Швея с Сардинии - Бьянка Питцорно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды, снимая с кровати простыни (что, в принципе, считалось работой Филомены, но та была равнодушна к гигиене и могла не менять белье по паре месяцев), я обнаружила, что матрас слегка порвался по краю и из прорехи торчит клок шерсти. Стоило, наверное, позвать обойщика, но я решила, что зашить расползшийся шов могу и сама, настолько маленькой была прореха, поэтому через неделю принесла с собой запасной несессер, где бабушка при жизни хранила иголки самых странных форм и размеров, а также нитки, которыми пользовались нечасто, но которые тем не менее могли однажды пригодиться. Поскольку день был жаркий, я не стала надевать жакет – только блузку, да и у той закатала до локтей рукава.
Я знала, что мисс укатила на велосипеде куда-то в поля собирать травы, а Филомена ушла на рынок за покупками, но зайти в дом не составило труда: они никогда не закрывали дверь на ключ, только на крючок. Поэтому я не особенно удивилась, увидев в гостиной постороннего, джентльмена с сигарой в руке, внимательно рассматривавшего через монокль сохнущую на мольберте картину – одну из тех, что мисс еще не закончила. Кажется, я его узнала: это был барон Салаи, богатый и уважаемый синьор средних лет, знаток искусства, которого я не раз заставала у мисс. Наверное, собирается купить эту картину, подумала я. А может, ему просто любопытно посмотреть, как продвигается работа. Впрочем, что гадать: вежливо поздоровавшись, я прошла в спальню, даже дверь не закрыла. Приподняла простыню с прохудившейся стороны матраса, оценила толщину и плотность ткани, открыла несессер и выбрала иголку – самую длинную и прямую, толстую, но острую и с широким ушком. Гнутые, конечно, несколько облегчили бы мою задачу, но все они казались слишком тонкими, и я побоялась, что не смогу проткнуть ими несколько слоев ткани, и потом, как на такую иголку надавить? Да и наперсток, который я взяла с собой, для этих игл не подходил.
Найдя катушку с самой прочной ниткой, я сунула кончик в ушко, нагнулась над кроватью, пальцем затолкала торчащий клочок шерсти внутрь матраса и стянула края ткани. Но не успела сделать и стежка, как почувствовала на бедрах чьи-то руки, а на шее – колючую щетку напомаженных усов и горячее, пахнущее сигарой дыхание. Мужчина – а я сразу поняла, что это был барон Салаи, – не произнес ни слова, только попытался задрать юбку и накинуть ее мне на голову. Знакомые горничные, которым приходилось отбиваться от распускавших руки хозяев, не раз описывали мне, как это бывает: они ведь не только застают тебя врасплох, но еще и держат руки, чтобы ты не дергалась, а заодно и прикрывают подолом юбки глаза, чтобы ты не видела лица того, кто с тобой развлекается.
Но я оказалась быстрее. Не успел барон навалиться на меня, придавив всем своим весом, как я выпрямилась, инстинктивно, сама того не желая, ударив его затылком в подбородок, вырвала у него из рук подол юбки, обернулась и замерла, не зная, как поступить: я ведь впервые с таким столкнулась. А бабушка предупреждала, промелькнуло вдруг в голове. Как там я, ничего еще не понимавшая, но отчаянно смелая, ей тогда заявила? «Уж я-то могу за себя постоять»? Матрасная игла глядела прямо в грудь моему насильнику – высоко, чуть ниже горла.
– Уйдите! – велела я хриплым от страха и захлестнувших эмоций голосом.
– Не глупи, – насмешливо бросил он, кто знает, сколько раз справлявшийся с подобным сопротивлением, и попытался удержать меня за плечи. Однако руки у меня оставались свободны, и я ткнула его иголкой – не сильно, но этого хватило, чтобы проколоть насквозь галстук, сорочку и коснуться кожи.
– Уйдите, – повторила я.
Но, даже почувствовав, что стальное острие уперлось ему в горло, он все равно расхохотался:
– Что ты собираешься сделать этой безделушкой?
Я ткнула чуть сильнее, и на сорочке проступила капелька крови. Барон отступил, осыпая меня ругательствами, и только тогда увидел иглу целиком: длиной она была с небольшой кинжал.
– Не трогайте меня! – воскликнула я. Он в ответ обозвал меня неприличным словом, которое мне не хотелось бы здесь приводить.
Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы мы оба не вздрогнули, услышав хлопнувшую дверь и два перешучивающихся голоса: это были Филомена и, как я узнала позже, жестянщик, пришедший вместе с ней починить сломанный кран. Барон Салаи тут же бросился приводить себя в порядок: подтянул галстук, прикрыв пятнышко крови, пригладил рукой волосы и, не сказав ни слова, вернулся в гостиную. Я, все еще с иглой в руке, последовала за ним, но он успел улизнуть. Филомена стояла в дверях кухни, откуда доносились глухие удары.
– Что это ты делаешь? – спросила она.
– Эта свинья… – пробормотала я срывающимся голосом.
– А, значит, он и к тебе приставал, – рассмеялась она, но сразу посерьезнела и потрепала меня по щеке: приласкала, как умела. – Слушай, ты ведь любишь мисс?
Я недоуменно нахмурилась: при чем тут мисс?
– Так вот, если любишь ее, – продолжала Филомена, – не говори ей о том, что здесь произошло.
– Но эта свинья ходит по ее дому, приходит и уходит, когда пожелает, – настаивала я. – Он и на нее мог так наброситься!
– Не будь такой наивной. И послушай меня: не говори ничего мисс, не то она вся изведется. – Ее слова прозвучали так убедительно, что у меня не хватило духу настаивать. Потом она развернула меня к себе спиной и заколола шпильками косы, которые выбились у меня из прически. – А теперь возвращайся в спальню и доделай работу.
Но неделей позже, застав мисс одну, я все ей рассказала. К моему удивлению, она не разозлилась, а только расстроенно вздохнула.
– Будь осторожнее. Постарайся не оставаться с ним наедине, лучше сразу уходи. О работе не беспокойся – я все равно тебе заплачу.
Я не могла понять, что происходит: в других обстоятельствах она сразу же решительно вставала на защиту свободы и чести женщин, их права на уважительное обхождение, особенно если речь шла о бедных. Поговорить бы о произошедшем и о странной реакции мисс с синьориной Эстер… Но та снова была в отъезде.
Теперь эта квартира с вечно открытой дверью меня пугала: раз вошла я, может войти кто угодно. И никогда не знаешь заранее, кого найдешь внутри: хозяйку или Филомену. Или вовсе никого. А может, убийцу, вора или джентльмена, считающего, что он может лишить чести бедную, совершенно беззащитную девушку. И почему только мисс не завела привычки запирать дверь на ключ, а запасной давать только тем, кому доверяет?
Я так переволновалась, что, когда где-то через месяц, собирая для прачки в корзину шторы, простыни и покрывала, услышала неясный шум в соседней комнате, аж подпрыгнула от ужаса, зацепилась ногой за свисавшую из корзины ткань, упала и вывихнула запястье правой руки. Хорошенькое дельце! И долго мне теперь придется ходить с перевязанной рукой, не имея возможности шить? А как мыть полы в доме, где я живу? Неужели придется снова доплачивать приятельнице-прачке? Но на это уйдут все мои сбережения!
Я попробовала было согнуть пальцы, но они опухли. Боль была просто невыносимой, и я не стыжусь сказать, что расплакалась. В таком виде меня и нашла пришедшая домой мисс.
– Что они с тобой сделали? – сразу забеспокоилась она, даже не уточнив, о ком идет речь, а когда узнала, что я упала сама, на ее лице отразилось огромное облегчение. Она со знанием дела крепко перевязала мне запястье, а потом послала Филомену найти разносчика льда и купить у него кусок побольше, чтобы поколоть и прикладывать к месту вывиха.
– Забудь о белье, корзину прачке отнесет Филомена. Подвяжи пока руку и приходи завтра, я приготовлю еще льда.
К тому времени я уже перестала плакать, но от такой заботы, почти материнской, слезы сами навернулись на глаза.
Покой и ежедневные ледяные компрессы и впрямь вылечили запястье гораздо быстрее, чем я предполагала: уже через неделю я смогла снова взять в руки иголку, хотя тяжести поднимать все еще не получалось.
Но я не могла ждать, тем более что подвернулась небольшая работенка в доме у инженера Карреры, приезжего, работавшего на строительстве водопровода. Его жена хотела, чтобы я сшила их семилетней дочке карнавальный костюм, но швейной машинки у них не было. Пришлось взять свою.
Понадеявшись, что смогу донести кофр с машинкой левой рукой, я шла медленно, размышляя, как лучше скроить шаровары из переливчатой тафты, чтобы они оставались пышными,
