Руссо туристо, облико морале - Елена Логунова

– Готова? – в комнату заглянул Муня.

– Всегда готова! – повеселев, отсалютовала я.

– Тогда вперед, завтрак ждет!

Все остальные уже собрались у выхода, ждали только меня. Я немного удивилась, что Маня и Моня собрались идти на завтрак с чемоданами, но оказалось, что мы уже съезжаем из гостиницы, и обещанный плотный завтрак ждет нас в каком-то из попутных городских кафе. Перекусить в ближайшем к отелю заведении венского общепита мои новые товарищи почему-то не захотели.

Покинув гостиницу, мы быстрым шагом проследовали к станции метро, проехали в подземке три остановки, вышли на любимую туристами торговую улицу Марияхильфештрассе и там банально зависли в «Макдоналдсе». Бигмак, картошка фри и большой стакан коричневой газировки наполнили мой пустой желудок и вернули как физическое, так и моральное равновесие.

Я почувствовала, что готова к новым приключениям, и ответила на вопрос живчика Муни: «А не устроить ли нам небольшую экскурсию?» одобрительной улыбкой.

2. Алла

Никакого мальчика мы у Крамера не встретили, хотя проторчали там довольно долго. Дом дяди Миши был все так же тих и темен, и даже соседская грымза не вышла составить нам компанию в ночных бдениях. Однако велосипед, который мы видели под забором Крамера в прошлый раз, куда-то пропал.

– Возможно, его просто стырили, – сказал капитан Кулебякин, не склонный верить на слово австрийским коллегам, уверявшим его, что уровень преступности в благополучной Вене неуклонно стремится к нулю. – Но возможно также, что это хороший немецкий мальчик приходил в наше отсутствие и забрал свой транспорт.

Бессмысленно потоптавшись у закрытой калитки с полчаса, мы постановили повторить попытку встретиться с неуловимым мальчиком поутру, а пока вернуться в отель и лечь спать.

– Утро вечера мудренее! – назидательно изрек Зяма, непринужденно увлекая меня в мой собственный номер.

Он собрался самым добросовестным образом набираться мудрости с вечера до утра, причем почему-то решил, что в паре мы с ним умудримся гораздо существеннее, чем порознь. Но я еще не простила неверного милого за его бондиану с гостиничными горничными и потому наотрез оказалась от развивающих ночных посиделок, которые неминуемо должны были превратиться в полежалки. Зяма обиделся и ушел, сказав напоследок, что его смерть от неразделенной любви будет на моей совести. Это не лишило меня покоя и сна. Будучи девушкой рассудительной, я понимала, что завтрашний день обещает быть не легче сегодняшнего, и намеревалась всю ночь напролет копить не столько мудрость, сколько физические силы.

Накопительство увлекло настолько, что мальчикам пришлось меня будить. Капитан Кулебякин проорал в коридоре под моей дверью сакраментальное «Рота, подъем!» всего один раз, но с такой экспрессией, что в поднятую по тревоге роту должны были самозачислиться жильцы всех двадцати номеров, расположенных на нашем этаже. Опасаясь, что разбуженные постояльцы выйдут делиться с нами полученными негативными эмоциями, я оделась с невероятной скоростью, а умыванием и наведением красоты вообще пренебрегла. С сумкой в одной руке и курткой в другой выскочила в коридор и обнаружила там одного Кулебякина. Он как раз набирал в грудь воздуха для нового побудительного вопля, поэтому я с целью охраны общественного спокойствия с ходу ткнула его пальцем в диафрагму, и после этого рота могла спать спокойно, капитану удалось заговорить только через минуту.

Характерно, что первым делом он сказал мне гадость:

– А я думал, что Зяма с тобой.

– А я думала, он с тобой.

Я огорчилась, разозлилась и на прошмыгнувшую мимо нас горничную посмотрела с очень недобрым чувством. Вдруг ужасно захотелось выстроить вдоль стеночки всю женскую часть гостиничного персонала, в жестком гестаповском стиле выяснить, кто из них за эту ночь стал заметно мудрее, и меткими выстрелами из табельного оружия капитана Кулебякина положить этих мудрых, но безнравственных женщин под этой самой стеночкой на веки веков, аминь!

Оставалось только удивляться, как мирный дизайнер Казимир Кузнецов – казалось бы, художник, творец, созидатель! – ухитряется пробуждать во мне столь неукротимую тягу к тотальному разрушению!

Удрученная, я поплелась за капитаном в обеденный зал, где наскоро и без всякого интереса проглотила дежурный завтрак. Зяма не появлялся и не отвечал на телефонные звонки. Я забеспокоилась и спросила последнего оставшегося у меня товарища:

– Ты не в курсе, в Вене случайно нет аномальной зоны по типу Бермудского треугольника? Что-то здесь наши Кузнецовы пропадают один за другим!

– За другой, – поправил меня Кулебякин, поразительно хладнокровно поедая рогалик.

– Ты когда в последний раз видел Зяму? – спросила я.

Ответ меня и порадовал, и обеспокоил. В последний раз капитан видел нашего общего друга незадолго до полуночи, когда тот вышел из душевой и проследовал к своей кровати. Сам Кулебякин к этому моменту уже залез в постель и выключил свет, но не увидеть шествующего Зяму не мог, так как наш любитель экстравагантных нарядов был обут в тапочки с подсветкой. Мне доводилось видеть эту необычную обувь с вмонтированными в подметки лампочками – она действительно могла произвести на неподготовленного зрителя неизгладимое впечатление, ибо лампочки были ксеноновые, голубые и сияющие, как глаза счастливой Мальвины. В их свете голубыми и призрачно сияющими становились также ноги носителя тапок, причем особенно интенсивно светился волосяной покров от голеней до колен, хотя и выше нескромному глазу было от чего ослепнуть… Короче говоря, ночное шествие Зяминого богато иллюминированного организма было по-настоящему зрелищным. Я не удивилась, что капитан крепко запомнил этот нерядовой эпизод, и втайне порадовалась, что мой милый, оказывается, не пошел по рукам горничных, а спал один в своей постели.

С другой стороны, зная Зяму, я решительно не могла понять, что могло сподвигнуть его вылезти из этой самой постели на утренней зорьке. К постелям у Зямы самое уважительное отношение, он никогда не спешит их покидать вне зависимости от того, один он лежит или в приятном обществе. Такого соню, как мой возлюбленный, еще поискать.

Я поделилась с Кулебякиным своим недоумением по поводу неурочного подъема и загадочного исчезновения второго – и последнего – представителя младой поросли семейства Кузнецовых, и капитан призадумался. Закончив завтрак, мы вернулись в их с Зямой номер. Опытный криминалист с профессиональным интересом осмотрел помещение и выдал свое экспертное заключение:

– Он встал и сходил в туалет. Возвращаясь в постель, выглянул в окно, отскочил от него – видишь, край занавески с крючка оборван? – оделся и ушел. И одевался в большой спешке, даже не заметил, что мобильник из кармана выпал и в кресло завалился.

– Наверное, Зяма в окошко увидел что-то такое, за чем не мог не побежать, забыв обо всем, – предположила я.

– Памелу Андерсон?

– Разве Зяме нравится Памела Андерсон? – Я снова расстроилась, ибо все мое сходство с упомянутой порнодивой ограничивается одинаковым набором органов. Я имею в виду количественно, а не качественно.

– А кому она может не нравиться? – брякнул капитан.

Потом он посмотрел на меня, по выражению моего лица легко догадался, что Памела Андерсон может очень сильно не нравиться мне, и тактично предложил поискать другой вариант:

– А за чем еще Инкин братец мог помчаться спозаранку, теряя тапки и мобильник?

– Да мало ли за чем! – Я возбужденно всплеснула руками. – За покупками на распродажу в магазинчике дизайнерской одежды! За тележкой старьевщика, везущего на помойку антикварные предметы интерьера! За жуликами, укравшими из холла нашей гостиницы поддельного Рубенса!

– Из гостиницы украли Рубенса?

Капитан сделал ушки топориком и убежал проверять полученную информацию раньше, чем я успела объяснить, что про кражу Рубенса я сказала просто так, для примера.

Столь основательный подход к детективному делу внушил мне уважение и желание соответствовать. Поэтому, оставшись одна, я высунулась в окно с оборванной шторой и внимательно посмотрела, нет ли в доме напротив витрины с манекенами, одетыми в фиговые листочки с неотразимо заманчивой для каждого модника надписью «sale 75 %». Ни одного бутика поблизости не имелось, и следов от тачки старьевщика на мостовой я тоже не заметила. Тогда перед моим внутренним взором в полный рост встала Памела Андерсон, облаченная в один фиговый листок с отпечатанным на нем сообщением о полной готовности к финальной скидке последней одежонки. Усилием воли я истребила этот прелестный образ с такой же жестокостью, с какой желала бы уничтожить всех длинноногих грудастых блондинок в Зямином окружении (за исключением Кузнецовой, конечно). Потом заставила себя успокоиться и села в кресло – дожидаться возвращения капитана Кулебякина.