Том 5. Пешком по Европе. Принц и нищий. - Марк Твен

ЛЕГЕНДА «ОЧКОВТИРАТЕЛЬСКИХ РУИН»

Капитан плота, — а он собаку съел в истории, — поведал нам, что в средние века жил в этих местах огромный огнедышащий дракон, и он докучал народу не хуже, чем сборщик налогов. Длиной он был с поезд и весь, как полагается, покрыт непроницаемой зеленой чешуей. Дыхание его несло мор и пожары, а его аппетит нес голод. Он без разбору пожирал людей и скотину и так всем осточертел, что и сказать невозможно. Царствовавший тогда император отдал обычный приказ: кто убьет дракона, может требовать, чего душа захочет. У императора, понимаете, имелись в преизбытке дочери, и уж так повелось от веку, что убийца дракона просил себе в награду царскую дочку.

Со всех четырех сторон стекались достославные витязи и один за другим ретировались в пасть к дракону. Поднялась паника. Герои стали осторожнее. Поток приезжих иссяк. Дракон лютовал пуще прежнего. Жители потеряли надежду на избавление и бежали в горы, спасая свою жизнь.

Но вот герр Виссеншафт, бедный и безвестный паладин, прибыл из далеких краев сразиться с чудовищем.

Хлипкий из себя — глядеть не на что, доспехи висят лохмотьями, а за спиной престранной формы ранец. Все перед ним задирали нос, а кто и открыто смеялся. Но рыцарь был невозмутим. Он только спросил, в силе ли еще высочайший приказ. Император сказал, что в силе, но, жалеючи его, посоветовал ему отправиться бить зайцев и не рисковать своей драгоценной жизнью в попытке, ради которой поплатились головой славнейшие храбрецы мира.

— А были среди них ученые? — спросил бродяга. Тут все, конечно, хохотать, — ученость в те времена была не в большом почете. Бродягу, однако, это не смутило. Он сказал, что сам он, правда, несколько опередил свой век, но ничего не значит, — ученых будут уважать рано или поздно. Он сказал, что завтра же выйдет на дракона. Кто–то протянул ему из сострадания изрядное копье, но бродяга от него отказался со словами: «Копье не для ученых». Его отвели в людскую, накормили и положили спать на конюшне.

Утром он собрался в поход, и толпы народа вышли проводить его. Император сказал:

Одумайся, возьми копье, а ранец оставь.

Но бродяга только буркнул себе под нос:

Это не ранец! — и без долгих слов отправился в путь.

Дракон уже поджидал его, готовый к бою. Он извергал густые клубы сернистого дыма и багровое пламя. Рыцарь–бродяга исхитрился занять удобную позицию, отстегнул своп цилиндрической формы ранец — это был обыкновенный, хорошо известный нам теперь огнетушитель, — улучил минутку, прикрутил кишку и пустил в дракона струю, целясь прямехонько в пасть, в самую середку. Огонь в мгновенье погас, дракон съежился и тут же издох.

Этот человек умел шевелить мозгами! У себя в лаборатории он выводил драконов из яиц, выхаживал их, как родная мать, изучал и, пока они росли, терпеливо производил над ними всякие опыты. Таким образом он установил, что огонь — основной жизненный принцип дракона; загасите его огонь, и дракон уже не сможет пускать пары, он должен издохнуть.

Но копьем не загасишь огня, а потому он изобрел огнетушитель. Услышав, что дракон убит, император пал герою на грудь и сказал:

Избавитель, объяви свою просьбу! — при этом он каблуком просигналил дочерям, что пора им построиться всем взводом и выступить вперед. Но бродяга на них и не глянул. Он только сказал:

Просьбишка моя в том, чтобы мне было отдано на откуп производство очков и продажа их по всей Германии.

Услышав это, император отскочил, как ошпаренный.

— Пустяки просьбишка! — вознегодовал он.— Клянусь моим величием, первый раз вижу такого нахала! Ты бы уж кстати попросил у меня все доходы моей императорской казны!

Но слово монарха есть слово монарха, пришлось сдержать его. Ко всеобщему удивлению, бескорыстный монополист сразу же так сильно сбавил цену на очки, что население, стонавшее от лютых поборов, вздохнуло свободнее. Император же в ознаменование столь великодушного начинания, а также в доказательство высочайшей милости издал приказ, предписывавший всем и каждому покупать очки у названного благодетеля и носить их, хотя бы и без всякой надобности.

Так возник и распространился по Германии обычай носить очки; а поскольку обычаи, однажды установившиеся в этих отсталых странах, укореняются навек, то и этот властвует в империи по сей день.

Такова легенда некогда величественного пышного замка, воздвигнутого монополистом и ныне известного потомству под именем «Очковтирательские руины».

В двух–трех милях пониже «Очковтирательских руин» миновали мы целую группу крепостных сооружений, возвышавшихся на правом берегу, на гребне величественного холма. Высокая передняя стена, протянувшаяся на двести ярдов, густо заросла плющом, а над крышами строений высятся три живописных старинных башни. Замок содержится в образцовом порядке, в нем живет некая княжеская фамилия. И здесь есть своя легенда, но я ее умышленно опускаю, так как не могу поручиться за достоверность некоторых второстепенных ее деталей.

Целое полчище итальянских рабочих взрывало переднюю линию холмов для прокладки новой железной дороги. Работы производились на высоте пятидесяти — ста футов над уровнем реки. Наш плот только что вышел из–за крутого поворота, как они начали махать нам и кричать, чтобы мы остерегались взрывов. Очень мило, что нас предупредили, но что могли мы сделать? Плот не повернешь вверх по реке, не прогонишь его быстрее вниз по реке, при такой ширине русла не возьмешь в сторону, да и под отвесными скалами на другом берегу не укроешься, — там, очевидно, тоже производились взрывы. Наши возможности, как видите, были ограничены, — нам ничего не оставалось, как только молиться и наблюдать.

Мы уже несколько часов делали по три с половиной, по четыре мили в час и теперь шли на той же скорости. Пока эти люди не стали нам кричать, мы шли очень резво, но в течение ближайших десяти минут плот, казалось мне, полз, как черепаха. Я еще не видел, чтобы плот так медленно двигался. Когда ударило первый раз, мы заслонились зонтиками и стали ждать, что будет. Но обошлось благополучно, ни один камень не упал в воду. За первым взрывом последовал второй, а потом и третий и четвертый. В реку посыпалось немного щебня — как раз у нас за кормой.

Мы двигались под обстрелом батареи из девяти орудий, паливших попеременно, одно за другим. Это была, что и говорить, самая беспокойная и хлопотливая неделя, какая выпала мне в жизни на суше или на море. Мы то и дело хватались за шесты и секунду–другую отпихивались, но всякий раз, как в воздухе поднимался столб пыли и щебня, каждый из нас бросал шест и, устремив глаза к небу, ждал своей доли неприятностей оттуда. Ну и попали же мы в переделку! Гибель казалась неизбежной, но не это огорчало нас: унизительный характер смерти, лишенной героического ореола, — вот где было жало; да еще мысль о нелепой, фразе в извещении о похоронах: «Пал на плоту, сраженный камнем». Никто не оплачет такую смерть в стихах. Стихи тут просто неуместны. В самом деле, что может быть глупее:

Не в жаркой битве, на славном посту —

Он камнем сражен на плоту.

Ни один уважающий себя поэт не станет связываться с такой темой. Меня просто отметят как единственную «заметную личность», которая в 1878 году сошла в могилу без сопроводительного сонета.

Но мы спаслись, и я ни разу не пожалел об этом. Последний взрыв был особенно сильным, но после того как нас обдало градом щебня и мы уже спешили поздравить друг друга со счастливым избавлением, запоздалый камень изрядных размеров рухнул как раз в центре нашей группы и раздавил один зонтик. Больше пострадавших не было, но это не помешало всем нам тут же плюхнуться в воду.

По–видимому, здесь на тяжелых работах в каменоломнях и на прокладке нового пути заняты по преимуществу итальянцы. Это явилось для меня новостью. У нас в Штатах сложилось мнение, будто итальянцы боятся тяжелого труда и зарятся на легкий хлеб: вертеть ручку шарманки, драть глотку на оперных подмостках или убивать людей. Но мы явно заблуждались.

По всей реке, у каждой деревушки, мы видели новенькие станционные здания будущей железной дороги. Они были уже закончены и только ждали рельсов и деловой страды. Аккуратные, уютные и нарядные, они казались игрушечными. Все они сложены из камня или кирпича, все изящной постройки, все уже сейчас увиты виноградом и обсажены цветами, и даже трава вокруг них кажется особенно свежей и зеленой, — видно, что она заботливо ухожена. Эти домики не портят пейзажа, а скорее подчеркивают его прелесть. Где бы вы ни увидели кучу гравия или щебня, она сложена тщательно и аккуратно, как свежий могильный холмик или пирамида пушечных ядер. Ни у станционных зданий, ни на строящемся полотне, ни на подъездных дорогах — нигде не заметите вы и намека на грязь и запустение. Тот образцовый порядок, в котором содержится вся страна, заключает в себе и некую мудрую практическую пользу, ибо это обеспечивает работой тысячи людей, которые иначе предавались бы праздности и бесчинству.