Дети змей, дети волков - Янина Волкова

маленькую девочку, оставленную им на берегу озера. Упрямую и озорную, с красным от холода носом и глазами, полными слез. Брошенную всеми и получившую взамен лишь тяготы чужой судьбы. Действительно ли могла желать она того, чтобы Витарр был ей братом?

Смотрит на него Медведь внимательно, наблюдает за изменениями, происходящими на чужом лице. Смятение и страх Витарра ему вполне ясны. Тяжело принять то, что был не прав, что считал врагом того, кто желал быть к тебе ближе всех. Кажется, в роду Волка нет ни одного человека, который смог бы стать счастливым.

Они продолжают сидеть в Великом Чертоге до тех пор, пока кувшин не пустеет, и больше не говорят друг другу ни слова.

Глава 4. Клятва

Радомир ненавидит сновидения. Утомленное долгой дорогой и голодом тело не может больше противиться усталости, а чары Мойры и вовсе лишают его такой возможности. Вокруг него лишь тишина и темнота, такая вязкая, что он почти может к ней прикоснуться. Ведун крепко закрывает глаза, не желая видеть ничего из того, что прокля́тый Дар хочет ему показать. В звенящей тишине, окружающей его, Радомир совершенно один. Холод касается кожи, забирается под одежду, и он обхватывает себя руками, стараясь избавиться от ужасного этого чувства.

Все будет хорошо, пока он держит глаза закрытыми. Все будет хорошо, пока он может совладать с происходящим. Ему лишь нужно переждать, дождаться, когда сможет проснуться, и тогда все это закончится.

Но что-то не так. Радомир ощущает, что не один больше, чувствует, что рядом с ним кто-то есть. Кто-то приближается, оказывается совсем рядом, и, когда сердце его начинает стучать так громко, что заглушает остальные звуки, сквозь беспокойство это пробивается к нему женский голос:

– Радомир.

Жмурится он так крепко, как только может, разве что ладонями глаза не закрывает. Собственное тело кажется ему чужим, словно бы и не его вовсе. Слишком легкое, слишком расслабленное, слишком… Ведун, кажется, никогда в жизни не был в подобном состоянии покоя. Оно ему незнакомо, и потому нельзя довериться обманчивому этому чувству.

Помнит Радомир прекрасно, как засыпал в доме ведуньи. Ей даже чары свои пришлось на нем использовать, чтобы заставить сомкнуть глаза. Подлый поступок, абсолютно ему непонятный. Он проделал такой огромный путь сквозь пустыню, и за все это время они с Ренэйст спали всего несколько раз. Может, ему сон не так уж и нужен?

Бодрствуя, может он контролировать собственный Дар, не позволять видениям дурманить голову. Использовать его силу лишь тогда, когда это нужно ему самому. Во снах же все иначе, здесь ведун оказывается во власти Дара и должен видеть все, что только пожелают ему показать. С младенчества, когда Дар в нем только пробудился, почти каждую ночь Радомир пробуждался от кошмаров.

Отец говорил, что он должен быть стойким. Выдержать эту напасть, дабы, став старше, приручить непокорные силы их предков. Радомир вырос, но ничего не изменилось. Наоборот, стало лишь хуже. Словно бы сопротивление его делает только хуже, но он и не просил награждать его Даром. Ведовство куда больше похоже на проклятье, чем на Дар. Что бы Мойра ни пыталась ему доказать, он ни за что не изменит своего мнения.

Радомир упрям. Жители Большеречья часто любили повторять, что упрямством пошел он в отца. Святовит и хмур был, и зол, но справедлив. И помочь мог, и наказать. Старик Ратибор рассказывал как-то, когда Радомир был еще ребенком, что и вовсе считали они, что гордец этот так и останется отшельником. Хмурый его взгляд из-под густых бровей да плотно сжатые губы отпугивали всех красавиц-невест, ни одна даже смотреть на ведуна не хотела. Да и какой родитель добровольно отдаст свою дочь в жены ведуну? Их уважают, но боятся, сторонятся, оставляя на растерзание собственному Дару.

Только вот матери Радомира, Ясне, негласный закон словно бы и не был писан. Оказался мил Святовит ее сердцу, и только рядом с ней он словно бы сбрасывал с себя личину могущественного ведуна. Все это знает Радомир лишь по рассказам старика; сам он был слишком юн для того, чтобы запомнить, какими родители были друг с другом. Он-то и лица отца не помнит точно, только имя ему и осталось.

Имя и ненависть, что пробуждается в нем каждый раз, когда оно звучит.

Может, виной всему пугающая мысль о том, сколь сильно похож Радомир на отца, что добровольно отдался врагу на растерзание? Хмурый и нелюдимый, получивший от Святовита не только тяжелый взгляд, но и могущественный Дар, смог позволить он себе быть обычным мальчишкой лишь подле Весны, покорившей его сердце.

Если история повторяется, то он ни за что не позволит, чтобы ее исход для Весны был таким же.

– Радомир.

Голос звучит снова, и жмурится ведун только сильнее. Знакомым он чудится, таким родным, что сердце сжимается болезненно. Где бы мог он его слышать?

Сновидения никогда не приносят ему ничего хорошего. От них одни только беды, сны терзают его, лишают покоя. Вновь становится он жертвой своих сновидений, и от беспомощной слабости ярость лишь сильнее клокочет в нем. Рычит ведун сквозь крепко стиснутые зубы, стискивает дрожащими пальцами темные пряди волос, отросших за время их путешествия. Кто бы ни звал его – он не обернется.

Плечи его накрывают женские руки; ладони настолько тонкие, что едва можно ощутить это прикосновение. Радомир вздрагивает, словно бы обожженный этим касанием, но своих рук от лица не убирает. Чудится ему, словно бы это Весна подле него стоит, ждет, когда посмотрит на нее. Только как Радомир посмотрит в глаза ей, даже если лишь в собственном видении? Чувствует он себя так, словно подвел ее. Должен был остаться рядом, плечом к плечу встретить все испытания, а вместо этого оставил одну.

Возлагает он на себя слишком большую ношу. Отказывается видеть, что ничего не мог сделать с этим. С самого детства только и слышит Радомир о том, какая ответственность на него возложена, и как бы ни противился ей, только вот стал неоправданно строг к себе. Словно бы нет у него права на ошибку, права на слабость.

Словно бы не заслуживает он помощи. Сломленный одинокий ребенок.

– Радомир…

– Нет, – рычит он, сильнее стиснув волосы в руках, – нет, не смей. Оставь меня одного.

Руки исчезают с его плеч, и вместо этого его заключают в крепкие объятия. Пошатнувшись, с трудом устояв на ногах, Радомир сжимается, пытаясь вырваться, но у него не получается. Тело не слушается, ему не хочется покидать пленительные объятия, дарящие покой и тепло. Все кажется ему, что ощущал он эти объятия раньше, что обнимали его так нежно и трепетно, только для того, чтобы узнать, кто же сейчас