Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание - Элеанор Янега
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Относительно скудное обсуждение рук красавицы привело средневековых авторов к той части женского тела, которая и в наше время привлекает повышенное внимание общества (включая легионы эволюционных психологов) — а именно к грудям. Если вы, как современный читатель, с волнением ожидаете рассказов о пышных грудях, выпирающих из декольте платьев, боюсь, я вынуждена вас разочаровать. Средневековые мужчины единодушно восхищались исключительно небольшими женскими грудями, также обязательно белоснежными. Матвей Вандомский превозносил «изящные» полушария Елены Троянской, что устроились «скромно у нее на груди»75. Между тем у Гальфреда Винсальвского груди идеальной красавицы подобны драгоценным каменьям и «горсть их легко вмещает»76. Гильом де Машо, добавив больше прилагательных в описание груди молодой женщины, тем не менее не преминул подчеркнуть, что хотя они «белы, тверды, сидят высоко, заострены и округлы», они также «достаточно малы», вероятно, указывая этим на то, что в идеале им полагалось бы выдаваться чуточку поменьше77.
Интерес к маленькой груди показателен, ведь этому идеалу также было проще соответствовать женщинам из богатых слоев общества, которые могли отказаться от грудного вскармливания. Большинство матерей Средневековья, несомненно, сами кормили своих детей грудью, а состоятельные женщины могли нанять кормилиц. Дамы из богатых и знатных родов, в том числе королевских, просто бинтовали свои набухшие молоком груди, чтобы они поскорее опали и ужались до прежних размеров, а кормить грудью своих кричащих младенцев поручали женщинам из числа простолюдинок. Приглашение кормилицы было предпочтительным средством для того, чтобы сохранить малый размер грудей у матери, это подтверждалось медицинским руководством XII века «Тротула»13 (Trotula) в разделе «Об условиях жизни женщин», где отдельная глава посвящалась тонкостям выбора кормилицы. И что забавно, у хорошей кормилицы должны были быть те же приметы женской красоты, какие были предпочтительны для знатных женщин: скажем, «слияние в цвете лица румянца и белизны… недопустимость телесных изъянов, равно как и грудей дряблых или слишком крупных… небольшая полнота»78. Таким образом, у состоятельных женщин была возможность сохранить изящную форму грудей, которая была столь предпочтительна, и вдобавок обеспечить себе спокойный ночной сон.
Пусть современная культура не всегда разделяет интерес средневековых авторов к маленькой женской груди, мы определенно склонны соглашаться с ними в вопросе размеров талии. В Средневековье предпочитали талии потоньше, хотя авторы того времени не балуют нас подробными описаниями этой части тела. Матвей Вандомский уверял своих читателей, что Елена Троянская «была узка в талии»79. А позже Гильом де Машо обрисовывал фигуру красавицы в следующих выражениях: «пропорционально сложена… пышна телом, высока, осанкою пряма и усладительна для взора, стан гибкий, грациозна и в талии стройна»80.
Если пожелания видеть красавицу одновременно и «полноватой телом», и «стройной в талии» кажутся нам немного противоречащими друг другу, то противоречие это легко разрешится, когда взгляды автора и читателя продолжат обзор воображаемой женской фигуры. Миновав талию, они опустятся, согласно Матвею, на «соблазнительный животик»81. Современному читателю недолго впасть в заблуждение, что речь идет о плоском животе под стать тонкой талии. Ничуть не бывало! Матвей и другие авторы говорят об удовольствии созерцать округлый, несколько «выдающийся вперед» живот, что отсылает нас к строке Машо о «пышнотелой» красавице. В других текстах предпочтение отдавали животику мягкому или пухлому. В произведениях, где поэты отдельно не упоминали живот, они обычно описывали удлиненные станы возникавших в их воображении красавиц. Как бы там ни было, средневековые авторы однозначно заявляли, что решительно не благоволят дамам, пропускающим обед ради стройного стана.
Опять же, интерес к выступающим животам указывал на предпочтительность облика, свой ственного богатым женщинам. Большинство средневековых женщин были крестьянками и всю жизнь физически трудились и вскармливали грудью своих детей. Потому им предоставлялась масса возможностей сжигать все потребляемые калории. Зато утонченная жизнь при дворе или в богатом купеческом доме предполагала преимущественно сидячий образ жизни. Нет, конечно, жизнь богатых женщин тоже была наполнена занятиями, однако они больше касались бесед, ведения учетных книг или шитья, и все это можно было делать сидя, а значит, физически не напрягаясь. Более того, стол богатых женщин изобиловал теми яствами, что особенно благоприятствуют появлению живота. Сладости, белый хлеб и жирное мясо раздобыть куда проще, если у тебя тугой кошелек. Так что состоятельные женщины занимали выгодное положение в погоне за таким атрибутом красоты, как выпирающий животик.
Далее по списку следовало описать ноги красавиц, и здесь авторы предпочитали рассматривать их поделенными на две составляющие. Первая из них — бедра, которым, по всеобщему мнению, надлежало быть «объемными», «четко очерченными, хорошего сложения»82. Любопытно, что иногда предпочтительность полных бедер воспринимается как завуалированный намек на гениталии. Матвей, например, упоминает «сладкие венерины чертоги… сокрытые» «торжественным соприлежаньем сфер», то есть сокрытые бедрами83. Такое описание пришлось бы весьма к месту в эротическом дамском романе, а заодно напоминает нам, что, хотя в теории подобные описания красоты женского тела несколько академичны, они все же несут в себе сексуальный заряд. Как тогда, так и сейчас, если авторы пытаются объяснить, что такое красота, то они хотят, чтобы их читатели поверили в предлагаемое описание и признали, что эти авторы несомненно знают толк в женских прелестях. Другое дело Гальфред: надо полагать, он предвидел, как в предвкушении описания этой волнительной части тела распалится воображение читателей, и потому нарочно пропустил описание бедер, как и того, что помещается между ними: «О том, что ниже, — ни слова: / Если бы это я мог описать, я познал бы блаженство, / Но хоть и рвется душа говорить, а язык мой немеет»84. При этом оба автора, упоминаемые здесь, прекрасно осознавали, что создаваемые ими образы однозначно сексуальны. Единственная разница в том, что если Матвей пожелал дать этим образам конкретное описание, то Гальфред предоставил читателям самим дорисовать картину, пусть даже рискуя навлечь на себя подозрения, что он сам знает об этом лишь понаслышке.
Суд Париса (фрагмент) Лукас Кранах Старший. 1528 г.Описание ног ниже бедер
