Руссо туристо, облико морале - Елена Логунова

– У, какая машинка! – восхитился Зяма. – Просто сказка!

– Ага, «Колобок», – поддакнула я, намекая на карикатурное сходство округлой машинки неизвестной мне марки с этим хлебобулочным изделием.

– Отставить пиво! – В щель приоткрытого окошка прикрикнул на нас капитан Кулебякин. – Не время пьянствовать! Садитесь в машину!

В голосе нашего друга звучали непререкаемые командирские интонации. Мы с Зямой переглянулись, пожали плечами и подчинились.

– Отпадная тачка! – похвалил Зяма, устроившись на переднем сиденье и оглядевшись. – Это выгодное приобретение или аренда?

– Понятия не имею, – пожал плечами Кулебякин. – Лишь бы не угон! С твоей сестрицы станется и машину свистнуть.

– А, так это Инкина машина? – обрадовался Зяма. – А где же она сама?

Он снова принялся оглядываться, что выглядело очень глупо, но неожиданно возымело результат.

– Смотрите, тут написано имя моей сестры! – воскликнул Зяма, подобрав с пола квадратную бумажку цвета фуксии.

Капитан Кулебякин мгновенно выхватил у него листочек:

– Индия Кузнецова, «Пента Вьенн», номер 336!

Я сунулась вперед, тоже посмотрела на интригующую бумажку и сказала свое веское слово:

– Написано рукой самой Кузнецовой! Кстати, я припоминаю, что перед уходом на ту роковую ночную прогулку Инка положила в карман пачку розовых стикеров.

– То есть моя сестрица планировала рассыпать бумажки со своим именем и адресом в стиле сеятеля? – съязвил Зяма.

– Да ничего подобного! – заметив, как насупился ревнивец Кулебякин, я поспешила защитить подругу от несправедливых нападок. – Я сама посоветовала Инке взять эти яркие бумажки, чтобы отмечать ими свой путь. Чтобы вернуться по ним назад, если она вдруг заблудится!

– Метод Мальчика-с-пальчика, а также Ганса и Гретель! – важно кивнул начитанный Зяма.

– Я вижу, Инке этот сказочный метод не помог, она все-таки заблудилась, – буркнул Кулебякин.

– Наверное, слишком далеко зашла, – пробормотала я. – На всю Вену стикеров не хватило.

– Просто не надо было их раздавать кому попало, – желчно заметил капитан.

– А вот, кстати, для кого она это написала? – Зяма вернул себе бумажку, засмотрелся на нее и задумался.

– Для мальчика, – буркнул Кулебякин.

Я было подумала, что мы продолжаем чтить память сказочного Мальчика-с-пальчика, но выяснилось, что капитан говорит о юном родственнике Крамера.

– Портье из нашей беседы в холле уловил фамилию «Кузнецова» и слово «автомобиль», – объяснил он. – Это волшебное заклинание и побудило его к нам обратиться. Оказывается, этой ночью какой-то юноша пригнал данное транспортное средство в гостиничный гараж и оставил у ночного портье ключи для фрейлейн Кузнецовой из триста тридцать шестого номера. Зяма, посмотри в бардачке, я полагаю, что где-то должна быть еще одна бумажка на имя твоей сестрицы.

– Есть такая бумажка! – шустрый Зяма победно стукнул крышкой бардачка. – Не такая красивая, не розовая, но зато с автографом дяди Миши Крамера. Это документец на прокат автомобиля!

– Значит, Инка не просто гуляла, она отправилась к Крамеру и арендовала у него вот эту машину, – рассудила я. – Точнее, не у самого дяди Миши, а у его мальчика. Получается, что крамеровский мальчик – последний, кто видел нашу Инку?

– И если он не расскажет мне все, что знает, то последним, кого он увидит в этой жизни, буду я! – сказал капитан Кулебякин так грозно, что понятливый Зяма тут же начал насвистывать похоронный марш.

С третьего такта капитан к нему присоединился. Мальчики художественно и с большим чувством насвистывали самый известный «Реквием» – моцартовский, что можно было бы считать данью уважения прекрасной Вене, если бы на лицах исполнителей не читалась суровая решимость раскатать сей прекрасный город по камушку.

Я подумала: если Инка не найдется достаточно быстро, столица Австрии рискует не досчитаться пары дворцов и энного количества жителей – начиная с хваленого хорошего мальчика дяди Миши.

Среда

1. Не Катя

Номер был двухкомнатный, очень даже неплохой. Помпезный стиль, в котором неведомый дизайнер выдержал его убранство, мне не слишком понравился, но просторная кровать под малиновым бархатным балдахином с золотыми кистями оказалась неожиданно удобной. Муня похвастался, что сто лет назад на месте этой гостиницы была конюшня императорской гвардии. Ныне величие былых времен приятно дополнил современный комфорт, а лошади, что было не менее приятно, затерялись во мгле веков.

Я сразу же задумалась – с кем же мне придется делить роскошное ложе? Выяснилось, что с Моникой. Из всех возможных вариантов этот казался самым скучным, но зато позволял беспрепятственно насладиться ночным отдыхом. Уже не знаю, какой жизнью я жила до своего второго рождения в проволочном гнезде на австрийской стройке, но последние сутки выдались на редкость утомительными. Вдобавок ко всему Муня-Маня-Моня еще затащили меня на какую-то безумную ночную дискотеку, где я за какой-то час растратила последние остатки сил. Короче говоря, спать хотелось до одури.

Я первой совершила вечернее омовение в псевдомраморной ванне, без промедления удалилась в наш с Моней будуар, распростерлась под сенью балдахина и уснула раньше, чем мои новые друзья собрались пожелать мне спокойной ночи. Зато они не упустили случая разбудить меня поутру.

– Гутен морген, Катиш! – с безупречной дикцией школьной учительницы произнесла Моника, похлопав меня по теплому розовому плечику сухой и твердой, как деревянная лопаточка, ладошкой.

– Гутен морген, гутен таг! – пробурчала я и поспешно прикрыла рот ладонью, пряча зевок и рвущееся с губ продолжение агрессивного стишка: «Бьем по морде, бьем и так!»

Бить Моню я не стала, хотя швырнуть в нее подушку очень хотелось.

Людям, которые прежде имели несчастье будить меня на рассвете, везло гораздо меньше, чем Монике. Но я вовремя вспомнила, что обязана огорчительно ранней австрийской пташке Моне и ее русским кавалерам ночным отдыхом в комфортных условиях королевской опочивальни. Поэтому я усилием воли трансформировала злобный оскал в добрую улыбку и подарила ее Монике.

Взглянув на нее, я немного удивилась: моя новая подруга предстала передо мной в купальнике, а на голове у нее была шапочка для плавания. Резиновая шапочка лишь с большой натяжкой (прошу прощения за каламбур) могла сойти за модернизированный вариант классического бюргерского ночного колпака, да и купальник, что ни говори, был очень странной заменой традиционной пижаме. Сразу же захотелось посмотреть, что Моничка обула вместо комнатных тапочек – уж не ласты ли?

– Прикольная у тебя ночнушка, – вежливо сказала я.

– Свимен, – заявила на это Моника.

Сказала – и стоит, ждет моей реакции!

Я потерла лоб, помассировала виски, почесала в затылке (это у меня такой экспресс-массаж мозга). Нет, слово «мен» я хорошо понимаю, мен – по-английски мужчина. Мен – это я люблю (особенно если супермен). Мне только подозрительное «сви» не очень понравилось.

– Свинмен? – с подозрением повторила я.

– Ага! Суперсвин, летящий на крыльях ночи! – мгновенно развеселился внутренний голос.

– Свимен! Фахрен! – занервничала Моничка.

Хамское упоминание какого-то хрена положило конец нашей едва начавшейся дружеской беседе.

– Знаешь, милочка, свин этот твой мен или не свин, а я бы на твоем месте мужиками не разбрасывалась, – ехидно посоветовала я, окинув откровенно соболезнующим взором тщедушную фигурку в купальном костюме. – Если бы я была такой же переборчивой, знаешь, сколько народу пошло бы фахрен?

За бархатной занавесочкой послышался сдавленный смешок.

– А там кто? – напряглась я. – Маня и Муня в уютных водолазных скафандрах?

Смешок превратился в радостный хохот.

– Катенька, Моня зовет тебя в бассейн! «Свимен» и «фахрен» – по-немецки «плавать»! – сквозь смех прокудахтал невидимый за шторкой Муня.

– Ах плавать! – Я тоже рассмеялась. – Это я с удовольствием, но только у меня купальника нет!

– Купальник есть! Правда, открытый, закрытого я не нашел. – Муня перестал скрываться, заглянул к нам под балдахин и окинул заинтересованным взглядом мою фигуру, небрежно задрапированную сбившимся одеялом. – Бюст – четвертый номер, правильно?

– Отличный глазомер, – слегка смутившись, похвалила я.

– Отличный бюст!

Моня вручила мне купальник и ушла из комнаты, вытолкав впереди себя и Муню, который хотел остаться, ссылаясь на необходимость помочь мне с завязками купальника.

Он оказался ничуть не хуже, чем Монин глазомер. Оба предмета – и верх, и низ – сидели на мне идеально.

– Это потому, что у тебя идеальная фигура! – польстил мне внутренний голос.