Швея с Сардинии - Бьянка Питцорно

Дочка инженера была довольно странным, хрупким, но очаровательным и нежным созданием с белоснежными кудрями, как у феи Морганы или прозрачнокрылых эльфов из сказок, которые Эстер покупала для Энрики в Лондоне. Мать предложила ей на выбор любую модель из журнала мод, и я решила, что девочка закажет платье, достойное принцессы. Однако, как оказалось, эта экстравагантная малышка буквально влюбилась в обложку романа «Пираты Малайзии»[10], которую видела у отца. И ладно бы речь шла о наряде Жемчужины Лабуана – нет, она потребовала одеть ее Сандоканом: тюрбан, облегающая атласная куртка с двойными петлями, пояс, на который можно повесить пистолеты и кинжалы, пышные шаровары, туфли с загнутыми носами… Будь это моя дочь, я бы сказала ей, что не стоит идти на детский бал-карнавал в мальчишеском одеянии, но родители во всем ей потакали. Мать уже купила ткань на шаровары и пояс, а тюрбан и куртку мне предстояло выкроить из ее старых атласных халатов.

Я шла, склоняясь под весом кофра, который еле удерживала в руке, и размышляла о карнавалах моего детства, когда достаточно было простыни с двумя завязанными по углам узелками-ушами, чтобы почувствовать себя кошкой. Бабушка, тоже одевшись кошкой, шла со мной вместе на площадь и там, хохоча, как девчонка, разбрасывала конфетти или гудела «тещиным языком». Это был наш главный светский выход, единственная роскошь, которую мы могли себе позволить.

Я настолько погрузилась в свои воспоминания, что заметила молодого человека, перерезавшего мне путь, только когда его рука перехватила кофр, избавив меня от тяжести. Сперва я решила, будто юноша хочет его украсть, и инстинктивно вцепилась в ручку. Но вежливый и приятный голос на хорошем итальянском, без тени диалекта произнес:

– Простите, если я напугал вас, синьорина. Я просто хотел вам помочь.

Синьорина? Я? Мне пришлось задрать голову, чтобы его рассмотреть, настолько он был высоким. Вот уж кто точно синьорино! Студент, одетый по последней моде (пальто и костюм явно сшиты на заказ), при шляпе и шелковом шарфе, из приличной семьи. Примерно моего возраста, может, даже немного моложе; тщательно выбритые, нежные щеки, очаровательные полные губы, большие темные глаза. В голове тотчас же всплыли строки одного персидского поэта, которые дала мне прочесть синьорина Эстер: «розы щек пламенеют, и ланью глядит…» – но там говорилось о девушке. Впрочем, должна признать, глядя на незнакомца, никто бы не усомнился в его мужественности: с такой-то статью он мог быть не студентом, а кадетом или даже младшим офицером в штатском.

Я смутилась и, не зная, что ответить, продолжала сжимать ручку кофра, невольно касаясь его руки.

– Позвольте представиться: Гвидо Суриани, к вашим услугам, – продолжил он и взглянул мне в глаза, ожидая, что я назову свое имя.

Но я молчала, поскольку вовсе не собиралась с ним любезничать. Я ведь даже не знала, кто он, и фамилии такой ни разу не слышала, хотя семей с подобным достатком в городе было немного. Суриани? Должно быть, приезжий. Но с чего бы ему обращаться ко мне как к ровне? Разве не видно, что я простая швея? Или он хочет посмеяться надо мной?

– Оставьте, – полная недоверия, довольно грубо сказала я ему. – Я сама справлюсь.

– Я вынужден настаивать, – и, чтобы доказать свою решимость, он поднял тяжелый кофр, будто перышко. – Дальше ее понесу я, синьорина. Куда вас проводить?

Я молчала: не вырывать же кофр у него из рук! Да мне и сил бы не хватило. Хотелось плакать от досады, но я взяла себя в руки.

– Если не отдадите, я позову полицию! – пригрозила я.

Он рассмеялся и поставил свою ношу на землю. Но в этот момент я уже была не в состоянии ее поднять, рука бессильно обмякла, и я чувствовала странную слабость. Пришлось позволить ему вновь взять машинку. Вне себя от обиды, я поджала губы и направилась к дому инженера. Незнакомец с кофром в руке последовал за мной.

У дверей дома мы столкнулись с хозяйкой: как оказалось, они с моим провожатым были знакомы.

– Добрый день, Гвидо! – тепло воскликнула он. – Так вы, значит, вернулись на каникулы? Как дела в Турине?

Это было слишком. Я, собравшись с силами, протянула руку за машинкой, а когда он безропотно отдал мне кофр, быстро скользнула внутрь и взбежала по лестнице.

Весь оставшийся день, раскраивая и сметывая детали пиратского костюма для Клары, я думала об этой встрече. А маленькая заказчица с отцовской книгой в руке стояла совсем рядом, почти прижавшись к моему плечу, и внимательно следила, чтобы я сделала все в точности как на картинке. Она даже с готовностью бросалась подбирать упавшие булавки, будто юная ученица – «пиччинина», как говорят в Милане. Я примеряла на нее широкий кушак с бахромой, выкроенный из желтой атласной шторы, а сама думала о юном синьорино, который вызвался меня проводить. Невозможно отрицать, он был весьма красив и на первый взгляд хорошо воспитан. А главное – он отнесся ко мне с уважением. Но о скольких таких историях я уже читала в романах, сколько слышала от подруг и женщин постарше… Молодые люди из хороших семей частенько увивались за бедными простолюдинками, соблазняли их, затуманив разум тысячами обещаний, а потом бросали в затруднительном положении. Каролина Инверницио даже написала целый роман под названием «История швеи», в котором предупреждала о подобной опасности. Я пребывала в страхе и смятении – еще и потому, что впервые в жизни мне так сильно понравился молодой человек. К счастью, подумала я, он учится в Турине, а значит, после карнавала вернется обратно.

Но в следующие несколько дней наши пути еще не раз пересекались. (Кофр со швейной машинкой я, к счастью, больше с собой не носила: жена инженера убедила меня оставить ее у них, пока не закончу костюм, поскольку правое запястье по-прежнему побаливало. А чтобы я была уверена, что к машинке никто не прикоснется, синьора запирала ее в шкаф.) Всякий раз при встрече Гвидо Суриани приветствовал меня легким поклоном, приподнимая шляпу. Не в силах понять, всерьез он или шутит, я не отвечала на приветствия и не оборачивалась. Но и перестать думать о нем тоже не могла.

К тому времени в город уже вернулась маркиза Эстер, но поговорить с ней о нем я не смела. Да и что бы она могла мне посоветовать? И так ясно, что между мною и молодым синьорино из хорошей семьи ничего быть не может, а мне бы не хотелось, чтобы она решила, будто я питаю какие-то иллюзии. Признаюсь, после первого импульса, вызванного возмущением, у меня даже не хватило смелости поговорить с ней о бароне Салаи. Я стыдилась произошедшего, как будто это была моя вина, как если бы я сама его спровоцировала. И потом, барон пользовался огромным уважением, а почти вся местная знать приходилась ему родней. Были в городе семьи и побогаче, но титула древнее не было ни у одной. Единственный наследник состояния, он жил с двумя старшими сестрами, едва не лопавшимися от высокомерия старыми девами, на корню пресекавшими любые его попытки жениться, всякий раз объявляя происхождение избранницы чересчур скромным, чтобы породниться с Салаи, даже если речь шла о дочери графа или маркиза, в приданое за которой давали баснословные деньги. Впрочем, от одиночества барон, кажется, не слишком страдал. Все знали, что хоть он и готов волочиться за любой юбкой, но и делами не пренебрегает: входит в совет попечителей сиротского приюта, служит в мэрии, являясь советником префекта и экспертом суда, а также в течение многих лет был директором городского музея.

Я часто встречала его в доме мисс. Даже слишком часто. Он смотрел на меня нагло, словно говоря: «Рано или поздно я до тебя доберусь». Если никого больше в доме не было, я немедленно уходила. Если же была мисс, я не могла не заметить, как грубо барон себя с ней ведет: помыкает, осмеливается приказывать и критиковать. И чего ему дома не сидится? А она? Как она может мириться с таким обращением? Как бы то ни было, а матрасную иглу обратно в несессер я так и не убрала – носила с собой, засунув за шнуровку лифа, острием в узелок, чтобы всегда была в пределах досягаемости. Будет чем защититься от барона. Или, кто знает, и от студента, если понадобится.

Вскоре костюм Сандокана для Клары был закончен. Поскольку до сих пор мы ни разу не дали ей надеть его целиком, только по частям, на тот день была назначена генеральная примерка. При удачном результате мне бы заплатили и разрешили уйти, забрав швейную машинку.

Вместе