История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

Меновые дворы были открыты исключительно для мирных горцев и функционировали лишь тогда, когда за Кубанью и Лабой в горах не было эпидемии и когда мирному течению жизни не грозили военные затяжные условия. Часто также меновые дворы закрывались военной администрацией в виде наказания горцев за какие-либо провинности. Военный режим не уживался с свободной торговлей, а всецело опирался на требования военной политики.

По той же причине и все управление подчинено было самой строгой военной системе. Все держалось на военной дисциплине, а сама дисциплина покоилась на двух началах – на приказе и исполнении. И бригадное, и полковое управление приспособлены были к тому, чтобы наилучше осуществлялись эти начала. В области управления на языке военном не было иного термина, как «приказ», и не признавалось иного ответа на этот термин, как «исполнено». Велась не только военная охрана края, но и шло завоевание прилегавших к нему мест. Выше приведена подробная фактическая иллюстрация к военным порядкам управления на Новой Линии. Не пополняя этой иллюстрации новыми данными, нелишне, однако, будет остановиться на одной, самой низшей форме общественного управления – на управлении станичном.

В старину казачья станица была самоуправляющейся общественной единицей. Ее главарь – атаман – был выборным лицом, а само станичное общество, в виде «рады» или «круга», было общественной формой управления и высшей инстанцией. Когда Кавказскую линию заселяло казаками не казачье начальство, этот традиционный казачий уряд был отменен. Во главе станиц ставился по назначению станичный начальник – властный, бесконтрольный и независимый от станичного общества. Станичное самоуправление было заменено единоличной властью станичного начальника. В положение 1845 года, надо полагать, по аналогии с положением Черноморцев 1842 года, было введено некоторое изменение этого начала. Во главе станицы был поставлен не станичный начальник, а станичное управление, в состав которого входили станичный начальник и двое судей, но станичный начальник служил по назначению, а судьи выбирались станичным обществом из своей среды. Такое положение станичного начальника обусловливалось теми обязанностями, которые на него были возложены. Станичный начальник в сущности был командиром станицы. Он обучал малолетков строевой службе, следил за караулами, принимал меры при нападении на станицу и т.п. По этой причине станичными начальниками назначались офицеры. Само собой понятно, что такой начальник своим положением и обязанностями подавлял остальных членов управления и сводил самоуправление к нулю.

В архивных материалах не сохранилось документов, дающих подробные указания о деятельности станичных управлений и о роли в ней как станичного начальника, так и выборных судей. Но всюду, где появляется фигура станичного начальника, обнаруживаются и признаки самовластия. В населении сохранились самые тяжелые воспоминания о времени господства в станицах станичных начальников по назначению. Это был период бесправия линейного казака и произвола чиновного станичного начальника. Станичный начальник самовольно, по своему усмотрению, расправлялся как с казаками, так и с остальным населением. Ногайка и кулачная расправа были обычными способами проявления атаманской власти. «Старики, – говорит Толстов, – передают, что казаки больше боялись своих станичных начальников, чем набегов и нападений черкесов».

Так же поступали с населением и другие лица, власть имущие, одни с большей деликатностью, другие с меньшей. За атаманом следовал сотенный командир, а за сотенным полковой, и каждый в отношении к населению пользовался почти неограниченной властью. Не стеснялись ни с кем – ни с детьми, ни со стариками, ни с мужчинами, ни с женщинами. В январе 1842 года наказной атаман Николаев просил командира Кубанского полка подполковника барона Фитингофа объяснить ему, зачем он требует к себе для осмотра просватанных девиц. Николаев приказал заранее отменить это распоряжение, как стеснительное для населения. Фитингоф ответил, что это он делал с целью удостовериться личным осмотром в летах жениха и невесты. Казаки, особенно старообрядцы, часто выдают замуж и женят не достигших узаконенного возраста детей. Объяснение вышло довольно натянутым, но к нему Фитингоф прибавил, что он впредь не будет вызывать брачующихся, раз наказной атаман находил достаточными сведения посемейных списков о возрасте.

Казачья служба и повинности вообще давили казака. Они обессиливали его экономически и не давали возможности развиваться духовно. Заниматься казаку хозяйством за службой было некогда, а снаряжение на службу требовало значительных материальных средств, неумеренным отвлечением которых от хозяйства подрывалось это последнее. О храмах божьих и духовенстве заботилось правительство, и при колонизации Лабинской линии на этот предмет назначены были особые средства. Но школьное дело почти отсутствовало на Линиях. Грамотных было так мало, что часто в среде офицеров не оказывалось ни одного кандидата в командиры за отсутствием между ними грамотного. В 1846 году наказной атаман Николаев сетовал на то, что при обилии хороших боевых офицеров у линейных казаков между ними крайне мало офицеров грамотных, «сведущих в письмоводстве». Сначала на Старой Линии совсем не было школ для обучения грамоте. В 1833 году были открыты две школы – Новомарьевская и Сенгилеевская. Впоследствии появились так называемые полковые школы. В них обучали детей Закону Божьему, русской грамоте, арифметике, чистописанию и рисованию, а также фронтовому строю. Школы эти давали, однако, мало грамотных, и недостаток в грамотеях и писарях был постоянный. Очень может быть, что старообрядцы имели свои подпольные школы и обучали в них детей грамоте, но, вероятно, обучение это не шло дальше церковной грамоты, и многие не умели даже писать. О необходимости иметь в войске среднее учебное заведение никто даже не заикался. Одним словом, население коснело в невежестве и никто не заботился о его просвещении светом науки.

Интересное явление представляла собой слабая судимость у линейных казаков. Это, конечно, объясняется тем, что вместо ведения исков и судебных решений широко практиковались административное усмотрение и расправа. Чаще всего проявлялась деятельность военных судов, но сюда, очевидно, по необходимости попадали дела, которых не решалась брать на свою ответственность администрация. За 1849 год сохранилось делопроизводство по одному из таких дел, представляющему яркий образчик нравов линейного казачества.

Летом 1849 года послан был на Лабу с бумагами князь Мансуров. В июле того же года из станицы Вознесенской была направлена команда из 10 казаков для выслеживания черкесских партий. Сначала казаки столк-нулись с двумя горцами, которые успели, однако, скрыться. Затем они увидели скачущего всадника и погнались за ним. Всадник стал убегать и вынул ружье из чехла. Казаки догнали и убили его, как неприятеля, но заметивши на его шашке офицерский темляк и найдя бумаги, они догадались, что это был офицер-инородец русской службы князь Мансуров. Сначала они в испуге разбежались в разные стороны, но потом, одумавшись, вернулись к месту происшествия, обобрали убитого князя и разделили между собой его вещи и оружие. Все это было обнаружено впоследствии, и казаки были преданы военному суду за ограбление убитого по ошибке князя. Военный суд присудил их к высидке на гауптвахте; но и это слабое наказание, за силой манифестов 27 марта 1855 года и 25 августа 1856 года, было отменено. Таким образом, невольные убийцы и сознательные грабители на деле убедились, что суда им следовало бояться менее, чем административной расправы.

Так заселялись Старая и Новая Линии и протекала жизнь, полная военных тревог и подавляющего влияния военных условий на культурное развитие.

Глава XХI Борьба черноморцев с горцами с 1842 по 1860 г.

Военные действия на Черномории в 1842 году начались с января месяца. Вечером 17 января до 800 черкесов переправились через Кубань с намерением овладеть двумя батарейками в Марьинском куте. Находившиеся на батарейках команды усиленным пушечным и ружейным огнем не допустили неприятеля подойти к батарейкам, и горцы ушли обратно за Кубань.

Того же числа на рассвете около 1800 черкесов пытались взять Елинский пост, но и в этом случае от действия артиллерийского и ружейного огня горцы отступили от поста безуспешно.

Около того же времени шапсуги и абадзехи, возмущенные переходом мирных черкесов под власть России, решили разрушить их аулы и увести всех жителей в неволю. С этой целью они стали делать разъезды, захватывали жителей и скот, препятствовали заниматься хлебопашеством и пр. Чтобы избавить мирных черкесов от этой беды, генерал Заводовский нашел необходимым составить особый отряд для военных действий по Псекупсу, держать в страхе черкесов этой местности и, в случае нужды, разорять абадзехские и шапсугские аулы, истреблять хлеб и сено и т.п.