Найти и уничтожить - Андрей Кокотюха

Еще в бытность свою сотрудником милиции Петр Шлыков многое успел узнать о людях, с которыми теперь вынужден был работать. Потому отдавал себе отчет: этим нельзя доверять ни при какой власти. Сам Шлыков умудрился остаться беспартийным, от участковых партбилетов не особо требовали. Зато Петр прекрасно видел, кто вступает в партию, исповедуя единственное убеждение: личный интерес, карьерный рост и прочее, прочее, прочее. Именно новоиспеченные коммунисты строчили донос за доносом, и он, участковый уполномоченный Шлыков, был обычно первой, низшей инстанцией. Если вовремя не реагировал, следующий донос те же партийцы могли написать уже и на него самого – именно за то, что сотрудник органов без должного внимания отнесся к сигналу по поводу очередного врага.

Теперь же все эти граждане, правдами и неправдами получив бронь или уклонившись от фронта другими способами, жгли партбилеты, искренне убеждали немецкие власти – их заставили, а коммунистов они ненавидели всю жизнь, громче всех орали: «Хайль Гитлер!» – точно так же, как совсем еще недавно на парадах выкрикивали наперегонки: «Да здравствует товарищ Сталин!» Тем не менее именно такие люди устраивались служить в оккупационную администрацию, в том числе – во вспомогательную полицию. А значит, становились теперь его подчиненными.

Таким нельзя было доверять. Но другого контингента, за редким исключением, не появлялось. Потому приходилось терпеть, срывая на всех вместе и каждом в отдельности свой справедливый гнев.

Однако полицай Павло Клещов по кличке Клещ находился у Шлыкова на особом счету.

Как милиционер, пускай и бывший, начальник полиции не считал допустимым для себя контактировать с уголовниками не иначе, кроме как по работе. Когда он, Шлыков, для вора-рецидивиста только «гражданин начальник». Клещ был именно вором, и до войны Петр то проводил с ним воспитательные беседы, когда тот появлялся в родном городе после очередной отсидки, то присутствовал вместе с операми из угрозыска при его аресте.

Теперь же Паша Клещ всплыл в Ахтырке буквально из небытия. Для Шлыкова до сих пор оставалось загадкой, где пропадал ушлый вор, осужденный в последний раз за два года до войны. А еще – как удалось ему оказаться на свободе, вернуться домой и втереться в доверие к немцам. Впрочем, эта загадка была не меньшей, чем последующее чудесное спасение от партизанского приговора. Когда в феврале немцы организованно, хоть и поспешно, отступали, полицаи разбегались кто куда. Значительная часть личного состава попалась, и кого не расстреляли на месте, предстали перед показательным судом. Однако с возвращением немцев в Ахтырку Паша Клещ вынырнул так же виртуозно, как перед их отходом залег на дно, и явился в комендатуру. Его рот щербился знакомой ухмылочкой, словно не прятался черт знает где все это время, а проводил законно заработанный отпуск. Он был принят на службу из-за катастрофической нехватки людей. Как и полицай по фамилии Секира, который прибился к комендатуре пару недель назад. Судя по документам, раньше служил в Зерновом, но после недавней перетасовки на фронтах каким-то образом был переведен на новое место службы.

Сейчас перед Шлыковым стояли Клещ с привычной глуповато-наглой улыбочкой и Секира. Этот не улыбался, смотрел прямо перед собой, пялясь на облупленную штукатурку стены над головой начальника.

Шлыков большим и указательным пальцами помассировал глазные яблоки, перевел взгляд с Секиры на Клеща и спросил:

– Так что все-таки случилось в Юхновке, а, Клещов?

– Рапорт же написали, гражданин… господин комендант, – Шлыков ни на секунду не сомневался, что полицай оговорился нарочно.

– Ты писать-то не научился толком, Клещ, – вздохнул он. – Вот сколько я тебя знаю, лет десять, больше? Один хрен, как тогда каракули выводил, так и сейчас не стал грамотнее. Из твоего рапорта, который ты мне, кстати, сутки писал, я не понял ни на копейку.

– Так это… переписать или как?

– Своими словами расскажи, Клещов. У тебя байки травить всегда хорошо получалось.

– Разве он не похвастался? – Щербатый кивнул на молчавшего Секиру.

– Этот даже не все буквы знает. Ему шифровки писать, а не рапорта, – сейчас Шлыков и не думал шутить. – Излагает тоже не густо. Послушал я его блеяние, теперь вот твое мычание хочу услышать. И Секире полезно послушать. Может, новое чего узнает о ваших с ним подвигах.

– Что-то я не пойму… – завел было Клещ в своей привычной блатной манере, но Шлыков резко выкрикнул, хватив кулаком по столу:

– Отставить разговоры!

– Я не понял, говорить или отставить? – негромко переспросил полицай-уголовник, не убирая усмешки, хоть и сбавив блатные обороты.

– Говори по делу. Про то, про что я тебя спрашиваю. Хочу твой треп сверить с байкой, которую вот он уже рассказал, – Шлыков кивнул на Секиру, который даже не пытался взглянуть в сторону Клещова.

– Все у вас треп да байки, господин комендант. Вот поймай мы тогда пару красноперок, спрос был бы другой.

– Вот тут ты прав, Клещ. Спрос был бы другой. Давай сначала, не тяни резину.

– Чего тянуть? – Полицай пожал плечами. – Приехали мы в эту Юхновку проверять сигнал. Служит там у меня дружок, Ванька Бойченко. Он дал знать: там в одну местную хату наведываются лесные черти. Краснопузые, значит. Вам не сообщили, потому что вас тогда на месте не было. И потом, если не подтвердится, с нас же три шкуры за дезу, непроверенную информацию. Сколько раз так уже было, господин комендант…

– И еще будет, – кивнул Шлыков. – Пока гладко все, сходится. Верно ведь, Секира, ты так мне говорил?

– Верно, – буркнул тот, по-прежнему не глядя на Клещова.

– Дальше что было? Вот приехали вы…

– Ага, приехали, – охотно подтвердил полицай. – Перетрещали там на месте с Бойченком, сошлись на засаде. Сядем, значит, в засаду, чтоб никого не спугнуть раньше времени. Замерзли, как цуцыки, даже для сугреву того мало-мало, – Клещ щелкнул себя по кадыку. – А как врезали, так, считайте, поперло – краснопузые нарисовались. Тут виноваты, господин комендант, это как есть, казните: не вмазали бы, так не пришел бы кураж их сразу ловить. Грамотнее б работали. Конечно, те ответили, поднялся шухер до небес, партизаны в лес убежали. Тех, сообщников, мы, конечно, потрусили…

Натолкнувшись на тяжелый взгляд Шлыкова, полицай осекся, аж сглотнул, словно заглатывая несказанные слова и фразы. При этом Секира вытянулся, будто проглотил жердь, показавшись на голову выше, чем обычно.

– Все? – спросил начальник полиции и, не дожидаясь ответа, вернее – не желая слушать, уже зная, что ему скажет Клещ, продолжил: – Умеешь ты звонить с любой колокольни, это за тобой водится. Дружок вот твой – так звиздит, будто кабана рожает. Медленно, тяжело, с непривычки… сукин сын. Не умеет. Рад бы, да не насобачился брехать. А теперь вы оба меня послушайте. Писать не можете, читаете по складам, так хоть ушами… Если до вас, конечно, через уши дойдет и не надо будет вбивать через другое место.

Шлыков ожидал, что Паша Клещ из вредности вступит в пререкания. Но тот молчал, даже убрал ненужную теперь улыбочку с лица. Вместо нее обозначилось выражение напряженного ожидания. Не желая больше тянуть время, собираясь поскорее покончить с этим, комендант вынул из ящика стола картонную папку с мятыми уголками, раскрыл. В ней лежало всего два листа серой бумаги с отпечатанным на машинке текстом. Прокашлявшись, Шлыков начал читать:

– Мы, нижеподписавшиеся, староста Юхновской управы Билык К. О., заместитель старосты Воропай О. И., секретарь… Ладно, там семнадцать подписей, – он для наглядности продемонстрировал лист с закарлюками, затем продолжил: – Значит, мы, в смысле – они, все эти граждане, составили акт в том, что такого-то числа апреля месяца одна тысяча девятьсот сорок третьего года из управления районной полиции в село Юхновку прибыло двое полицейских. Вместе со своим знакомым, полицейским из сельской кустовой полиции Бойченко В. М., эти двое распивали спиртные напитки под видом важного совещания. После чего, пользуясь тем, что начальник местной полиции Савчук С. П. находился в отъезде, трое указанных полицейских в пьяном виде принялись вымогать у граждан самогон и продукты. Когда же граждане отказались выдать им требуемое, полицейский Клещов П. И. принялся избивать людей хлыстом и нецензурно ругаться. Когда работники управы попытались призвать их к порядку, полицейские Бойченко и Секира стали избивать их тоже. При этом угрожали, что могут на месте расстрелять каждого за связь с партизанами и им ничего не будет. Потом эти трое подняли стрельбу в селе, назвав свои действия облавой на партизан и их пособников. После чего отобрали у гражданина села Ермоленко В. В. телегу, на которой тот вез свою больную жену в Ахтырку, сбросили женщину на землю, полицейский Клещов заявил, что телега и лошадь конфискуются, и все трое поехали на ней к хате Бойченко, где продолжили пьянствовать. Вечером трое полицейских гоняли на телеге по селу и стреляли в разные стороны, кричали и матерились, – Шлыков с подчеркнутой аккуратностью положил акт в папку, закрыл ее. – Знаете, что тут еще написано? Или куда больше, а, Клещ?