Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Так управлялась римская община, свободный народ которой умел повиноваться при полном отречении от всяких мистических, жреческих мошенничеств, при безусловном равенстве перед законом и при равенстве граждан между собой и с резким отпечатком самобытной национальности, а в то же время, как это будет объяснено далее, он великодушно и разумно растворял настежь свои ворота для сношений с чужими странами. Это государственное устройство не было ни выдуманным, ни заимствованным, а выросло в римском народе и вместе с ним. Оно было, само собой понятно, основано на одних началах с более древним италийским государственным устройством, с греко-италийским и с индо-германским; но между теми формами государственного устройства, которые обрисованы в поэмах Гомера или в рассказах Тацита о Германии, и древнейшей организацией римской общины тянется необозримо длинная нить различных фаз государственного развития. В одобрительных возгласах эллинских народных собраний и в бряцании щитов на германских сходках, пожалуй, также выражалась верховная власть общины, но оттуда еще было далеко до установленной законом компетенции и до облеченных в установленную форму постановлений латинского куриального собрания. Нет ничего невозможного в том, что как римская царская власть заимствовала свою пурпуровую мантию и свой жезл из слоновой кости конечно от греков (но не от этрусков), так и двенадцать ликторов и другие принадлежности внешней обстановки были занесены преимущественно из чужих стран. Но как всецело принадлежало Риму или даже Лациуму развитие римского государственного права и как была невелика и незначительна в этом праве доля заимствований, доказывается постоянным выражением всех его понятий словами чисто латинскими. Этим государственным устройством и была фактически установлена на все времена основная идея римского государства, так как, несмотря на изменчивость внешних форм, пока существовала римская община, оставались неизменными и правила, что должностному лицу следует безусловно повиноваться, что совет старшин — высшая в государстве власть и что всякое исключительное постановление нуждается в санкции суверена, т. е. народной общины.

ГЛАВА VI

НЕГРАЖДАНЕ И РЕФОРМА ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОЯ.

История каждой нации, а в особенности италийской, представляет собой великий синойкизм: уже тот очень древний Рим, о котором до нас дошли сведения, был триединым, а включение новых частей в его состав прекратилось лишь тогда, когда римский быт достиг полного окостенения. После того очень древнего объединения рамнов, тициев и луцеров, которое известно почти только как голый факт, самым древним явлением этого рода было поглощение жителей холмов жителями палатинского Рима. Устройство обеих общин перед их слиянием, вероятно, было в сущности однородным, и вызванная объединением задача, должно быть, заключалась в том, что предстояло выбирать одно из двух: или удержать двойственное устройство или, отменив одно, ввести другое во всей объединившейся общине. В том, что касается святилищ и жречества, был вообще избран первый путь. С тех пор в римской общине было два братства скакунов и два братства волков, равно как два Марса и два жреца этого бога, вследствие чего впоследствии обыкновенно называли палатинского жреца — жрецом Марса, а коллинского — жрецом Квирина. Весьма вероятно, хотя и не может быть положительно доказано, что в Риме все древнелатинские жреческие братства авгуров, понтификов, весталок и фециалов точно так же происходили от соединившихся жреческих коллегий обеих общин — палатинской и квиринальской. Далее, в том, что касается разграничении местности, к трем кварталам палатинского города — субур, палатин и пригород — был присоединен в качестве четвертого квартала город на Квиринале. Но если при первоначальном синойкизме присоединившаяся община считалась и после своего присоединения по меньшей мере частью нового гражданства и, стало быть, в некоторой мере сохраняла свою политическую самостоятельность, то это уже не повторялось ни относительно римлян с холмов, ни при позднейших инкорпорациях. И после присоединения к ней нового гражданства римская община по-прежнему разделялась на три части по десяти попечительств в каждой, а римляне с холмов должны были войти в состав уже ранее существовавших частей и попечительств, все равно делились ли они сами до того времени на части или нет. Это, вероятно, устроилось так, что в каждую часть и в каждое попечительство вошло известное число новых граждан, но в этих частях новые граждане не слились со старыми до конца; напротив того, все части являются с тех пор двучленными, и тиции, равно как рамны и луцеры, снова делятся на первых и вторых (priores, posteriores). С этим, вероятно, находится в связи и то, что в органических учреждениях общины постоянно встречаются парные учреждения. Так, например, три пары священных дев прямо называются представительницами трех частей первого и второго разрядов; вероятно, такое же значение имела и чтимая на каждой улице пара Лар. Эти порядки всего яснее видны в военном устройстве: после объединения каждая получасть трехчленной общины выставляла сто всадников, так что римская гражданская конница дошла до шести сотен, а число ее предводителей, вероятно, также увеличилось с трех до шести. О соответственном увеличении пехоты мы ничего не знаем из преданий; но, конечно, в этом смысле следует понимать тот более поздний обычай, в силу которого легионы всегда созывались попарно, и, вероятно, также вследствие увеличения ополчения вдвое легионом командовали не три начальника частей, как было прежде, а шесть. Что в числе сенаторских мест не произошло соответствующего увеличения, нам известно положительно; напротив того, первоначальная цифра трехсот советников оставалась нормой вплоть до VII века; но вместе с этим, весьма вероятно, что некоторые из самых знатных членов вновь присоединенной общины были приняты в сенат палатинского города. Точно так же было поступлено и с магистратурой: во главе объединившейся общины стоял только один царь, и то же можно сказать о главных заместителях царя, в особенности о градоначальнике. Отсюда видно, что богослужебные учреждения Квиринала сохранились, а от удвоенного количества граждан, понятно, стали требовать двойного числа ратных людей, но во всем остальном присоединение квиринальского города к палатинскому было настоящим подчинением первого последнему. Есть основание полагать, что это различие между старыми палатинскими гражданами и новыми квиринальскими первоначально совпадало с различием между первыми и вторыми тициями, рамнами и луцерами, причем роды квиринальского города считались «вторыми» или «меньшими». Впрочем, это различие без сомнения заключалось скорее в почетных отличиях, чем в юридических привилегиях. При голосовании в сенате обыкновенно спрашивалось мнение тех членов, которые принадлежали к старинным родам, а потом уже мнение тех, которые принадлежали к «меньшим» родам. Точно так и коллинский квартал стоял по рангу даже ниже пригородного квартала палатинского города, жрец квиринальского Марса ниже жреца палатинского Марса, а квиринальские скакуны и волки — ниже палатинских. Поэтому тот синойкизм, путем которого палатинская община приняла в себя квиринальскую, был промежуточной ступенью между древним объединением тициев, рамнов и луцеров и всеми позднейшими: хотя присоединившаяся община уже не составляла собой части во вновь организовавшемся целом, но она по меньшей мере составляла часть каждой из его частей, и не только дозволялось сохранять ее богослужебные учреждения, что случалось и впоследствии, как например после завладения Альбой, но эти учреждения возвышались до одного уровня с учреждениями соединенной общины, чему впоследствии уже не встречается примеров. Это слияние двух, в сущности, однородных общин было скорее количественным приращением римской общины, чем ее внутренним преобразованием. Первые зачатки другого рода инкорпорации, совершавшейся с гораздо большею постепенностью и имевшей гораздо более глубокие последствия, восходят к той же эпохе: я разумею слияние граждан с остальным населением.

В римской общине издавна существовали рядом с гражданами подзащитные люди, которых называли «подвластными» (clientes), ввиду того что они принадлежали к какой-нибудь отдельной гражданской семье, или «толпой» (plebes от pleo, plenus) ввиду их политической неполноправности 31 . Еще в римском семействе существовали, как было ранее замечено, элементы для образования этой промежуточной ступени между свободными и несвободными; но в общине этот класс должен был по двум причинам достигнуть более важного значения и фактически и юридически. Во-первых, сама община могла владеть как рабами, так и полусвободными подвластными людьми (hövige); в особенности после завоевания какого-нибудь города и после уничтожения существовавшего там общинного устройства победившая община нередко находила целесообразным не продавать всех покоренных граждан формальным образом в рабство, а предоставлять им фактическое пользование свободой, так что они становились подобно вольноотпущенникам в положение клиентов общины, т. е. царя. Во-вторых, благодаря своей власти над каждым отдельным гражданином община имела возможность защищать и его клиентов от злоупотребления юридически сохранившимся правом опеки. В государственное право римлян вошло уже с незапамятных времен следующее основное правило, послужившее исходным пунктом для определения правового положения оседлых жителей: если владелец гласным или негласным образом отказался от своих прав над подневольным лицом по случаю какого-либо публичного юридического акта — завещания, процесса или переписи, — то ни он сам, ни его законные преемники не могли впоследствии никогда уничтожить сделанную уступку ни по отношению к отпущенному на волю человеку, ни по отношению к его потомкам. Однако подвластные люди и их потомки не пользовались ни правами гражданина, ни правами гостя, так как для приобретения гражданских прав требовалось их формальное пожалование общиной, а чтобы получить права гостя, нужно было пользоваться гражданскими правами в одной из общин, связанных с римской путем договора. На их долю выпало только обеспеченное законом пользование свободой при юридически непрекращавшейся неволе, оттого-то все их имущественные отношения, точно так же как и имущественные отношения рабов, считались делом их патрона; этот патрон по необходимости являлся их представителем в тяжебных делах, что и давало ему повод требовать от них денежных взносов и привлекать их к уголовной ответственности перед своим собственным судом. Но оседлое население постепенно вырастало из этих рамок: оно стало приобретать и отчуждать от своего собственного имени и стало отстаивать свои права в римских гражданских судах без формального посредничества своих патронов. Хотя в том, что касается браков и наследств, иноземцы достигли равноправия с гражданами ранее этих не принадлежавших ни к какой общине и в сущности несвободных людей, но и этим последним нельзя было запретить вступать в своем собственном кругу в браки и по примеру граждан устраивать связанные с этим правовые отношения, супружескую и отцовскую власти, связи агнатов и родичей, наследников и опекунов. Отчасти к точно таким же последствиям привело на практике право пользоваться гостеприимством, поскольку благодаря этому праву иноземцы могли поселяться в Риме на постоянное жительство и обзаводиться там своим хозяйством. В этом отношении в Риме, как кажется, издавна держались самых либеральных принципов. Римское право не признавало ни каких-либо особых преимуществ наследственной собственности, ни нераздельности недвижимой собственности; с одной стороны, оно предоставляло всякому правоспособному человеку в течение всей его жизни ничем не ограниченное право располагать его собственностью; с другой стороны, сколько нам известно, оно предоставляло всякому человеку, способному вступать в сношения с римскими гражданами, даже иноземцам и клиентам, ничем не ограниченное право приобретать в Риме движимое имущество, а с той поры, как недвижимое имущество могло поступать в частную собственность, — и недвижимое имущество с некоторыми ограничениями. Рим был в сущности торговым городом; а так как он был сначала обязан своим значением международным сношениям, то он с великодушной щедростью дозволял у себя селиться всем детям, родившимся от неравных браков, всем отпущенным на волю рабам, всем чужестранцам, отказавшимся при переселении в Рим от прав, которыми они пользовались на своей родине.