О чём грустят кипарисы - Шамиль Ракипов

Человек не знает предела своих возможностей. В обычных условиях мы реализуем лишь какую-то их часть, но на войне советские люди становились богатырями. Массовый героизм — это демонстрация неисчерпаемости человеческого духа. Если твоя подруга у тебя на глазах совершает то, что казалось невозможным, ты, естественно, захочешь последовать её примеру.

Взлетела Марина ещё засветло. Поле — ровное, как скатерть, и очень большое, катись хоть до самого моря, но в темноте взлетать труднее. Как-никак — первая попытка. Полетят с меньшей скоростью, чем обычно, когда доберутся до цели, стемнеет.

Второй взлетела Надя Попова. Интервал между взлётами увеличили. На всякий случай.

Ждём. Чувствую, первому самолёту пора возвращаться. Кажется, слышу, как растёт трава. А в небе тишина, желанного рокота не слышно. Все исподтишка наблюдают за Руфой Гашевой: у неё феноменальный слух, она первая услышит… Кивнула головой — услышала!

Пока Марина докладывала о выполнении задания, мы обступили её штурмана. Порядок? Порядок, но были кое-какие неурядицы. Волнение всё же сказалось. Забыли о своём решении — лететь с уменьшенной скоростью. К цели подлетели раньше, чем рассчитывали, до наступления темноты. Марина приглушила мотор, — пошли на снижение. Увидели вражеский аэродром. Катя разглядела у кромки поля «Мессершмитты». Вспыхнули прожекторы, загрохотали зенитки. Самолёт качнуло. Марина решила, что бомбы отцепились, резко отвернула в сторону. А бомбы все на месте.

— Я кричу, ты что, с ума сошла? — рассказывала Катя. — Давай назад! Марина удивлённо спрашивает «Зачем?»…

Пошли на второй круг. Обстрел жуткий. Марина маневрировала, самолёт вёл себя нормально. Отбомбились. Прожекторы вскоре погасли. Потом опять вспыхнули, ударили зенитки…

Второй самолёт уже заходил на посадку. И у Нади Поповой всё обошлось благополучно. Потом полетели Дина Никулина, Лейла — командиры эскадрилий. Обе взяли по четыре «сотки». Мы с Валей тоже, у нас мотор почти новый. Наша очередь. Задание — бомбить аэродром на мысе Херсонес.

Делаю круг над аэродромом, второй — пусть Валя осмотрится хорошенько, запомнит ориентиры.

К северо-западу от города — большое озеро Сасык. В нескольких километрах от аэродрома — приводной прожектор. Включается каждые пять минут. Луч описывает два круга и замирает, указывая точно на запад.

Пахнет чабрецом и полынью. Как душиста вешняя степь… Природа старается, хочет наполнить человеческую душу отрадой, покоем, живи, мол, не тужи, не шуми, созерцай мою красоту, сам станешь красивее, добрее. Но к её ароматам примешивается запах крови и разлагающихся трупов.

Поднялись на две тысячи метров. Дополнительный груз чувствую всё время. Управлять самолётом стало труднее, он не так охотно, как раньше, выполняет мои команды. Правда, разница — доли секунды. Ничего страшного. Надо привыкать. Нельзя допустить, чтобы мужчины в чём-то превосходили нас. Мы просто обязаны воевать лучше их: наш полк состоит из одних добровольцев, в него отобрали лучших из лучших.

— Линия фронта, — доложила Валя. Она сегодня какая-то тихая.

— А ты говорила — засмеют, — сказала я. — Когда эта мысль, о повышенной бомбовой нагрузке, впервые пришла тебе в голову?

— Не помню.

Нет у неё настроения разговаривать. Помолчим.

— Полустанок Макензиевы Горы. Пять градусов вправо.

— Слушаюсь, товарищ штурман. К западу от нас — Северная бухта. Скоро будем летать туда.

Внизу изредка вспыхивают ракеты, ухают взрывы.

Переваливаем через Крымские горы. Теперь над морем — на запад, к цели. Валя уточнила курс. В море ни огонька.

На мысе Херсонес — три аэродрома, они работают днём и ночью. Днём над ними висят наши «Илы», «Петляковы». Значит…

— До цели пять минут.

Приглушаю мотор, высота резко падает. Видны контуры аэродрома. Сейчас Валя бросит САБ. Скажем зенитчикам: «Мы здесь?» Они только этого и ждут. Зато увидим цель, как на ладошке: кольца капониров, самолёты…

САБ не понадобился: на аэродроме вспыхнули посадочные огни, словно нас пригласили приземлиться.

— Не бросай, — предупредила я Валю. — Ждут самолёт.

Продолжаю планировать. Только бы нас не обнаружили раньше времени.

— Можем столкнуться, — спокойно говорит Валя, словно нам грозит столкновение с воробьём. — Ты слышишь? Он внизу, справа.

Тёмная громада самолёта движется по полосе. Мы атаковали его сбоку, Валя сбросила сразу все бомбы. От множества вспыхнувших прожекторов стало светло. Глянула на высотомер — 600 метров. Судьба подарила нам чуть ли не целую минуту — лавируя между лучами, я уходила в сторону моря. Высота 300 метров. Луч прожектора упал на нас сверху, к нему один за другим подключились ещё три. По левой плоскости хлестнула, как плетью, огненная струя. Даю полный газ. Взрывы, взрывы…

— Вправо. Трасса! — крикнула Валя.

Голос у неё твёрдый, она, как всегда, верит в нашу счастливую звезду.

Самолёт сам валится вправо — из-за большой дыры в правой плоскости. С трудом справляюсь с управлением. Мы уже далеко, но немцы продолжают стрелять, отводят душу…

И на обратном пути Валя, к моему удивлению, не болтала, не пела.

— Ты что, Валюта? — забеспокоилась я. — Не ранена? Не заболела?

— Нет, нет!

— Влюбилась в этого подполковника? — Ну да!

— А что, он симпатичный.

— Не в моём вкусе. Мне нравятся высокие мужчины.

— Скажу Бершанской.

— Она и так ворчит: полк влюблённых.

— Подполковник, между прочим, всё на тебя поглядывал. Говорит с Бершанской, а глаза пялит на моего штурмана.

Ничего подобного я, конечно, не видела, просто хочу расшевелить немножко Валю.

— Ты скажешь. Всего два раза посмотрел. Очень нужно. Ему сорок лет, наверное.

Я не отступала:

— Любви все возрасты покорны. Посмотрел бы он на тебя в парадной форме! Синяя юбочка, коричневая гимнастёрочка, беленький подворотничок, глаза как два маленьких прожектора — умереть можно.

Мне удалось всё же рассмешить штурмана.

— Ещё посмотрит, — сказала она. — Только я не одна буду в юбочке, весь полк. И столько прожекторов — ослепнет, меня и не разглядит.

— Ему сердце подскажет.

— Говорю, не в моём вкусе! — упрямо заявила Валя. — Хочешь, Магуба, я спою тебе песню, которую ты ни разу не слышала?

— Конечно, хочу. Давно пора.

— Слова и музыка народные! — объявила Валя как на сцене. — Исполняется впервые!

Стальные молнииНа вражьи головыЛетят с небес,Летят с небес.В дыму и пламениФашисты корчатся.Плывёт в бессмертиеМыс Херсонес.Под Севастополем,Над СевастополемКлубится прах,Клубится прах.Ещё усилие,И в море ЧёрноеС обрыва скатитсяПоследний враг.

— Поздравляю, — сказала я и подумала: «Вот и в нашем экипаже объявилась поэтесса. Чем мы хуже других? Кто бы мог подумать. В карты ворожила — и вот…».

Валя молчала.

— Ты давно пишешь стихи? — спросила я.

— С первого дня войны!

— Почему скрывала?

— Почему, почему… Стеснялась. Никому не рассказывай, ладно?

Я успокоила её:

— Не засмеют, не бойся.

— Всё равно.

С этой ночи до конца войны мы летали с повышенной бомбовой нагрузкой. В результате боеспособность полка увеличилась почти вдвое. Командир первой эскадрильи Дина Никулина летала даже с 500 килограммами бомб. Только самые дряхлые моторы не справлялись с дополнительным грузом. Мы убедились в этом в ту же ночь…

Самолёту Раи Ароновой предстоял капитальный ремонт, ресурсы мотора были на исходе, но она, посоветовавшись со своим штурманом Полиной Гельман, заявила:

— Не хотим плестись в хвосте!

Подвесили 300 килограммов и улетели. Задание то же — бомбить аэродром под Балаклавой. Потом рассказали о своих мытарствах.

Взлетели нормально, но самолёт выше 500 метров не поднимался. А впереди — Крымские горы! Что делать? Проще всего — вернуться. Но отступать не хотелось. Кроме того, садиться в темноте с таким грузом рискованно.

Решили «покрутиться перед горами», наскрести высоту. Не получилось. Стали искать седловину. Нашли. Впереди, над целью, увидели лучи прожекторов, взрывы зенитных снарядов, и так обрадовались, словно прилетели к тёте на блины. Сразу легли на боевой курс. Но тут вспыхнул САБ! Не под ними, а над ними — другие самолёты оказались выше их. Немцы стреляли как по мишени. Но девушки задание выполнили, сбросили на аэродром бомбы, и Рая начала выжимать из мотора всё, что можно. Словом, выкрутились, но больше не рисковали.

Пока техники возились с нашим самолётом, мы с Валей пили чай в столовой.

— Приятно после такой встряски чайку попить, — сказала она. — Только время идёт, жалко. Я видела в капонирах истребители. Трудно целиться, но из четырёх бомб одна попадёт, и то хорошо. Может быть, те самые «вульфы», которые сделали налёт на наш аэродром. Пока мы тут сидим, девочки их раздолбают.