один властный порыв — и она очутилась в руках Андрея. От неожиданности Рита замерла, широко раскрыв удивленные глаза. В следующий миг… Нельзя сказать, что его поцелуй был неприятен, а объятия грубы, и не напор испугал, а собственная слабость, даже ради приличия не сопротивлялась.

— Теперь иди, — отстранил ее от себя Андрей и включил зажигание.

Отъезжая, не оглянулся, словно обиделся. Рита поднялась к себе, одолеваемая сомнениями. Впрочем, они были понятны: она боится, избавившись от одного тирана, попасть в лапы к другому. В Андрее есть некая властность и сила, от чего Рита теряется. Потому и предпочла Германа, тот раскрыт как на ладони.

Мама слушала, подливая чай себе и дочери. Рита не спрашивала, как ей поступить, что делать, однако мама все равно высказала свое мнение:

— У русской женщины существует патологическая тяга к слабым мужчинам. Ей, глупой, кажется, что без нее он пропадет, не выживет, вот она и рвет жилы, опекая мерзавцев с лентяями. Мужики наглеют, становятся упырями, а женщины — их рабынями в полном смысле этого слова. Кто виноват? Конечно, женщина. Не с моральными уродами следует нянчиться, а с детьми. Подминать себя под чужие интересы, пусть даже любимого человека, нельзя, это тоже грех, Рита.

— Думаешь, Герман моральный урод? — с надеждой спросила Рита, ей необходима была поддержка, что она поступила правильно.

— Я просто рассуждаю. А думать и решать тебе, но ты должна точно определить, чего хочешь. Ты полноправная хозяйка своей жизни, как и Герман, и Андрей. Запомни: это не главное, что ты любишь, важно, чтобы тебя любили.

Последняя фраза запала глубоко в душу. Может, мама и права. Может быть…

Мать есть мать, ей небезразлично, как живет сын с невесткой. Маратик не звонит, не приезжает ни с женой, ни без нее. Небось эта выдра его не пускает, при себе держит. Такие мысли мучили Галину Федоровну постоянно, терпеть страдания по сыну было невмочь. Собрала она сумки с продуктами — нашла предлог посетить молодоженов, взвалила килограммов двадцать на плечи и села в троллейбус. Ехала, а думы были одна тяжелей другой. Стоило представить воочию невестку, ее глупое и некрасивое личико, толком не оформившееся тельце на тоненьких ножках, два прыщика вместо женской красы — грудей, и Галина Федоровна непроизвольно издала стон. На нее оглянулись пассажиры.

Насупившись, она отвернулась к окну. Надо же, боль так и рвется наружу даже в общественном месте, так и рвется. Да и как ей не рваться? Разве ж о такой невестке она мечтала, о ссыкухе-бездельнице, которая ее, родную мать мужа, знать не желает? Подумаешь, первые люди в городе! Да и какая из Светки первая леди? Феликса укокошили, а братец ее натуральный подонок, негодяй, мерзавец, скотина, сволочь… Галина Федоровна сморщилась, вспоминая ругательства, которыми щедро награждала Германа. Одно ясно как божий день: облапошит он Светку с наследством. «Надо проследить, документы проверить при вступлении ее в права, — подумала она. — Сама этим займусь, моим бестолочам не доверю».