Никто кроме тебя - Анна Россиус

Уаэтт был спокоен и сосредоточен, и казалось, вовсе забыл о моём присутствии.

Согласившись поговорить с ним, я ожидала, что мы укроемся в его машине от непогоды, и он расскажет мне о загадочном человеке с таким же недугом, как у меня. О причинах такой его сговорчивости думать почему-то не хотелось. Но как только мы оказались в салоне, он завел двигатель и внедорожник выехал со стоянки.

Что толку спрашивать, куда мы? Скоро узнаю.

В какой-то момент я решила, что мы едем к нашему дому, но оказалось – он везет меня к себе.

Особняки Торнтонов и Браунов находились достаточно близко друг к другу – в самой старой части Дипвуда. К дому мэра вела короткая подъездная аллея, обсаженная с обеих сторон пушистыми елями. Сам дом также утопал в зелени, и был обвит вездесущим плющом, как и большинство зданий в городе.

Уаэтт выглянул из машины и удовлетворенно кивнул на пару светящихся окон второго этажа. Затем посмотрел на меня и ободряюще улыбнулся.

– Отец дома.

– И что с того?

– Не нужно, чтобы твои глаза кто-то видел. По крайней мере, не сейчас.

– Почему?

– Объясню позже.

– Я уже несколько дней разгуливаю с таким лицом, люди могли заметить.

– Если кто-то и заметил, то не придал этому значения. Иначе отцу уже донесли бы.

Интересно получается. Какое дело мэру Дипвуда до гостьи из Шотландии?

Да мало ли от чего у меня глаза светятся? Может, радужная оболочка стала ярче из-за эмоционального потрясения? Я видела о подобном статью, когда выбирала офтальмолога на сетевом медицинском портале Таунсенда, Правда, в ней говорилось, напротив, о тускнеющих глазах или о расширяющихся зрачках…

Случаев полыхания глаз голубым огнем академической наукой описано не было. По крайней мере, я таких не нашла.

Что, если решение моей проблемы лежит вне плоскости современной медицины? Вот Торнтон, к примеру, считает, что все имеющиеся у меня симптомы повторяют историю какого-то знакомого ему человека. Как он сказал? Поначалу больно, со временем станет невыносимо. Со временем – это когда? И есть ли от этого спасение?

Машина остановилась у ворот в подземный гараж, он нажал кнопку дистанционного управления замком на брелоке и мы въехали внутрь. Сразу же стало как-то не по себе.

– Мы поднимемся к тебе?

– Да, если ты не возражаешь. Но позже.

Припарковав автомобиль, Торнтон выбрался наружу, помог выйти мне и пояснил:

– Прежде, нам нужно посетить одно место и кое-что сделать.

Я недоуменно взглянула на него, но спрашивать пока ничего не стала.

– Лив, ты можешь подождать меня здесь пару минут? Я поднимусь за рюкзаком.

Он уже направился к двери, ведущей в дом, но я окликнула его.

– Зачем он тебе сейчас? И что за необходимость ехать куда-то на ночь глядя?

Уаэтт остановился, сделал несколько шагов назад и взял меня за руку.

– Необходимость – ключевое слово в нашей ситуации. Посмотри в зеркало.

Я сделала, как он говорит – подошла к противоположенной стене, и взглянула в небольшое прямоугольное зеркало в кованой раме.

В первый момент захотелось отпрянуть. Мой ум отказывался принимать на веру то, что эта изнуренная женщина с дьявольски горящими глазами на сероватом осунувшемся лице – и есть я. Еще утром я была бодра, но к концу дня вновь превратилась в дряхлую клячу, которая будто не спала и не ела несколько дней подряд.

Зато мой спутник выглядел великолепно – высокий, широкоплечий красавец, он заботливо придерживал меня за локоть, словно опасаясь уронить.

Я в отчаянии прижала ладони к лицу, не желая больше видеть своё отражение. Из горла помимо воли вырвался хрипловатый шёпот:

– Что со мной происходит?

Уаэтт участливо погладил меня по спине и обнял, ободряюще проговорив:

– Давай для начала решим проблему твоего плохого самочувствия, а после будем разбираться в причинах?

Я не стала его отталкивать – кроме него желающих помочь-то все равно не было. В конце концов, эти изменения во мне начались после переезда на Гриншеттер, и вполне вероятно, они как-то связаны с этим местом или людьми, здесь живущими. Понятно, что даром он возиться со мной бы не стал, и ему что-то нужно взамен. Но его мотивы меня сейчас мало интересовали, и я решила обдумать это позже.

Долго ждать Уаэтта не пришлось – он вернулся в гараж очень быстро, неся в руках уже виденный мной раньше рюкзак и два дождевика.

– Вот, надень, – он протянул один мне, а второй стал натягивать поверх своей спортивной куртки.

С каждой минутой все интереснее. Это что же получается, он собрался куда-то по улице идти ночью в дождь? Ну уж нет.

– Я не понимаю…

– Просто надень и все, – проговорил он и стал снимать чехол с неведомого транспортного средства в углу гаража.

– Туда, куда мы отправимся, не добраться на машине. Но и пешком мы не пойдем.

Под брезентовой накидкой оказался блестящий черный квадроцикл. Значит, в лес…

* * *

Пока я надевала плащ, пока звонила Холли и отправляла сообщение дяде Томасу, Торнтон молча наблюдал за мной. Ну вот, теперь все, кто нужно, знают, куда и с кем я уехала. Если ему снова взбредет в голову бросить меня в заповеднике, он сто раз подумает, прежде чем так поступить. Каких еще неприятностей от него стоило ожидать, я почему-то в тот момент и не подумала.

– Садись сзади. И обхвати меня руками очень крепко.

– Зачем? Есть же ручка…

– Если вдруг потеряешь сознание, я сразу почувствую и остановлюсь.

Он что думает, я при смерти? Стало как-то не по себе.

Я сделала так, как он сказал, и приготовилась к поездке.

Дождь почти стих, а под лесным пологом и вовсе стал неощутим. Кроны деревьев плотно соприкасались между собой, и капли воды не достигали земли.

Когда мы выехали на узкую лесную дорогу, меня сильнее стали одолевать сомнения. Ускользала последняя возможность вернуться домой. Вдруг он все придумал, и не было никакого человека? Только зачем ему это? И разве могу я упустить шанс больше узнать о себе…

Дорога много времени не заняла. Спустя минут пятнадцать меж деревьев показался просвет, и мы выехали к реке. Я чуть не свалилась с квадроцикла, ошарашенная увиденным пейзажем. Вот тот самый ствол старого дерева, служащий мостом через быструю реку. И эти поросшие мхом исполинские камни, лежащие посреди стремительного потока, наверное, не один десяток лет. Я очень