История вторая: Самый маленький офицер - Лента Ососкова

— Что? «Пчёлка», что ли? — всё же спросил Морженов.

— Как-то не хочется в это верить. Не люблю, когда у меня «мёд» — сведения о предполагаемых действиях — таскают… на сторону, — Заболотин заметил, что к разговору внимательно прислушивается нахмурившийся Сивка, который сидит в машине, но через распахнутую дверь всё слышит.

К Крому подбежал молоденький связист и что-то вполголоса доложил, нервно облизывая губы. Кром выслушал — на лице идеальное спокойствие! — отпустил связиста и только после этого помрачнел хлеще грозовой тучи. Затянулся и только после этого сказал:

— В Центре уже обнаружили, что у этого Заграбина не хватает части документов, разрешающих выезд в зону боевых действий. Похоже, на одном из первых пропусков он сунул кому-то, чтобы пропустили, а дальше-то уже не так рьяно проверяют.

— А перемещение включенного мобильного телефона легко отследить с простенькой аппаратурой, не то что наши рации… — Заболотин почувствовал, как вскипает, и голос его с каждой фразой утрачивал своё спокойствие: — И интересным материалом он действительно мог обзавестись, расспрашивая уставших бойцов. Пусть и недоверчивых, но ведь не поголовно! А сейчас — тоже красота: по бумагам же его и не должно быть с нами! Если бы на его присутствие не обратили внимания, мало ли, репортёров много, — то мы бы ничего и не заметили! А ты, Вадим, мог бы тоже повнимательнее проверять документы. Только выринейской «пчелы» нам не хватало!

— Да, Господи, я, что ли, крайний! — тут же среагировал на повышенный тон Кром. — У меня этих журналистов было…

— Вот именно! Раз всех взял — значит, за всех и отвечаешь! В следующий раз четырежды все документы проверь!

— Как будто бы ты на моем месте не сделал такой промашки!

— А с чего ты взял, что сделал бы? Промашка, тоже мне! Ты хоть понимаешь, что, если то была «пчела», теперь такие засады, как эта, будут у нас на каждом шагу?! И о спокойном передвижении можно уже не вспоминать?

— А ты-то умный какой! Да, понимаю, лучше, чем ты думаешь! У меня опыта не меньше будет, чем у господина капитана, получившего это своё звание только из-за того, что он единственный вышел из окружения относительно целым и вместе с остатками роты!

— Господа офицеры, может, вы вернётесь к этому разговору позже? — попытался вмешаться Аркилов, но безуспешно: на его реплику даже внимания не обратили.

— Ты ещё припомни, что на учёбе я у тебя однажды списал на зачёте по основам тактики!

— Может, тогда всё и началось. Получил «Отлично» и решил, что круче всех!

— Мы вообще не об этом! — Заболотин удержался от того, чтобы втянуться в перечисление «грешков» друг друга, хотя это ему немалого стоило. — А ты зачем-то переводишь всё на личности!

— Как будто это я начал!

— А что такое «пчела»? — вдруг раздался голос Сивки. Он стоял рядом, в упор глядя на Заболотина, и очень нехороший был у него взгляд — старый, шакалий. Кажется, ссора взбесила Индейца.

— Ну?! — чуть ни выкрикнул он. Его фраза всё-таки была услышана, и офицеры примолкли.

— Журналист, которому выринейцы приплатили, чтобы он что-нибудь узнал им помимо обычного репортажа, — с трудом переводя дыхание, ответил Заболотин. — Впрочем, не стоит нам ругаться. Индеец, ты чего такой хмурый?

Пацан не ответил, развернулся и вспрыгнул на сидение машины, неловко подтаскивая раненую — так давно! — ногу. И хотя через пару минут все, вроде бы, забыли о ссоре Заболотина и Крома, Сивка ещё долго сидел злой и мрачный. И, видимо, не забыл — ни через минуту, ни через год, ни через шесть лет — как под дождём на размытой дороге стояли два офицера и кричали друг на друга, в глубине души напуганные случившемся. Не забыл совершенно дурацкую ссору, которая взбесила его своей неуместностью после только что закончившегося боя, и не забыл, как к нему подошёл вечно недовольный чем-то офицер по фамилии Аркилов и попросил — хотя просьбы от него можно было ожидать только в самую последнюю очередь: «Помоги. Тебя Заболотин должен услышать». А ещё не забыл виновника произошедшего — корреспондента интернет-журнала Заграбина, которого видел всего лишь мельком.

В картинной галерее народу было много — по-видимому, выставка пользовалась успехом. Правда, стоять в огромной очереди, одним своим видом повергшей в суеверный ужас не слишком любящего «культурное просвещение» Алексея-Краюхи, русским не предстояло: их без вопросов пропустили в анфиладу занятых под выставку залов. Довольно быстро залы эти опустели — оставались лишь «высокопоставленные высокопоставленники», как с ухмылкой поименовал их Филипп тихим шёпотом.

К приезду имперской делегации Забол постарался устроить выставку, явно ориентируясь на русское понятие «с размахом». Здесь были собраны работы художников разных направлений, стилей и разной степени известности, многие «люди кисти и палитры» присутствовали лично, стояли или сидели около своих работ. Из невидимых динамиков негромко доносилась музыка времен Великой Отечественной войны. Забол был одной из немногих стран, до сих пор помнящих и гордящихся Победой, помимо Российской Империи, где память клялись «чтить вечно», — а Европа старалась поскорее забыть о «горе миллионов смертей», не обращая внимания, что это самое горе лишь придавало долгожданной Победе солёный привкус.

«… Весна сорок пятого года,

Так долго Дунай тебя ждал!

Вальс русский на площади Вены свободной

Солдат на гармони играл.

Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай…» — выводил мужской голос негромко, но звуки вальса разливались по всему залу. Было неожиданно приятно услышать русские слова, русский голос — словно привет из Империи.

«Венский вальс… Вальс… Алёна», — звякнула в голове у Сифа цепочка ассоциаций. Алёна шла рядом с ним, так что изредка их руки соприкасались, но между молодыми людьми висело странное напряжение, похожее на ссору. Единственным отличием было то, что у этой псевдоссоры не было причин, из-за которых кто-нибудь — так ли важно, Сиф или Алёна? — мог сказать второму: «Извини, я был дурак. Виноват, исправлюсь». Ссоры бывают разные: и такие, чтобы просто спустить пар, и такие, чтобы можно было почувствовать себя несчастным, всеми покинутым, и даже такие, чтобы второй человек понял, что был не прав… Но со ссорой, не имеющей причин, за которые можно было извиниться, Сиф сталкивался впервые. И было ему от этого неуютно. Казалось, будто он одним своим присутствием обижает Алёну, её тяготит это соседство.

Как-то незаметно забольский президент и русский Великий князь отделились от сопровождения и остались в сторонке, что-то вполголоса обсуждая. Рядом застыли Краюхины и ещё трое человек президентской охраны. Остальные люди растеклись по залам, с преувеличенным вниманием разглядывая картины.