Только не говори маме. История одного предательства - Магуайр Тони

Он еще несколько раз приходил за мной. Учителям я говорила, что это друг моего отца, и они всегда разрешали ему забирать меня. Я стала ждать его визитов. Я чувствовала, что ему интересно слушать меня, и от этого казалась себе взрослой и важной. К тому же я всегда могла заказывать все, что хотела. Моя детская болтовня, похоже, завораживала его. А мне, обделенной вниманием, он казался взрослым другом, пока я не увидела его истинное лицо.

В тот день мы шли из школы и зашли на травяную площадку. Он снова начал говорить, как ему приятно со мной общаться. Сказал, что ему нравятся маленькие девочки, особенно такие смышленые, как я. А потом уперся в меня взглядом, почему-то напомнившим мне отцовский. Он сорвал несколько травинок и пробежал по ним пальцами вверх-вниз, вверх-вниз, словно приглашая меня к чему-то.

— Антуанетта, — сказал он, — ты знаешь, чего мне сейчас хочется от тебя?

Я знала.

— Ведь тебе это понравится, не так ли, Антуанетта?

Я застыла на месте, словно кролик, пойманный слепящими лучами прожекторов.

— Я знаю, что ты делаешь это со своим отцом, — сказал он. — Скажи учительнице, что в следующий раз я возьму тебя к себе домой. Тогда мы сможем провести остаток дня вместе, прежде чем ты поедешь домой на автобусе. Тебе ведь этого хочется, правда?

Я смогла только кивнуть, как уже привыкла делать.

В ту ночь я рассказала отцу об этом его друге. Побагровев от ярости, он начал меня трясти.

— Не смей делать это ни с кем, кроме меня, поняла? — прошипел он, замахиваясь кулаком.

Но на этот раз он опустил кулак, не ударив меня, и вышел из моей комнаты. Больше я никогда не видела друга моего отца и так никогда и не узнала, откуда ему стало известно о моем отце и обо мне. Кроме отца, рассказать ему об этом было некому. Видимо, даже монстры не могут постоянно жить во лжи, даже они испытывают потребность раскрыть кому-то свою сущность.

Моя жизнь в Кулдараге продолжалась еще пару месяцев. Потом мама сообщила, что дом продан и нам снова предстоит переезд, на этот раз обратно через Ирландское море в Кент. Она объяснила, что теперь и ей придется работать, потому что отцовского заработка не хватит, чтобы платить за аренду. А в Англии, как считала она, ей будет легче найти работу.

Мама сказала мне и о том, что за два года жизни в Кулдараге ей удалось отложить достаточно денег, чтобы внести депозит за дом. Когда она говорила об этом, казалось, будто скорбные морщины, которые залегли в уголках ее рта в последние годы, разглаживаются, ведь ее мечта стать хозяйкой собственного дома становилась все ближе.

Я видела ее энтузиазм, но не могла разделить его с ней, потому что успела полюбить Кулдараг.

Глава 12

Мои переживания в связи с отъездом из Кулдарага усугубились еще одной новостью, которую сообщила мне мама: после переезда я не буду жить с ними. Меня собирались отправить к крестной в Тентерден. Уже договорились и о том, что я буду учиться в местной школе. Хотя мать заверила меня, что это временно, пока они с отцом не подыщут дом для нашей семьи, я чувствовала себя брошенной. Конечно, в родной семье мне жилось несладко, но перспектива оказаться на попечении у незнакомых людей пугала еще больше.

Мою мать, казалось, ничуть не огорчала предстоящая разлука со мной, гораздо больше она переживала из-за того, что ей придется расстаться с Бруно, ее любимой собакой. Он должен был отправиться в Южную Ирландию, где проживала дочь миссис Гивин.

Вдобавок ко всем моим горестям, родители решили усыпить Салли, которая была так привязана к нам. Мама терпеливо объяснила мне, что маленькая собачка так и не оправилась после первого переезда. У нее участились приступы, и было бы несправедливо снова мучить ее дорогой и привыканием к новому дому.

Вся в слезах, я стала расспрашивать, что будет с Джуди и кошками. Кошки должны были остаться в Кулдараге, а Джуди хотели временно приютить у соседа-фермера, пока мы не устроимся на новом месте.

Я чувствовала себя опустошенной, покидая Кулдараг и единственную школу, где я, несмотря ни на что, была счастлива. В слезах я прощалась со своими питомцами, и мне казалось, что жизнь моя кончена. Первым меня покинул Бруно, который радостно уехал в машине своей новой хозяйки. Я стояла во дворе и смотрела им вслед, надеясь только на то, что его будут любить так же, как любила я.

Следующим и еще более тягостным было прощание с Салли. Невыносимой мукой было смотреть, как она, не подозревая о том, куда ее везут, доверчиво запрыгнула в отцовскую машину. Я протянула в окно руку, чтобы погладить ее в последний раз, стараясь не показывать слез, душивших меня. Я знала, что она отправляется в свое последнее путешествие, к ветеринару, о чем сообщил мне в то утро отец.

Помню, как мне было больно, и до сих пор не понимаю, почему отец, такой искушенный лгун, в тот день решил выложить мне правду. Правду мне пришлось выслушать и от матери. Я все задавалась вопросом, почему в тот день никто из них не захотел солгать мне, чтобы оградить от лишних страданий. И это в семье, которая годами жила во лжи! Хотя мать и пыталась меня утешить, легче мне не стало. У меня было такое ощущение, будто я послала друга на смерть.

В течение нескольких недель я помогала матери паковать вещи, собирала и свои для переезда к крестной, которую, кстати, совершенно не помнила. Поскольку мне разрешили взять с собой лишь один чемодан, предстояло распрощаться с некоторыми своими сокровищами, и первым среди них оказался Джамбо.

За несколько дней до отъезда наш багаж отвезли на хранение. На следующий день отец повез Джуди к фермеру. Мне тоже хотелось поехать с ней, но страх остаться с отцом наедине перевешивал желание проводить собаку. Я погладила ее, когда она запрыгнула в машину, и Джуди, чувствуя мои переживания, лизнула мне руку.

Глядя вслед отъезжающей машине, я ощущала полное одиночество, ведь теперь все друзья меня покинули. Я знала, что мать тоже грустит, но в этот раз меня захлестывала не любовь к ней, а тупая обида.

Настал день, когда наши скромные личные пожитки были погружены в машину, я, как обычно, втиснулась на заднее сиденье, и мы поехали на железнодорожный вокзал Белфаста. Нам предстояло доехать до Ливерпуля, откуда пролегал наш утомительный обратный путь до Кента. Но в этот раз я не испытывала радостного волнения от поездки — лишь глубокое уныние.

По дороге в Кент я пыталась читать, но яркие картинки оживали в моей голове, мешая сосредоточиться на книге. Перед глазами стояла Салли, которая доверчиво смотрела на меня, отправляясь в свой последний путь. Я до сих пор ощущала прикосновение к ее шелковистой шерстке. Вспоминала я и прощание с пони, которые ждали меня с угощением у забора. Их запах как будто все еще витал в воздухе. Я видела преданного Бруно, выглядывавшего из окна уносящей его машины, и невыносимо скучала по Джуди.

Передо мной маячили затылки родителей; мать часто поворачивала голову к отцу и что-то тихо говорила. Иногда она оборачивалась ко мне, но я загораживалась книгой, чтобы скрыть чувства, которые испытывала в тот момент, — горечь оттого, что меня бросают, и злость из-за вынужденной разлуки с друзьями.

Каждые несколько часов мы останавливались у обочины, чтобы перекусить сэндвичами с чаем. У меня совсем не было аппетита, и я чувствовала, как еда комом встает у меня в горле. Только чай из термоса помогал мне проглотить ненавистные куски.

С наступлением ночи мы наконец остановились у большого серого дома. В траве маленького палисадника я не увидела ни одного цветка. Вместо них лужайку украшал большой рекламный щит, объявлявший о том, что сдаются комнаты для ночлега и завтрака. Здесь, как мне объяснили родители, нам предстояло переночевать, а наутро мама должна была отвезти меня к крестной. После ужина, который хозяйка сервировала нам в тесной столовой, я молча пошла в постель. Для меня была поставлена раскладушка в родительской спальне, и я легла и сразу провалилась в сон.