Только не говори маме. История одного предательства - Магуайр Тони

После завтрака я помогла матери украсить пирожные глазурью и вышла погулять с собаками. Мама предупредила меня, чтобы я далеко не уходила, поскольку надо готовиться к приему гостей, и в лес я решила не ходить. Вместо этого я пошла поздороваться с пони. Погладив их и угостив сладким, я направилась обратно к дому.

Солнце придавало красному кирпичу здания теплый медовый оттенок. Я пересекла задний двор и через дверь черного входа зашла на кухню. Кастрюли с водой уже стояли на плите, и их оставалось только отнести наверх, в ванную. Мне пришлось совершить три рейса, прежде чем ванна наполнилась на достаточную глубину.

Я переоделась в подарки молодой миссис Гивин. Надела клетчатое платье с дорожкой пуговиц на спине, мама помогла мне застегнуть их. Новые черные туфли отлично смотрелись с белыми носками, а на шее у меня висела золотая цепочка с медальоном. Чистые волосы были зачесаны на одну сторону и сколоты заколкой. Я задержалась у зеркала, любуясь своим отражением.

За полчаса до приезда девочек я уже стояла на крыльце, устремив взгляд на подъездную аллею, ожидая появления первой машины. Собаки лежали у меня в ногах, настойчиво навязывая свою компанию, словно чуя что-то в воздухе. Как и я, они не сводили глаз с дороги.

Пробил час, указанный в приглашениях, и спустя несколько минут на пыльной подъездной аллее показалась вереница черных автомобилей. Гравий зашуршал под их колесами, разлетаясь в разные стороны, когда они замерли перед входом, где я ожидала гостей, чувствуя себя такой же хозяйкой этого дома, как и моя мать. Распахнулись дверцы автомобилей, и оттуда высыпали аккуратно одетые девочки, все с красиво упакованными подарками. Заверив мою мать в том, что в половине седьмого всех заберут, их родители уехали.

Мама вынесла кувшины с соком, и мы расположились на лужайке, где разложили подарки. Лица девочек горели нетерпением, пока я один за другим разворачивали свертки. Под упаковочной бумагой обнаруживались коробки конфет, которые тут же пускали по кругу, пока моя мама, испугавшись, что мы перебьем себе аппетит, не отнесла их в дом. В других коробках лежали заколки для волос и ленты. Новая ручка в футляре вызвала у меня восторженный вздох, так же как и дневник в розовой обложке, дневник, который так и остался неисписанным, поскольку после того дня я поняла, что писать не о чем. Но тогда, в окружении одноклассниц, под теплыми лучами солнца, я и не догадывалась о том, что меня ждет.

Мама помогла мне собрать все подарки, потом попросила показать девочкам дом, о чем, собственно, меня и не надо было просить. Я повела их в охотничий зал, где, показывая американские реликвии, уловила перемену в атмосфере. Сначала раздался шепот, потом странное бормотанье и удивленный смешок, и я вдруг взглянула на свой обожаемый Кулдараг их глазами.

Вместо величия, которое так часто описывалось мной, я увидела заброшенные камины, набитые газетами во избежание сквозняков; свисающую по углам паутину, пыльные ковровые дорожки на лестницах, ведущих к необставленным спальням наверху. В столовой я заметила, как они смотрят на потускневшее серебро, которое не чистили с тех пор, как умерла миссис Гивин. Увидела потертые шторы, которые сто лет провисели на окнах, и масляные лампы, свидетельство того, что в этом огромном реликте из другой эпохи нет электричества.

— А откуда же идет горячая вода? — послышался чей-то шепот.

Мои одноклассницы были детьми из особняков с живописными садами, современной мебелью и блестящим серебром. Они жили в домах, где прислугой изгонялся даже намек на пыль, а ежедневные ванны воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Им не дано было разглядеть ту магию, которую чувствовала я. Они видели перед собой заброшенный дом и не более того. И эта безошибочная детская интуиция лишь подтверждала информацию, которую они почерпнули от своих родителей. Они знали, что моя мать присматривает за домом. Знали, что я не из обеспеченной семьи и, значит, им не ровня.

Я снова почувствовала дистанцию между нами и поняла, что по-прежнему аутсайдер. В тот день девочек привело ко мне любопытство, а вовсе не дружба. Дружба, в которую я верила, снова ускользнула. У меня возникло такое ощущение, будто я нахожусь за стеклянной перегородкой. Глядя на то, как хихикают и болтают мои одноклассницы, я видела только их мимику и жесты. Я была по ту сторону, подглядывала за чужим праздником.

В тот день мы играли, и прятки при таком количестве комнат были нашей любимой игрой, но когда наступала моя очередь прятаться, меня искали не с таким азартом, как других девочек. Я чувствовала их духовное единение, пока они стояли на крыльце и ждали, когда за ними приедут на машинах, чтобы освободить от повинности и вернуть в их стерильные дома.

Приготовленные мамой сэндвичи, фруктовое желе и пирожные с глазурью были с радостью сметены и запиты соком. Вынесли праздничный торт, и, прежде чем разрезать его, я должна была задуть свечи. Я слышала, что если это сделать за один раз, то можно загадать желание. Набрав в легкие как можно больше воздуха, крепко зажмурившись, я дунула. Раздались аплодисменты, и я открыла глаза. Все свечи погасли, и, снова зажмурившись, я загадала.

«Пусть они полюбят меня, пусть станут моими друзьями», — попросила я, и когда открыла глаза, на мгновение мне показалось, что мое желание исполнилось.

Теперь, решила я, пора угостить девочек конфетами, которые они мне подарили. Но, подойдя к коробкам с подарками, я увидела, что конфет уже не осталось. Должно быть, их съели во время игры в прятки, когда я, забившись в одну из пыльных нежилых комнат, слишком долго ждала, пока меня найдут. Растерявшись, я посмотрела на маму. Она рассмеялась:

— Дорогая, нужно уметь делиться.

Я видела, как она и девочки обменялись заговорщическими улыбками, и поняла, что они смеются надо мной. Я смотрела на улыбающиеся лица и снова чувствовала себя изгоем.

Когда праздник подошел к концу, я стояла на ступеньках Кулдарага и смотрела, как мои «друзья» разъезжаются на машинах после вежливых благодарностей за проведенный день и туманных обещаний пригласить к себе домой. Мне так хотелось верить им, и я счастливо махала вслед отъезжающим автомобилям, пока последний из них не скрылся из виду.

В семь часов вернулся отец. По его раскрасневшемуся лицу я догадалась, что он пьян. Его взгляд остановился на мне. Мне хотелось уйти, исчезнуть, но, как это всегда бывало, под его взглядом я словно приросла к месту.

Мать, голосом чуть звонче обычного, что было признаком ее нервозности, попросила меня показать ему подарки.

— Посмотри, Пэдди, что ей подарили.

Я стала демонстрировать подарки.

— А где же конфеты? — Прочитав ответ по моему лицу, он фыркнул: — Даже не догадалась оставить своему старичку хотя бы одну конфетку?

Я вглядывалась в его лицо, пытаясь угадать, шутит ли со мной отец-весельчак или издевается тот, другой. Пока я мучилась над этим вопросом, ужас все сильнее сковывал меня.

Последним подарком, который я показала отцу, была ручка, черная с серебристым колпачком. Протягивая ее, я заметила, как дрожит моя рука, и по отцовской улыбке поняла, что он тоже это видит.

— А где та ручка, что мы с мамой купили тебе? — спросил он, и у меня замерло сердце, когда я увидела, что передо мной вовсе не отец-весельчак.

— У меня в рюкзаке, — только и смогла вымолвить я.

Он издал недовольный смешок:

— Ну, неси тогда. Тебе ведь не нужны две ручки.

— Нужны, — запротестовала я. — Мне нужна запасная, поэтому Мария и подарила мне эту.

Мне показалось, что прямо на моих глазах он раздувается, совсем как те жабы, которых я видела в лесу. Грудь его распирало, глаза налились кровью. Я увидела знакомое подергивание губ и слишком поздно поняла, что не стоило с ним спорить.

— Ты еще будешь мне перечить? — взревел он и, схватив меня за ворот платья, стащил со стула.

Я рухнула на пол и едва не задохнулась, когда его руки сомкнулись на моем горле. Я едва расслышала, как вскрикнула мать: